Волшебный туман - Роланд Грин

Конан увидел, как накренившиеся вперед скалы отодвинулись назад, словно их оттолкнули гигантские руки; как пропасти, достаточно большие, чтобы поглотить дома. Внезапно сомкнулись, наполнились паром или бурлящей водой; как с высоты обрушились валуны размером с лошадь; но, вместо того чтобы с огромной силой врезаться в землю, опустились на нее плавно, словно мыльные пузыри; как участки земли, которые тряслись, словно выбиваемые ковры, внезапно покрылись цветами и высокой травой.

Он увидел еще много такого, что унесет с собой в могилу, так же как увидели это и те, кто был с ним.

Затем вдруг все разом ослепли. Над долиной воцарилась кромешная мгла. Смолкли все звуки — или, возможно, все люди разом оглохли и были не в состоянии различить звуки тише, чем грохот обрушившихся скал.

Потом Конан услышал всплеск новых воплей, грохот сорвавшихся камней, вздох ветров, вольных теперь дуть, как велит природа. Он даже услышал рев заблудившегося осла, каким-то чудом пережившего катаклизм.

И тогда киммериец рассмеялся:

— Бамшир, я собирался попросить тебя быть нашим проводником. Но, думаю, мы можем подождать здесь, пока не рассветет. Твоему капитану и его Повелительнице уже ничем не поможешь.

— Боги создали тебя слишком благоразумным, киммериец, чтобы быть героем, — усмехнулся Фарад.

— Иногда я гадаю, чем же занимались боги, когда создавали меня, — отозвался Конан. — Если они когда-нибудь скажут мне правду, я дам знать. А пока, друг мой, присмотри за Бетиной и расставь часовых. Мы будем ждать.

Махбарас добрался до Повелительницы, когда земля у него под ногами, казалось, превратилась в желе. До того места, где лежала колдунья, он добрался на четвереньках.

Потом капитан поднялся весь в синяках и в пыли и увидел съежившегося, прижавшегося спиной к скале Эрмика. Лицо шпиона по цвету напоминало старый мел.

— Я… я хотел остановить ее… — запинаясь, сказал Эрмик. — Я пытался остановить ее… Она колдовала. Наводила чары… Я пустил в ход свой кинжал. Кинжал с камнем Хаоса. Он должен был остановить ее. Я хотел остановить ее… Я хотел…

Махбарас и не мог, и не хотел больше слушать объяснения. Он подошел к телу Повелительницы. Та лежала так, словно спала, за исключением открытого в смертном зеве прекрасного рта и зияющей в спине кинжальной раны. Должно быть, кинжал пронзил ей легкое, но на губах не было ни капли крови.

Капитан опустился на колени и извлек кинжал. Он принадлежал Эрмику — Махбарас узнал серебряную отделку и камень Хаоса.

Махбарас вонзил кинжал в землю и медленно подошел к шпиону. Он едва стоял на ногах после схватки и долгого бега, но теперь силы возвращались к нему, словно он черпал их из самой земли — или, возможно, ему их дал дух Повелительницы.

Эрмик не знал, что ему предстоит умереть, пока Махбарас не схватил его за горло. А в следующий миг шпион вообще уже ничего не мог узнать, потому что капитан, ударив его затылком о скалу, расколол ему череп.

Но это был еще не конец, потому что Махбарас продолжал колотить Эрмика головой о скалу и выворачивать ему шею до тех пор, пока не услышал, как вокруг него стали падать камни. Он услышал грохот только трех первых камней, потому что четвертый, ударив его по плечу, сшиб наземь, а пятый попал в живот…

Махбарас не увидел кульминацию битвы колдовских сил, да и вообще долго ничего не слышал и не видел.

Конан и его воины продолжали до рассвета охранять выход из долины, за исключением Фарада, который охранял Бетину. Та лежала то ли мертвая, то ли забывшись сном, очень похожим на смерть.

Свет в долину и сознание к Бетине вернулись примерно в одно время. Безмолвие рассвета нарушили победные крики афгулов. Их охотно подхватили Бамшир и его люди — они знали, что обязаны своей жизнью этой девушке не меньше, чем киммерийцу.

Конан, Бамшир и отряд бойцов, включавший в себя и нескольких дев, вступили в долину. Даже девы, прожившие много времени в долине, казались ошеломленными изменениями и хотели остановиться и поглазеть, так что Конану понадобились весьма энергичные слова, чтобы расшевелить их.

Колдунью они нашли, лишь, когда солнце находилось уже почти в зените. И еще они нашли Махбараса, лежавшего рядом с Повелительницей. Капитан обнял ее одной рукой, словно желая защитить. Борозды в земле показывали, что наемник все же дополз до своей госпожи и приготовился умереть вместе с ней. Как он сумел такое сделать с двумя смертельными ранами, по мнению Конана, не смогли бы сказать даже боги.

Киммериец опустился на колени около Махбараса, стер с губ наемника запекшуюся кровь и прислушался к последним словам умирающего.

— Я… Эрмик убил ее… Из-за этого высвободилось то, с чем вы сражались… Мои… мои люди в безопасности?

— Все, кто добрался до ворот, пока живы, капитан, — доложил Бамшир.

— Хорошо. — Махбарас умолк и молчал так долго, что Конан уже подумал, будто он умер. Но вот капитан перевернулся, стеная от боли, и положил голову на грудь Повелительницы.

— Посмотрите на нее… Посмотрите на ее глаза… Вы когда-нибудь видели такие прекрасные золотистые глаза?

Это были последние слова Махбараса. Его собственные глаза сами закрылись, и Конану не понадобилось прикасаться к нему. Вместо этого он внимательно посмотрел на Повелительницу.

Золотистые глаза? Глаза у колдуньи казались больше, чем у большинства женщин, и были темно-карие с зелеными крапинками. Глаза цвета лесного озера, глубокие и темные, в которых мог утонуть мужчина, которых один мужчина и утонул-таки — и стал на какой-то краткий миг счастливым.

По крайней мере, теперь Конан понял, как обыкновенный человек мог полюбить колдунью. Человек любил не колдунью. Человек нашел в колдунье женщину и полюбил ее.

Конан встал. Девы расступились, подняв плач и вой по своей Повелительнице. Судя по тому, как смотрели на них некоторые солдаты, Конан гадал, были ли они и вправду девами и долго ли останутся ими, если и в самом деле никогда раньше не знали мужчин.

Он повернулся к Бамширу:

— Мы похороним колдунью и воина вместе, если это не оскорбит ваших чувств.

— Любое иное погребение оскорбило бы дух капитана, так же как и дух Повелительницы, — ответил наемник. — Я думаю, что для долины будет лучше, если ее дух спокойно уснет.

Эпилог

Конан снова ехал на запад, но на этот раз один. Когда он смотрел на восток, где небо у горизонта пронзали высокие пики Кезанкийских гор, у него пробуждались воспоминания о Долине Туманов, девах, Бетине и Фараде… И он улыбался теплее, чем было в обычае у киммерийца. Он вспомнил свой последний разговор с Бетиной. Решив, что не может и не хочет возвращаться к своему племени, девушка поклялась остаться в Долине Туманов и стать Повелительницей нового племени.