Мой ангел злой, моя любовь… - Марина Струк

— Вы первый оскорбили меня. И не словом, а действием. Давеча. Запамятовали?

— О, нет, моя милая, вы первой развязали войну, именно вы. Вспомните, еще на Рождество, у церкви, — не задержался с ответом Андрей, а потом вздохнул и уже мягче продолжил. — Хотя какая ныне суть в том, кто первый сделал залп? Я предлагаю вам мир, Анна. Я устал от злых слов и колкостей, устал держать оборону и совершать ответные атаки. Все, чего я желаю ныне — насладиться вашей близостью ко мне, той, которая ныне позволительна жениху. Так позвольте мне это, милая Анна, — он вдруг остановил ее, развернул к себе, не обращая внимания на любопытствующие взгляды проходящих мимо них гостей, с которыми мимолетно раскланялся тут же, принимая их поздравления. Короткий любезный разговор, и те отходят, а Андрей снова продолжил, выждав некоторое время, пока они удалятся на нужное расстояние.

— Позвольте мне, Анна, узнать вас. У вас столько ликов, что я порой теряюсь совершенно, какой из них принадлежит вам истинной, — Андрей взял ее руку в свои ладони, стал поглаживать большим пальцем через тонкое кружево перчаток, вызывая в ней какую-то странную дрожь. Или этот озноб у нее был вызван порывами холодного ветра, что нежданно налетел со стороны леса, трепавшего перья на шляпках, кружево чепцов, подолы платьев и волосы непокрытых мужских голов? — Я бы желал верить, что истинная Анна — та, что была со мной в лесу. Та, что давеча доверила мне слепо свою судьбу. Та, что улыбалась мне ныне в церкви и была так счастлива, когда оглашали наши имена. Станьте моим ангелом, моя милая…

Андрей поднес ее руку к губам после этих слов. Но коснулся не тыльной стороны ладони, не внутренней. Отодвинул край перчатки, поцеловал местечко на запястье, в тоненькие жилки, как ночью той целовал сгиб ее локтя. От этого простого касания губ Анна вдруг ощутила неудержимое желание, чтобы он увлек ее еще дальше в парк, скрываясь от лишних глаз, чтобы поцеловал так, как целовал той ночью, туманя рассудок. А еще ей хотелось запустить пальцы в его волосы, пропустить меж них эти мягкие пряди, а то вовсе самой склониться к его лицу и покрыть его короткими поцелуями. И шею. Поцеловать его в шею.

Глаза Андрея вспыхнули каким-то странным огнем, и Анна поспешила отвести взгляд от его лица, испугавшись, что он мог прочитать ее мысли. Такие странные, такие неприличные. Совсем неподобающие девице. Взглянула через негустую зелень ветвей чубушника на партер, где прогуливались гости, на беседку, на крыльцо которой вышел в этот момент Михаил Львович. Анна заметила растерянность на лице отца и проследила за его взглядом. Похолодела, когда заметила спешащего от дома Ивана Фомича. Дворецкий даже не шел быстрым шагом по гравийной дорожке, он бежал, и Анна встревожилась — чтобы степенный Иван Фомич, всегда сохраняющий важный и строгий вид, побежал, невзирая на почтенные годы и на то, что рискует потерять уже съехавший набок парик?

— О Господи! Что-то стряслось! — Анна потянула за собой к беседке Андрея, еле сдерживаясь, чтобы сорваться с места и не побежать, как бежал Иван Фомич. Что могло его подвигнуть на то? Чья-то смерть? Не иначе, из близких кто. Но кто? А потом испуганно вспомнила о Вере Александровне и Натали, что носила дитя, вспомнила, как опасны тягости для женщины. Спаси и сохрани, перекрестилась она трижды на ходу. Заметила вопросительный взгляд Андрея, едва не сказала ему о своих подозрениях, а потом смутилась, вспомнив, что тягость — не та тема, которую стоит обсуждать девице.

Они уже подошли торопливым шагом на достаточное расстояние к беседке, когда услышали возглас Ивана Фомича, споткнувшегося на дорожке и упавшего на колени в шагах десяти от хозяина.

— Беда! Беда, батюшка Михаил Львович! — крикнул он, и Шепелев быстро сбежал к нему навстречу со ступенек беседки. Стали шумно переговариваться гости, торопились на этот крик из парка те, что ушли недавно на прогулку. — Антихрист! Антихрист, батюшка, на Россию-матушку нашу с тьмой своей пошел. Война, батюшка! Война!

Это слово прокатилось волной над партером и в беседке, передаваясь из уст в уста. Некоторые из женщин истерически закричали в голос. Одна из пожилых соседок лишилась духа, обмякла в кресле под причитания своей дочери, принявшейся обмахивать мать веером, который так и норовил вырвать из ее рук ветер каждым своим порывом.

Анна обернулась на Андрея, придерживая шляпку, чтобы ее не сорвал с головы проказник-ветер. Показалось ли ей или нет, но небосвод посерел как-то, пробрало легким холодком аж до самых костей. Андрей только улыбнулся одними уголками губ, словно ничего худого и стряслось вовсе, погладил пальцем ее запястье успокаивающе.

— Откуда ведаешь о том? — Михаил Львович в несколько шагов подошел к растерянному дворецкому, поднял того на ноги. — Кто вести принес?

— Так Прохора посылали в Гжатск за почтой нынче утром. Вот он и привез весть эту, — ответил Иван Фомич не только хозяину, но и обступившим его гостям. — Говорят, в середу еще реку граничную пересек. Уж почитай несколько дней, как нашу землю топчет, хранцуз проклятый!

Михаил Львович оглядел растерянных женщин, помрачневших лицом мужчин, взбудораженную этим известием молодежь мужского пола, которую весть о войне привела в состояние едва ли не восторга — доведется и им послужить императору и России с честью! Андрей переглянулся с отставным полковником в армейском мундире скептически этому настрою юнцов. Они-то уж знали, что война далеко не такова, какой представляется в юношеских грезах о славе воинской и ратных подвигах.

— Messieurs-dames! Le temps se brouille …[250], - начал Михаил Львович, но осекся вдруг, решил продолжить на русском языке. — Пожалуйте в дом, господа, дамы. Укроемся от непогоды, а там и к обеду призовут.

После его слов, после того, как сам хозяин, предложив руку графине, то и дело бросающей встревоженные взгляды на племянника, направился к дому, парами потянулись и остальные гости, переговариваясь, строя возможные варианты событий в связи с вторжением войск Наполеона. Даже предполагали, было ли тут же дано сражение доблестной армией императора Александра Павловича, или покамест не случилось боя.

В салоне, куда проводили лакеи гостей, зажигали свечи, разносили на подносах напитки и закуски тем, кто не успел вкусить их в беседке. Беседы не прекращались, даже наоборот стали оживленнее, шумнее. То и дело раздавался чей-то мужской смех — это молодые соседи Шепелевых уже вовсю обсуждали, как наконец-таки щелкнут по носу Наполеона русское воинство. Слыхано ли — все же осмелился пойти войной!

— Александра Васильича, увы, нет на свете этом. Тот-то показал бы Буонапарте, погнал бы аки черта назад, — качали головами пожилые соседи. — Способен ли немец защитить Россию? Слыхали ведь? Одни немцы во главе армии и гвардии нашей! Будто и нет крови русской достойных генералов!