Нянь, или мужчину вызывали? - Холли Петерсон

Мы с Филипом с радостью принимали любое ее приглашение. Ее приемы всегда отличались шиком и весельем и к тому же помогали мне в установлении деловых контактов.

Сегодня за обедом слева от меня сидел почетный гость, Юсеф Голам, известный иорданский профессор из Института государственного управления имени Кеннеди в Гарварде, частенько украшавший собой телевизионные программы новостей по поводу войны в Ираке. Экспертам вроде мистера Голама недостаточно написать на свою тему десяток книг и сотню статей; чтобы пользоваться популярностью на обедах на Парк-авеню, они должны еще и регулярно появляться на телевидении, то есть быть знаменитыми. Книга мистера Голама под названием «Следующее одиннадцатое сентября: почему программа национальной безопасности обречена, и ваш город тоже может пострадать» вышла всего три недели назад и с тех пор занимала первое место в списке документальных бестселлеров «Нью-Йорк тайме».

Мои соседи по столу справа и слева оба отвернулись в другую сторону, и я воспользовалась этим, чтобы хорошенько рассмотреть комнату. Стены столовой были покрыты блестящей желто-оранжевой краской, словно запечатывая нас в герметичную упаковку. На стенах висели двенадцать фотографий Хироси Сугимото — туманные морские пейзажи в одинаковых черепаховых рамках, по четыре на каждой стене. Огромный круглый обеденный стол состоял из треугольных лепестков, которые соединялись так, чтобы удобно разместить шестнадцать человек. Я посмотрела на свое место за идеально накрытым столом, гадая, сколько человеко-часов ушло на то, чтобы стол стал безупречным.

Передо мной стояла маленькая тарелочка с нарисованными посередине птицами, под ней тарелка побольше, с такими же птицами, но только по краям. Справа от прибора стояли четыре хрустальных бокала: один для белого вина, один для красного, один для воды и бокал для шампанского к десерту. Маленькие серебряные яблочки придерживали карточки с золотой каемкой, на которых были каллиграфически написаны имена гостей. У каждого гостя рядом с карточкой солонка и перечница от Картье, выполненные из синего стекла и обернутые серебристым кружевом. Сюзанна поставила цветы на стол в низкой серебряной трофейной чаше — наверняка Теодор Брайерклифф II выиграл ее в парусной регате в начале прошлого века, — чтобы гости могли разговаривать через стол и им ничего не мешало. По столу в художественном беспорядке были разбросаны золотые сосновые шишки, красные и желтые осенние листья и сушеные гранаты. Десятки маленьких свечек мерцали в хрустальных подсвечниках, отбрасывая танцующие тени на потолок. Я вдруг представила себе Питера в этой столовой. Ему бы эта пышность не понравилась.

Филип тем временем отчаянно ухаживал за сидевшей слева от него Кристиной Паттен. Она выглядела невозможно худой; ее костлявые плечи выпирали из-под расшитой драгоценными камнями шелковой блузки без рукавов. Она возила еду взад-вперед по тарелке, пока Филип распространялся о том, как трудно найти приличные коттеджи в Лайфорд Кей. Наверняка, как и все светские дамы на приемах, она сказала Филипу, что уже поела с детьми. Сюзанна не особенно уважала Кристину, но знала, что та имеет вес в светском кругу. А в этой компании такие вещи не менее важны, чем Нобелевская премия по астрофизике.

Сюзанна как всегда безупречно подобрала все составляющие для своей гостевой формулы: молодой модельер из дома Гуччи, напоминавший актера Монтгомери Клифта, и его партнер, режиссер театра, не бродвейского, но весьма одобряемого критикой, сегодня выступали на тему геев и культуры. Меньшинства представляла молодая чернокожая лесбиянка, художница из Кот-д'Ивуар (на покупку ее картин была очередь длиной в два года), а средства массовой информации — популярный редактор «Ньюсуик» и я. От нас обоих наверняка ожидают высказываний обо всех текущих событиях. В качестве «важной особы на государственной службе» присутствовал помощник Генерального секретаря ООН по ближневосточным делам. Старший партнер одного из крупнейших хеджевых фондов занимал нишу, отведенную для очень-очень больших денег, уровня ста-миллионов-и-больше-и-пошли-все-к-черту.

Однако мое подсознание неуклонно намекало, что мне здесь явно кое-кого не хватает, а именно Питера. Я представила, что на мне сексуальное платье, такое запахивающееся, чтобы в него можно было забраться со всех сторон. На нем тонкий черный джемпер и твидовый блейзер. Мы стоим за ярко-оранжевой лакированной барной стойкой Сюзанны. Он медленно закрывает дверь… Приподнимает мою голову за подбородок…

«Монтгомери Клифт», сидевший справа от меня, наклонился поближе.

— Потрясающие сережки, — сказал он.

Я повернулась к своему новому лучшему другу:

— Вы и вправду так думаете?

— Отлично смотрятся, особенно с вашими темными волосами.

— Скажите это моему мужу. Он считает, что мой наряд недостаточно яркий.

— Да что он понимает? Это вон тот парень в костюме? Он что, банкир?

Я покачала головой.

— Юрист.

— Да мне все равно. Один из денежных мальчиков, в общем.

— Сюзанна говорила, вы модельер? — Нет на свете ничего приятнее, чем флиртовать с геем на приеме в Нью-Йорке. — Скажите честно, что вы думаете о моем костюме? Мне стиль от природы не дается.

— Честно, значит?

— Правда, мне интересно. — Несколько недель назад я прошла по красной дорожке перед детским садом в потрясающем новом сером костюме из шерстяной фланели и туфлях на семисантиметровых каблуках в полной уверенности, что я наконец-то разгадала секретный код. Ингрид Харрис посмотрела на мои ноги и сказала:

— Джейми, какого черта?

Наконец-то она меня похвалит за то, что я попала в точку; туфли у меня были потрясающие, я это точно знала. Я приподняла брови и улыбнулась, ожидая комплимента.

— Ты куда собралась? Ты что, на обходе в больнице?

Кажется, она догадалась по моему лицу, что я ее не поняла.

— Что это за колготки? Нет, правда, ты похожа на медсестру! Светлые прозрачные колготки? Ты с какой планеты прилетела?

— Ну… я…

— Кто тебя сегодня одевал? Иди домой и переоденься, чтобы больше не позориться!

Вот так и идет моя глупая борьба за то, чтобы стереть следы своего пригородного происхождения и держаться вровень с самыми большими модницами в мире.

«Монтгомери» откинулся назад, покачиваясь на задних ножках стула и оглядывая меня сверху донизу, как скаковую лошадь или, скажем, быка — это уже зависит от точки зрения. Секунд через двадцать он изрек свой приговор.

— Я согласен с вашим мужем.

— О нет!

— О да. Начнем снизу. Туфли отличные. — Пауза. — Но не для вечера.