Правда жизни - Грэм Джойс

Выбежал Фрэнк. Марта поцеловала его и прошептала на ухо два слова.

Автомобиль тронулся, все помахали Марте и веселой гурьбой пошли продолжать праздновать.

– Что она тебе сказала? – спросил кто-то Фрэнка.

– «Длинные брюки».

На третий день после свадеб Марта собиралась налить в чайник воды, как вдруг почувствовала неодолимую усталость. Она не стала ставить чайник – вместо этого откупорила бутылку портера, налила себе стакан и опустилась в кресло под старыми часами. Раскурив трубку, задумчиво попыхивая, она пила пиво. Допив портер и выкурив трубку, она поставила пустой стакан и откинулась на спинку кресла, слушая тихое поскрипывание маятника. Потом закрыла глаза и заснула. Во сне она приняла неизбежность.

38

Все хлопоты по устройству похорон Марты взял на себя Гордон, и почти первым делом он спросил Фрэнка, не хочет ли тот ему помочь. Чтобы поговорить, Гордон приехал на ферму. Юне пришлось отправить его к дому Энни-Тряпичницы. Фрэнк размахивал топором во дворе. Ему уже сказали о смерти бабушки. Гордон попросил его помочь забальзамировать и приготовить тело. Поможем Марте сейчас – потом всем легче будет, объяснял Гордон. Фрэнку это было понятно. Он согласился и поехал в дом Гордона и Аиды, в кабинет бальзамирования на Бинли-роуд.

На этот раз Аида не присутствовала. На то время, пока Гордон и Фрэнк готовили тело к прощанию, она ушла к Ине и Эвелин. Гордон сказал:

– Запомни, сынок. Это не Марта, это только ее оболочка.

Фрэнк делал все торжественно и старательно. Они с Гордоном работали долго, почти не обмениваясь словами. Гордон был доволен тем, что парень многому успел научиться за время пребывания у них.

– Из тебя вышел бы хороший бальзамировщик, – заметил он.

– Нет, – ответил Фрэнк. – Я не хочу заниматься этим все время.

Гордон подумал и кивнул:

– Правильно. Это дело не каждому годится. Слушай, паренек. Я сейчас поработаю скальпелем. А ты пока протри тело губкой.

Фрэнк не заставил себя просить дважды. Он делал это из любви. Сейчас он был Магом Смерти, взмахивающим волшебной палочкой. Гордон своей палочкой подрезал Марте уголки рта, чтобы расправить верхнюю губу. Потом он поднял баллон с химическим раствором, и они принялись бальзамировать тело. Фрэнк что было сил качал насос. Гордон поставил трубку для откачивания.

– Три галлона, – сказал Фрэнк.

– Запомнил. Молодец, сынок!

Гордон занялся бальзамированием полостей, а Фрэнк расчесывал своей бабушке волосы и делал почти все то, что обычно брала на себя Аида. Он смазал Марте лицо вазелином, подкрасил губы помадой. Карандашом подвел глаза. Чуть подрумянил щеки. Гордон оторвался от своей работы и одобрительно кивнул.

– Фрэнк, у тебя легкая рука. У меня бы так не получилось. И – только не говори тете Аиде – у нее тоже не получилось бы.

Они вместе одели Марту в чистую одежду, приготовленную Аидой. Фрэнк начистил туфли, надел ей на ноги и зашнуровал. Наконец они подняли ее и положили в гроб. Фрэнк удивился, какая она легкая. Гордон прочитал его мысли.

– В жизни она казалась крупней, правда? Такая силища – в такой маленькой женщине. Другой такой не будет.

Работа заняла у них много времени, но Гордон сказал, что они хорошо справились. Гроб поставили на столик с колесиками. И выкатили Марту в гостиную – теперь можно было прощаться. Гордон сказал, что до прихода родных еще есть время и Фрэнку надо помыться и переодеться, теперь он уже не гробовщик, а внук усопшей.

Аида завесила в гостиной зеркала и убрала с каминной полки часы. Родные стали подходить с шести часов вечера. Ожидались только самые близкие: семь дочерей Марты с мужьями и шесть внуков. На похороны, намеченные на следующий день, позвали больше народу, но в час прощания у Вай-нов должны быть только самые близкие.

Первыми прибыли Ина и Эвелин, сразу за ними – Юна и Том с детьми, а потом дом быстро наполнился людьми. Кэсси и Бити пришлось прощаться с Мартой, едва у каждой успел закончиться медовый месяц. Бити горевала сильнее всех сестер, и Кэсси старалась ее утешить.

– Бити, она была к этому готова.

– Я знаю, – сказала Бити, сморкаясь в носовой платок, который ей дал Том. – Только я не была готова.

Каждый посчитал важным прикоснуться к холодному телу Марты – она всех своих девочек предупредила: дотронешься до покойника, он не будет тебе являться. Не то чтобы они все в это верили, но поступили, как велела им Марта. Потом Ина сняла очки и попросила всех спеть гимн «Пребудь со мной», хотя его принято было петь уже на похоронах. И они спели.

