Германия в ХХ веке - Александр Ватлин

Ровно через неделю, в ночь на воскресенье 13 августа 1961 на всем протяжении границы между советским и западными секторами Берлина началось возведение бетонной стены. Ульбрихт выполнил устное требование Хрущева: «Ни миллиметра дальше». Уже утром легально перейти эту линию, отмеченную во многих местах лишь наспех проложенными рядами колючей проволоки, было невозможно. Первое время люди преодолевали заграждения под покровом ночи, прыгали из окон зданий, вплотную прилегавших к линии, в одну ночь объявленной государственной границей ГДР. Все это стало неистощимым информационным поводом для западногерманской прессы, отныне в течение без малого тридцати лет сообщавшей на первых полосах о каждом случае бегства через стену. Снаряжение неистощимых на выдумку беглецов, перебиравшихся на Запад вплавь, по воздуху или подземным коммуникациям, пополняло экспозицию уникального музея, открывшегося неподалеку от американского контрольно-пропускного пункта. В Западной Берлине по-явилась целая профессия проводников (Fluchthelfer), далеко не все из которых работали бескорыстно. Туннелями, прорытыми под стеной (самый длинный из них достигал 140 метров), пользовались не только жители ГДР, переправлявшиеся проводниками на Запад, но и агенты спецслужб.

Стена расколола надвое живое тело одного из крупнейших городов Европы. 53 тыс. жителей ГДР работали в Западном Берлине, многие западноберлинцы учились в Университете имени Гумбольдта, находившемся в советском секторе города. Через несколько дней в соседний дом, оказавшийся «за стеной», нельзя было даже позвонить по телефону. Городские управы и в Восточном, и в Западном Берлине столкнулись с огромными инфраструктурными проблемами – замуровывались станции метро, переносились трамвайные линии, прокладывались новые коммуникации. Под контролем полиции и пограничников ГДР сносились вполне пригодные для жизни здания, чтобы обеспечить положенную в таких случаях «нейтральную полосу». Пропаганда СЕПГ, называвшая события 13 августа 1961 г. «возведением антифашистского защитного вала», лишний раз демонстрировала неспособность государства говорить со своими подданными языком правды. На самом деле их перманентный конфликт загонялся внутрь, переносился из области «голосования ногами» в другие сферы, дававшие власти выигрыш во времени, но исключавшие возможность окончательного примирения.

Несравненно большим было символическое значение берлинской стены не только для обоих германских государств, но и для всей послевоенной Европы. Бетонная материализация «железного занавеса» завершила собой построение социалистического лагеря в восточной части континента. Западные державы в целом спокойно отреагировали на окончательный раздел Берлина, так как их права не были нарушены. Консервация status quo заставила их искать новую стратегию сосуществования с СССР и его союзниками. Как это ни парадоксально, берлинская стена открыла дорогу разрядке международной напряженности в середине 60-х гг. В договоре о дружбе и сотрудничестве, подписанном Советским Союзом и ГДР 12 июня 1964 г., появилось упоминание о Западном Берлине как «самостоятельном политическом образовании», хотя де-факто эта часть города являлась анклавом ФРГ.

Появление берлинской стены знаменовало собой «второе рождение восточногерманской диктатуры» (Д. Стариц), ибо не только нейтрализовало воздействие на ГДР западногерманского магнита, но и вынудило жителей республики устраиваться в новых условиях всерьез и надолго. Многим из них действительно «спокойнее жилось под сенью стены. Мучительного выбора: бежать или остаться, больше не было» (Г.де Бруйн). Пропаганда СЕПГ выдвинула новый лозунг: «Мы все нужны республике, республика нужна всем нам», делая ставку уже не на воспитание самоотверженных строителей социализма, на политическую нейтрализацию тех, кто не попал в эту когорту.

Стержнем «консультативно-авторитарной системы ГДР» (П. – Х. Лудц) в 60-е годы оставалась Социалистическая единая партия Германии, выросшая до двух миллионов человек. Большинство из них уже не имело веймарского стажа и рассматривало свое членство в партии в качестве трамплина для профессионального и социального роста. Хотя массовую базу СЕПГ продолжали составлять рабочие от станка, «старую гвардию» на ключевых постах ее аппарата начали активно вытеснять специалисты с инженерно-техническим образованием. Это имело как позитивные, так и негативные стороны – к первым относилась способность быстрой мобилизации не только партийного базиса, но и всего персонала предприятий, будь то субботник или сверхурочные в конце квартала. В то же время партийные кадры все больше вмешивались в текучку производственного процесса, пытаясь совместить в своем лице индустриальных менеджеров и политических комиссаров. Новая программа, принятая на Шестом съезде СЕПГ (15-21 января 1963 г.), повторяла основные положения программы КПСС 1961 г. о завершении строительства социализма и переходе к коммунистическому обществу. В ней уже не осталось и следа от социал-демократической составляющей объединенной партии – СЕПГ называла себя марксистско-ленинской партией рабочего класса, ее цели воплощали в себе национальные чаяния всего немецкого народа. Единственно возможным путем решения германского вопроса программа называла конфедерацию ГДР и ФРГ, учитывавшую произошедшие изменения общественнополитического строя в каждой из стран.

