Любовь на всю жизнь - Джейн Фэйзер

— Есть возражения, старина? — Пират насмешливо вскинул бровь и принялся натягивать сапоги.

— До рассвета меньше трех часов.

— Успею, — подмигнул хозяин, и слуга усмехнулся. Час спустя Энтони уже ехал через погруженную во тьму деревушку Чейл. Оливия не ждет его, и он понимал, что ехать так поздно — полное безрассудство, но перед его внутренним взором то и дело вставали ее тревожные глаза, то, как она от него отвернулась, будто хотела что-то сказать, но не решалась. И еще он жаждал ее. Жаждал так неистово, что сам изумлялся. Он мог объяснить это только тем, что их время неумолимо уходит. Когда король окажется во Франции, у Гренвилла больше не будет причин оставаться на острове. А Оливия поедет за ним. Судьба Энтони связана с этим местом. Вызволив короля, он вернется к той жизни, которую знал, — а что еще ему остается? Значит, теперь надо использовать любую возможность, чтобы любить Оливию.

В то время как Энтони украдкой пробирался по темному саду, Оливия сидела на стуле у окна своей спальни. Причем сидела здесь с тех самых пор, как вернулась из замка. Она была слишком расстроена, чтобы спать, и беспричинный страх стал еще сильнее.

Она не чувствовала приближения Энтони, пока не услышала шороха в ветвях магнолии. Нетрудно было догадаться, кто это, и ее сердце, несмотря ни на что, замерло от радости.

— Энтони?

— Ш-ш…

Его золотистая голова показалась среди глянцевитых листьев, и он улыбнулся ей через разделявшее их расстояние. Спустя мгновение он перелез на подоконник.

— Ты с ума сошел — приходить так поздно. — Оливия беспомощно и растерянно смотрела на любимого. — В шесть выпустят собак.

— Еще нет и пяти, — ответил он и протянул к ней руки. В первое мгновение она сдерживала себя; смущение, отчаяние и гнев захлестывали ее сердце и разум. Он вопросительно улыбнулся, и она, сама того не желая, упала в его объятия. Казалось, она полностью лишилась воли, прижимаясь к нему, трепеща от страсти, сознавая непреодолимость своего желания и понимая, как мало у них времени. Сквозь открытое окно донеслись предрассветные птичьи трели, и Энтони опустился вместе с ней на пол.

— Стань на колени, любимая. — Он положил руки ей на талию и повернул к себе спиной. Затем приподнял ее сорочку, и его ладонь, скользнув ей между ног, погрузилась в горячее и влажное лоно. Она застонала и наклонилась вперед, а потом, упершись руками в пол и бесстыдно выгнув спину, раскрылась навстречу его ласкам.

Продолжая ласкать ее одной рукой, другой он рванул застежку штанов, высвобождая напряженную, изнемогающую плоть. Затем он сжал ее бедра и овладел жаждущим женским телом со вздохом человека, вернувшегося наконец домой.

Оливия взмывала вместе с ним на волне наслаждения, прижимаясь ягодицами к его животу и ощущая нежные руки Энтони. С губ ее слетали тихие стоны, а затем ее колени подогнулись, и она опустилась на пол под тяжестью его тела, удерживая его внутри себя, наслаждаясь ощущением его пульсирующей плоти. Спустя мгновение он отстранился, и она почувствовала на бедрах его густое горячее семя.

Перекатившись на бок, Энтони вытянулся рядом с ней на ковре, погладил ее по щеке и убрал со лба влажный локон.

— Я не знаю, что ты делаешь со мной, мой цветок. С тобой я становлюсь несдержан, как девственник со своей первой шлюхой.

— Интересно, как я должна на это реагировать? — усмехнулась Оливия.

— Ну, наверное, я неточно выразился. — Энтони приподнялся на локте и ласково погладил ее по плечу. Оливия повернулась на бок и взглянула ему в лицо. Ей обязательно надо отделить эту радость, чудо его любви от всего неправильного, что он делает. Пиратство, контрабанда — все это она воспринимала как часть своего возлюбленного. Почему же остальное должно быть другим?

— Откуда вдруг такая серьезность? — Он коснулся пальцем ее губ.

— Скоро рассвет. — Оливия с трудом поднялась на ноги и одернула сорочку.

Энтони встал и застегнулся.

— Тебя беспокоит отнюдь не рассвет.

— Откуда ты знаешь?

Он взял длинную черную прядь ее волос и, намотав на руку, притянул девушку к себе.

— Думаешь, после того, что между нами было, я не в состоянии заметить малейшую перемену в твоем настроении, любую тень в твоих глазах? Тебя что-то тревожит. Я понял это еще в замке.

— Похоже, твой маленький спектакль удался, — отозвалась она. — Они обсуждали тебя за ужином. Руфус, мой отец и Ченнинг… — Она вздрогнула. — Ты действительно всех их обманул. Они не обращают на тебя внимания, считают ничтожеством.

— Вот и хорошо, — сказал Энтони и нахмурился, уловив горечь в ее голосе, для которой не было видимых причин.

— Ты собираешься перехитрить моего отца, и ради чего? Я знаю, что ты делаешь это не потому, что веришь в правоту своего дела. Ты просто развлекаешься, и еще, наверное, кто-то платит тебе. В конце концов, ты же наемник. И мародер! — Она с отвращением отвернулась. Взгляд Энтони стал колючим; когда он заговорил, в голосе его звучали резкие нотки:

— Ты знаешь меня совсем не так хорошо, как тебе кажется. Мне никто ничего не платит. Наоборот, расходы, и немалые, несу я. Я умею быть преданным, моя милая Оливия, что бы ты обо мне ни думала. Один очень близкий мне человек хочет, чтобы я занимался этим. И я не предам ее.

— Кто она? — взглянула на него Оливия. — Жена?

— Я могу быть кем угодно, Оливия, но я не обманываю женщин. — Последнее заявление было сделано таким ледяным тоном, что стало ясно: она невольно задела в его душе какую-то глубокую рану.

Оливия взглянула на серый свет за окном, не зная, что сказать и как себя вести. Похоже, у него есть веская причина служить на благо королю. Верность семье или друзьям. Но ей-то какая разница? Вступив с ним в связь, она предает отца. Предает отца ради мародера.

— Во что ты веришь? — тихо спросила она.

— В то, что происходит с нами сейчас. В тебя, — ответил он.

Она повернулась и взглянула ему в лицо.

— Этого недостаточно, Энтони. Ты представляешь, какие меня обуревают чувства, когда мне приходится быть заодно с тобой, а в тебе все так неправильно? — полным муки голосом воскликнула она, и ее темные глаза впились в него в поисках ответа.

Но он молчал, холодно глядя на нее. Когда он наконец заговорил, голос его звучал ровно, почти равнодушно:

— Я прошу только никому не говорить то, что тебе известно обо мне. Она кивнула.

— Спасибо, — сказал он и исчез.

Оливия стояла в опустевшей комнате, прижав пальцы к губам и крепко зажмурив глаза, как будто надеялась каким-либо образом унять боль или обуздать бурю нахлынувших на нее чувств. Вся дрожа, она с трудом добралась до кровати.

— Ну, лорд Ченнинг, как продвигаются ваши ухаживания за леди Оливией? — от нечего делать поинтересовался король.