Японская цивилизация - Вадим Елисеефф

Вокруг центрального правительства и даймё, которые сначала добровольно, а затем по принуждению отстраивали свои дома в столице, располагались религиозные, ремесленные и торговые сообщества. Чтобы предотвращать вероятные бунты, которые, впрочем, со второй половины XVIII века все равно вспыхивали, сёгуны поделили город на кварталы, где объединялись группы по профессиям. Кварталы перекрывались барьерами. Правительство хранило общий план города в тайне, для того чтобы облегчать действия полиции. Горожанин, выходя за пределы своего квартала, мог потеряться, а в качестве общих ориентиров служили храмы, монастыри, дома даймё, река (кава), лес (мори), пруд (ик) или рисовое поле (та), на которые еще и сегодня указывают топонимы. Ориентирами были рощи, поля, ручьи или болотца, которые встречались в Эдо; но с любого места была видна гора Фудзи, ирреальный туманный белый силуэт; сияющее божество в зависимости от погоды и времени суток. Однако последнее время гора Фудзи больше не защищает Токио — ее заволакивает смог и скрывают небоскребы.

Муравейник Эдо был, конечно, не похож на Киото, строго спланированный и разделенный на квадраты, которые простирались к югу от императорского дворца (Дай Дайри), расположенного на севере и занимающего ключевое положение. Как и старинный Нара, Киото строился по образцу императорских китайских столиц, город был не только административным и политическим центром, но и космогоническим символом, мандалой в трех измерениях. Будучи столицей дальневосточной страны иероглифов, город должен был отражать мироздание. В этом смысле можно утверждать без преувеличения, что Киото был «священным городом»; и хотя никакого чуда там не случилось, он считался выражением веры, а место его расположения обладало магической силой.

Кинкакудзи в Киото (буквально Золотой павильон) известен также как Рокуондзи. Он принадлежал дзэн-буддистской секте Риндзай. Сёгун Асикага Ёсимицу (1358–1408), вступая во владение собственностью бывшего высокопоставленного лица Сайондзи Кинцунэ (1171–1244) в 1397 году, построил это изысканное сооружение, которое после его смерти превратилось в храм. Расположенный у подножия гор, которые на севере закрывают место, где находится храм, он символизирует культуру, известную как «культура северных гор» (китаяма бунка), которая расцветает во времена большого эстета Асикага. Композиция Золотого павильона довольно непроста: первый и второй этажи построены в стиле, характерном для частного жилища, последний этаж решен в стиле храмовой постройки. Первый и второй этажи полностью были покрыты тонким слоем листового золота. Дворец Ёсимицу некогда представлял собой обширный ансамбль, впоследствии исчезнувший, и сам Золотой павильон был разрушен в пламени пожара 1950 года, в результате поджога (событие, которое вдохновило писателя Мисима Юкио на создание романа «Золотой павильон»). Современное здание является копией, завершенной в 1955 году. Расположенный на берегу озера, живописно усеянного островами, Золотой павильон представляет изумительное зрелище, отражаясь в его волнующихся водах.

Храмы и монастыри Киото располагались на окраинах города у подножия гор, опоясывающих с трех сторон центральную равнину, — трудности эпохи Нара заставили императора пытаться уничтожить непосредственное всевозрастающее влияние крупных монастырей. Киото, таким образом, иллюстрирует усилие, предпринятое для того, чтобы привести к гармонии сосуществование религиозных и светских лиц в городе, само расположение которого подчеркивает его двойное предназначение.

Сады

Неотъемлемая часть традиционного жилища — «японский сад» известен в той или иной форме (которая может оказаться и карикатурной), и его специфические элементы составляют множество символов, порождающих фантастические образы. Прежде всего в нем есть каменный или деревянный мостик, этот замечательный изогнутый мостик, кривизну которого иногда увеличивают, чтобы могла пройти лодка; или плоский мост, или мост, волнами проложенный от быка к быку (яцу-хаси), или крытый мост, появившийся в XIV веке под влиянием архитектуры дзэн-буддизма. Переброшенный через воду или деликатно покоящийся на стоячих водах, мостик позволяет пройти без риска через зеркало озера — центральную часть сада любого размера. Японский пейзаж действительно невозможно себе представить без воды и в особенности — без моря. В этой стране, разорванной на острова и открытой волнам, идея восстановления гармонии берега — традиция, пришедшая из Китая и Кореи, — должна была приобрести особенную популярность. Принцип был доведен до крайности в Кавара-но-инь в Киото, резиденции Минамото-но Тори (822–895), куда ежедневно доставляли морскую воду, из которой выпаривали соль на горящих дровах, как это делали в маленьких прибрежных деревнях, расположенных в глубине заливов. Естественная теснота уже вызывает в памяти искусственную миниатюризацию садов. Начиная с IX–X веков японцы любят в садах воспроизводить знаменитые пейзажи, как, например, Мацусима — россыпь островов среди сверкающей глади моря; или Ама-но-Хасидатэ — длинная лента, покрытая лесами, тончайшая граница, брошенная между двумя морскими пространствами, увековеченная Сэссю; или озеро в форме сердца, как, например, в знаменитом Сайхёдзи в Киото.