Закрытие границы на Запад привело к стабилизации социально-экономической ситуации и даже позволило говорить о запоздалом «экономическом чуде» и в ГДР. В 1969 г. объем промышленного производства в этой стране превысил уровень довоенной Германии. В 60-е годы ежегодный рост национального дохода держался на уровне 5 %, при этом производство предметов потребления начало обгонять развитие тяжелой индустрии. В ГДР первой среди социалистических стран было налажено массовое производство легковых машин, цветных телевизоров, сложной бытовой техники. Главной экономической проблемой для правящей партии оставалась несбалансированность развития отдельных отраслей, с которой не смогли справиться реформы конца 50-х гг.

Новая система планирования и управления народным хозяйством, обсуждавшаяся на Шестом съезде СЕПГ, была принята Советом министров ГДР в июне 1963 г. В качестве ключевой структуры экономики определялись 82 отраслевых объединения (концерна), получившие известную самостоятельность в поиске внутренних резервов развития и торговых партнеров, организации системы сбыта и т.д. Отношения между отдельными объединениями регулировались горизонтальными договорами при сохранении приоритета контрольных цифр государственного плана. Центральным элементом новой системы являлся возврат к экономическим рычагам планирования и управления народным хозяйством – решающим показателем стал размер полученной прибыли, а не объем произведенной продукции. Из прибыли предприятия сами должны были выделять средства на инвестиции, оплату труда и социальную сферу. Подобные положения легли в основу реформы хозяйственного управления, начавшейся в СССР несколькими годами позже. Запад увидел в частичной реабилитации рынка признак технократической конвергенции двух систем, однако радужным прогнозам не суждено было сбыться. Новая система управления народным хозяйством так и осталась масштабным экспериментом, продолжавшимся лишь до конца 1966 г. Влиятельные силы в СЕПГ увидели в децентрализации хозяйственного процесса подрыв руководящей роли партии. Дискредитации реформ способствовали и реальные проблемы, такие как дефицит сырья и вздувание цен на новую продукцию, требовавшие не сворачивания, а дальнейшего развития рыночных начал экономики.

Социально-экономическую структуру ГДР в 60-е годы отличало от советской модели прежде всего сохранение ниш частной собственности, будь то домовладения, сфера услуг или ремесленные предприятия. Государство продолжало вести с ними «холодную войну», например, регулируя потолок взимаемой квартплаты или принуждая к расточительным инвестициям, но не переходило в решительное наступление. Выравнивание амплитуды доходов населения происходило не только через налогообложение, но и через субсидии в оплате продуктов, коммунальных услуг и т.д. Напротив, престижные товары оказывались в дефиците, что позволяло государству устанавливать на них запредельные цены. Появившийся в 60-е годы мини-автомобиль «Трабант» стоил 8 тыс. марок при среднемесячной зарплате рабочего в 600 марок, при этом очередь за двухтактным чудом технической мысли растягивалась на долгие годы. Для продажи «предметов роскоши» в 1962 г. в ГДР была создана специальная сеть магазинов. Тот факт, что к ним относились бананы или кофе, аксессуары молодежной моды или добротная обувь, являлся одним из противоречий социалистического быта.

Напротив, в сфере образования действия власти и интересы общества в целом совпадали. 25 февраля 1965 г. Народная палата ГДР приняла «закон о единой социалистической системе образования», включавшей в себя сеть дошкольных учреждений, обязательное десятилетнее обучение в средней школе и дополнительную двухгодичную программу для поступления в вуз (Erweiterte Oberschule). Учебные программы модифицировались в соответствии с требованиями научнотехнической революции, преимущество пролетарского происхождения отходило на второй план перед личными способностями учащихся. Бесплатность образования, его системный характер и профессиональная ориентация вывели школьную систему ГДР на одно из первых мест в мире. Двойственный характер имела реформа высшей школы, покончившая с остатками университетской автономии, и в то же время давшая толчок развитию системы вечернего и заочного обучения. Научные исследования, традиционно проводившиеся в рамках университетов, стали приоритетом Академии наук ГДР, в сети отраслевых и междисциплинарных институтов которой работало около 20 тыс. ученых.