Том 1. Стихотворения - Николай Гумилев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
<1917>
Сирень
Из букета целого сиренейМне досталась лишь одна сирень,И всю ночь я думал об Елене,А потом томился целый день.
Все казалось мне, что в белой пенеИсчезает милая земля,Расцветают влажные сирениЗа кормой большого корабля.
И за огненными небесамиОбо мне задумалась она,Девушка с газельими глазамиМоего любимейшего сна.
Сердце прыгало, как детский мячик,Я, как брату, верил кораблю,Оттого, что мне нельзя иначе,Оттого что я ее люблю.
<1917>
Любовь («Много есть людей, что, полюбив…»)
Много есть людей, что, полюбив,Мудрые, дома себе возводят,Возле их благословенных нивДети резвые за стадом бродят.
А другим — жестокая любовь,Горькие ответы и вопросы,С желчью смешана, кричит их кровь,Слух их мучат злобным звоном осы.
А иные любят, как поют,И поют, и дивно торжествуют,В сказочный скрываются приют;А иные любят, как танцуют.
Как ты любишь, девушка, ответь,По каким тоскуешь ты истомам?Неужель ты можешь не горетьТайным пламенем, тебе знакомым,
Если ты могла явиться мнеМолнией слепительной ГосподнейИ отныне я горю в огне,Вставшем до небес из преисподней?
<1917>
«Мы в аллеях светлых пролетали…»
Мы в аллеях светлых пролетали,Мы летели около воды,Золотые листья опадалиВ синие и сонные пруды.
И причуды, и мечты, и думыПоверяла мне она свои,Все, что может девушка придуматьО еще неведомой любви.
Говорила: «Да, любовь свободна,И в любви свободен человек,Только то лишь сердце благородно,Что умеет полюбить навек».
Я смотрел в глаза ее большие,И я видел милое лицоВ рамке, где деревья золотыеС водами слились в одно кольцо.
И я думал: «Нет, любовь не это!Как пожар в лесу, любовь — в судьбе,Потому что даже без ответаЯ отныне обречен тебе».
<1917>
Позор
Вероятно, в жизни предыдущейЯ зарезал и отца и мать,Если в этой — Боже Присносущий!Так жестоко осужден страдать.
Если б кликнул я мою собаку,Посмотрел на моего коня,Моему не повинуясь знаку,Звери бы умчались от меня.
Если б подошел я к пене моря,Так давно знакомой и родной,Море почернело бы от горя,Быстро отступая предо мной.
Каждый день мой, как мертвец, спокойный,Все дела чужие, не мои,Лишь томленье вовсе недостойной,Вовсе платонической любви.
Пусть приходит смертное томленье,Мне оно не помешает ждать,Что в моем грядущем воплощеньеСделаюсь я воином опять.
<1917>
«Мой альбом, где страсть сквозит без меры…»
Мой альбом, где страсть сквозит без мерыВ каждой мной отточенной строфе,Дивным покровительством ВенерыСпасся он от ауто да фэ.
И потом — да славится наука! —Будет в библиотеке стоятьВашего расчетливого внукаВ год две тысячи и двадцать пять.
Но американец длинноносыйПроменяет Фриско на Тамбов,Сердцем вспомнив русские березы,Звон малиновый колоколов.
Гостем явит он себя достойнымИ, узнав, что был такой поэт,Мой (и Ваш) альбом с письмом пристойнымОн отправит в университет.
Мой биограф будет очень счастлив,Будет удивляться два часа,Как осел, перед которым в яслиСвежего насыпали овса.
Вот и монография готова,Фолиант почтенной толщины:«О любви несчастной ГумилеваВ год четвертый мировой войны».
И когда тогдашние Лигейи,С взорами, где ангелы живут,Со щеками лепестка свежее,Прочитают сей почтенный труд,
Каждая подумает уныло,Легкого презренья не тая:«Я б американца не любила,А любила бы поэта я».
<1917>
Портрет
Лишь темный бархат, на которомЗабыт сияющий алмаз,Сумею я сравнить со взоромЕе почти поющих глаз.
Ее фарфоровое телоТревожит смутной белизной,Как лепесток сирени белойПод умирающей луной.
Пусть руки нежно-восковые,Но кровь в них так же горяча,Как перед образом МарииНеугасимая свеча.
И вся она легка, как птицаОсенней ясною порой,Уже готовая проститьсяС печальной северной страной.
<1917>
Ночь
Пролетала золотая ночьИ на миг замедлила в пути,Мне, как другу, захотев помочь,Ваши письма думала найти —
Те, что Вы не написали мне…А потом присела на кроватьИ сказала: «Знаешь, в тишинеХорошо бывает помечтать!
Та, другая, вероятно, зла,Ей с тобой встречаться даже лень.Полюби меня — ведь я светла,Так светла, что не светлей и день.
Много расцветает черных розВ потайных колодцах у меня,Словно крылья пламенных стрекоз,Пляшут искры синего огня.
Тот же пламень и в глазах твоихВ миг, когда ты думаешь о ней…Для тебя сдержу я вороныхНеподатливых моих коней».
Ночь, молю, не мучь меня!Мой рок Слишком и без этого тяжел.Неужели, если бы я мог,От нее давно б я не ушел?
Смертной скорбью я теперь скорблю,Но какой я дам тебе ответ,Прежде чем ей не скажу «люблю»И она, мне не ответит «нет».
<1917>
«Об озерах, о павлинах белых…»
Об озерах, о павлинах белых,О закатно-лунных вечерахВы мне говорили, о несмелыхИ пророческих своих мечтах.
Словно нежная ШахерезадаЗавела магический рассказ,И казалось, ничего не надо,Кроме этих озаренных глаз.
А потом в смятеньи <…> туманныхМне, кто был на миг Ваш господин,Дали два цветка благоуханных,Из которых я унес один.
<1917>
«Однообразные мелькают…»
Однообразные мелькаютВсе с той же болью дни мои,Как будто розы опадаютИ умирают соловьи.
Но и она печальна тоже,Мне приказавшая любовь,И под ее атласной кожейБежит отравленная кровь.
И если я живу на свете,То лишь из-за одной мечты:Мы оба, как слепые дети,Пойдем на горные хребты,
Туда, где бродят только козы,В мир самых белых облаков,Искать увянувшие розыИ слушать мертвых соловьев.
<1917>
«Отвечай мне, картонажный мастер…»
Отвечай мне, картонажный мастер,Что ты думал, делая альбомДля стихов о самой нежной страстиТолщиною в настоящий том.
Картонажный мастер, глупый, глупый,Видишь, кончилась моя страда,Губы милой были слишком скупы,Сердце не дрожало никогда.
Страсть пропела песней лебединой,Никогда ей не запеть опять,Так же, как и женщине с мужчинойНикогда друг друга не понять.
Но поет мне голос настоящий,Голос жизни близкой для меня,Звонкий, словно водопад кипящий,Словно гул растущего огня:
«В этом мире есть большие звезды,В этом мире есть моря и горы,Здесь любила Беатриче Данта,Здесь ахейцы разорили Трою!
Если ты теперь же не забудешьДевушки с огромными глазами,Девушки с искусными речами,Девушки, которой ты не нужен,То и жить ты, значит, недостоин».
<1917>