Не страшен враг, коль наш Господь вблизи,Скорбь не теснит, не знаю я тоски.Где смерти жало? Ад, где ужас твой?Бессильно все, покуда Он со мной!

Спели, правда, не ахти как. Кто-то совсем не смог петь. Бити от горя было не пошевелить губами. У Уильяма голос срывался на половине стиха, а у Фрэнка ломался на высоких нотах. Выдержать мелодию было выше их сил. Пропев ее, они положили руки друг другу на плечи, и в этот миг у них от любви горло перехватило, пожалуй, сильнее, чем от самой утраты.

Эпилог

Весной следующего, 1954 года, когда Фрэнк гостил в Вулви с Кэсси и Джорджем, ферму посетили неожиданные гости. Джордж снял домик на троих в Визибруке, совсем рядом, и Кэсси часто приезжала на ферму покататься на Сивом. На Рождество Энни-Тряпичница освободила Фрэнка от работы, которой он искупал свой проступок, но он все равно навещал ее и помогал по хозяйству. Между ним и старушкой завязалась необычная дружба – и не только потому, что он до сих пор чувствовал вину за кражу колокола.

Не успел Фрэнк вернуться на ферму, как увидел, что на подъездную дорогу к ним сворачивает автомобиль. В нем сидел высокий пожилой мужчина, державшийся с достойнством. Оставив в машине седую женщину, он вышел, направился к Фрэнку и молча показал ему листок бумаги с написанными на нем именем и адресом. Не было сомнений, что речь шла о Томе и его ферме.

– Это она и есть. Ферма Тафнолла. Она самая.

С кухни их заметила Юна. Она вышла с малышом на руках, следом за ней, как гусята за мамашей, шли ее двойняшки.

– Чего там такое?

– Я есть с Германия, – с сильным акцентом сказал незнакомец. Он показал рукой на автомобиль. – Это моя жена. Мы хотим видеть, где упал самолет.

Стало вдруг необычно тихо. Немец склонил голову, потом, щурясь, посмотрел на неяркое желтое солнце и снова перевел взгляд на Фрэнка.

– Наверно, это отец того летчика, – сказал Фрэнк.

– Сходи за Томом, – заволновавшись, сказала Юна.

Фрэнк помчался к коровнику и привел Тома, одетого в комбинезон и высокие сапоги. Тот кивнул незнакомцу.

– Я хочу видеть, где упал самолет, – повторил немец. – Мой сын быть там, в самолете.

– Понятно. – Том потер подбородок и взглянул на Юну. Вместо ответа она вздернула брови.

– Да там не на что особенно смотреть, – сказал Том, повернувшись к нижним полям.

Гость из Германии грустно улыбнулся.

– Я отведу его в поле, – предложил Фрэнк.

Том сказал немцу:

– Парень покажет вам. Это он нашел кабину.

– Спасибо, – сказал гость. – Я брать жену.

Он открыл дверь супруге, сидевшей в салоне

автомобиля. Слегка пошатываясь, она вышла, оперлась на его руку, и они последовали за Фрэнком. Пока они были далеко, Том сказал Фрэнку:

– Ты им покажи, но особо не распространяйся.

– Я знаю, что ему сказать, – ответил Фрэнк.

Когда Фрэнк с немецкой парой медленно шли к полю, Юна спросила у Тома:

– Чего это они?

– Не знаю. Наверно, власти им сообщили.

– То бомбят нас, то в гости приезжают.

– Чудно, да?

– Да уж куда чуднее. Сколько народу у нас тогда ночью полегло, а? И на тебе – приехали.

– Ну, что поделаешь…

Юна вздохнула:

– Ладно, дело прошлое. Пойду чайник поставлю. Пусть чаю попьют с пирогом. Что мы еще можем?

Через полчаса Фрэнк и пожилая пара вернулись. Они были благодарны за то, что он показал место катастрофы. Они дичились, но позволили уговорить себя пройти на кухню. Чай пили под взглядами двойняшек, выпучивших на них глаза. Гости рассказали, что приехали в Ковентри с церковной миссией примирения, участвовавшей в строительстве нового собора. И надеялись хоть краем глаза увидеть те места, где встретил смерть их сын, пилот бомбардировщика «Люфтваффе». Британские власти вернули личный жетон летчика и другие материалы немецкой администрации, так старики узнали, куда ехать. За столом они немного размягчились, но все время держались официально и вежливо. Немец перевел то, что сказала жена: она тоже выросла на ферме – почти точь-в-точь такой же, как эта, и здешние места показались ей почти родными.

Когда они ушли, Юна сказала:

– Вот так.

– Что скажешь, Фрэнк? – спросил Том.

– Странно как-то, – сказал Фрэнк. – Но правильно, что вы их чаем напоили. Доброта ведь нам ничего не стоит, правда?