Сады в Киото: пруд, где произрастают водяные растения, каменный мостик, покрытый патиной времени, кусты, деревья, ствол старого дерева с невероятными изгибами — именно это и составляет элементы традиционного японского сада.

Стало традицией включать в картину один остров или несколько островов, природные разновидности которых система-тазируются и копируются, например гористый остров (ямадзима) и равнинный остров (нодзима); украшенный деревьями остров (морисима) и прибрежный остров (исосима). В японском варианте даосийской китайской легенды о Трех священных горах, на которых проживал за морями отшельник, владевший эликсиром долголетия, эти острова служили для лодочных прогулок, они могли стать приютом для музыкантов; символизм, таким образом, оставлял место и для праздника. Привлекали к себе внимание не только спящие воды озер, но и шумящие потоки водопадов. Начиная с X века японские мастера проявляли чудеса изобретательности при использовании естественной разницы в уровнях воды. Во времена Эдо в крайнем случае прибегали к помощи механизмов, как, например, в устройстве каскада Кёраку-эн в Токио, запечатленном для ТокугаваМицукини (1628–1701), и сегодня еще спокойная гавань, зажатая между гигантским железнодорожным комплексом и современным луна-парком, снабжена колесом, поднимающим воду.

Рождаемые водой и располагающиеся около воды, появляются наконец камни. Поистине не может быть настоящего японского сада без камней, игра света на неровной поверхности которых проявляется в легкой влажности или потоке частых дождей. Наследство Китая благодаря кисти Бо Цзюйи (772–846), поэта эпохи Тан, высоко ценимого в Японии во времена эпохи Хэйан, — интерес к камню, общая черта для всего мира иероглифов, приобрел в Японии, где его обрабатывают веками, особенную изысканность и представляет существенный элемент эстетики чайной церемонии. Камень в Японии не рассматривается как неодушевленная материя; впрочем, как синтоизм, так и буддизм одухотворяли все без ограничений. Любой материальный предмет может в любой момент стать вместилищем души, которая, пусть грешная и падшая, остается тем не менее душой. Кроме того, камень обладает неосязаемой крепостью доброго человека; отполированный и обработанный, он приобретает блеск и изящество культуры. Именно поэтому камень очень любили монахи. Распространенная мода на каменные сады и их сложный символизм, создание пейзажей с камнем (карэ-сансуй), как в Дайсэн-инь (1512), или движения камня (тораноковатаси), как в Рюондзи (1450), представляли собой древнее течение: с начала эпохи Хэйан существовала особая группа трудящихся монахов и ремесленников, занимающихся обработкой камня (искидатэ-сё). Наконец, на всем Дальнем Востоке любовь к камню подпитывалась древними магическими даосийскими верованиями. Как выражение вечности камень сам является матрицей: самый известный китайский мифический царь Юй Великий родился от камня, и для того, чтобы он родился на свет, было необходимо вскрыть живот его матери; его сын Кии родился, как рассказывают, таким же образом.

Из камня изготавливают фонари. Японский фонарь (то) при всей своей материальной полезности содержит элемент тайны. Поставленный на краю дороги, он высоко поднят на опоре. Низкий, с резьбой на поверхности тяжелого колпака, гармонирующей с гладью вод, он поэтично называется «фонарь, предназначенный для того, чтобы смотреть на снег» (юкими-доро). Самые старые фонари этого типа находятся во дворце Кацура (первая половина XVII века). Похожие фонари использовались для освещения ночных чайных церемоний, которые заканчивались утром. Вместилище огня, фонарь использовался не как обычный бытовой предмет, а прежде всего как воплощение красоты и знак присутствия душ предков. Фонарь появился в Японии вместе с буддистской архитектурой, его широкому распространению способствовало содружество буддизма и синтоизма. Он укрывал огонь, зажженный верующими, и вскоре стал частью религиозного ритуала. В числе жертвоприношений были и фонари; их качество говорило о вкусе и богатстве дарителя, количество фонарей свидетельствовало о состоятельности и набожности верующих. Эта длинная череда фонарей, установленных вдоль выложенной камнями дорожки, ведущей от ворот монастыря, как в монастыре Касуга в Нара, неспешно провожает паломника к центру священного места.