Почта в Никогда-Никогда - Люциан Воляновский

Последний кит-горбач

Мистер Козинец вытащил из шкафа свою старую одежду китобоя, и я получил три толстых свитера, которые надеваются один на другой, как луковая шелуха, две пары шерстяных носков, толстые штаны, две пары шерстяного нижнего белья, высокие резиновые сапоги и теплую шапку. Нет, жарко на будет: рейс-то предстоит в направлении Южного полярного круга!

Перед тем как я поднялся на борт корабля, меня критически осмотрел Росс Фримен, капитан всей флотилии. Я узнал от него, что теперь промышляют только кашалотов, последний горбач отправился в котел 17 июля 1963 года. Мистер Козинец проводил меня на «Чейнз III», нашел удобное местечко, вверил меня заботам кока (очень важно!) и близких друзей из экипажа, с которым ходил на китов несколько лет.

— Когда старик кончит работу, надо будет ему представиться… — сказал он.

Затем участливый земляк оставил меня на борту китобойца. Он помчался назад, даже не сказав, куда спешит: прямо к своим акулам или к жене, симпатичной немке, в ожидании мужа коротающей время за чтением.

«Старик» — это капитан Стаббс. Я видел, как он договаривался с кем-то о поставке топлива. После полуночи заработали машины, послышались радиосигналы на всех трех кораблях флотилии. Они четко проделали необходимые маневры и наконец оказались в открытом море. Я стоял на корме, глядя, как на далеком горизонте исчезают мерцающие огни Олбани.

Час спустя я отправился поговорить с капитаном. Его положение, рассуждал я, довольно трудное. Даже если я придусь ему не по вкусу, он ничего не сможет сделать. Материк мы уже оставили далеко позади, впереди на нашем пути только ледяные пустыни южного Заполярья, а под нами… Ну, до такой степени скверно, пожалуй, не будет, чтобы пришлось высаживать меня прямо в открытом море!

Холодный ветер глушил звуки радио, доносящиеся из рубки, проливной дождь превратился в ливень, закрывший водяной стеной судовые огни. Но там, где царил капитан Стаббс, был оазис тепла и света. Каждый, кто хочет писать и печататься, должен хотя бы один раз поклониться секретарю редакции, чтобы начать жизнь репортера. Каждый, кто хочет плавать, должен когда-то поклониться капитану, чтобы войти в сообщество моряков.

Капитан ел — принимая во внимание время суток, мне просто трудно определить, что это было — поздний ужин или ранний завтрак. Когда я вошел, он жевал как раз мощный кусок баранины и, несмотря на то что рот его был набит мясом, гаркнул, чтобы принесли еще одни прибор. На стол въехала порция дымящегося деликатеса; кусок был такой огромный, что я невольно оглянулся, нет ли где соломенной подстилки, чтобы на ней спокойно съесть это блюдо… Не тут-то было! Приходилось воевать с отдавшим богу душу бараном при помощи ножа и вилки, а защищался он отчаянно, почти что бодался! Капитан первый справился с едой, запил ее большими глотками горячего чая, отодвинул от себя пустую тарелку, старательно обтер жир, стекающий по его пышной бороде… Потянулся за кексом, обернутым в герметическую упаковку, отрезал себе мощный ломоть, а другой ножом подвинул в мою сторону. II тут же задал мне вопрос:

— Первый раз в море?

— Не совсем. Я уже плавал, немного.

— С китобоями?

— Никогда. С исландским рыбачьим флотом.

— Сельдь?

— Нет, треска. Северная Атлантика.

— Валяло?

— Страшно. Мы становились то на корму, то на нос, волна перехлестывала через трубу.

— Весело. Все?

— Почти. Еще два месяца на польском спасательном корабле. Поднятие судов со дна фьорда у полярного круга…

Разговор прервался так же внезапно, как начался. Лучше всего меня рекомендовало для рейса на китобойном судне, видимо, то обстоятельство, что я не квалифицированный китобой, а совсем еще «зеленый моряк». Профессия китобоя, несомненно, имеет свои секреты, разные приемы, непонятные для профана, но, вероятно, ценные для опытного специалиста.

Капитан Стаббс взял порядком потрепанный номер какого-то еженедельника; его ярко-голубые глаза пробегали страницу за страницей. Крупной рукой с короткими пальцами он сбросил с бумаги крошки. Сквозь шум машины, заставляющий дрожать весь корпус корабля, донесся сигнал точного времени, который подает радиостанция. Капитан поставил часы, укрепленные на стене, и снова вернулся к столу. Швырнул в угол газету, потер дальнозоркие глаза, утомленные чтением.

— Рассказов ждешь? Тебе надо что-то написать, так? Рассказов не будет. Не сейчас. Времени нет. Надо еще немного поспать до рассвета. Романтики ищешь. Я читал «Моби Дик»[38] да и другие разные книжки. Наверно, все так оно и было. Даже наверняка. Сейчас и радар на борту есть, и другие приспособления, самолет наводит нас на цель. У кита — никаких шансов. Может рассчитывать только на жалость. Но жалости у нас нет, мы получаем премиальные с каждой добытой штуки. Один голубой кит весит столько же, сколько тридцать взрослых слонов. Добываем кашалотов, правда они меньше, но все равно им не спрятаться! Они должны время от времени всплывать на поверхность. Поэтому, понимаешь, приходит конец всему этому китобойному промыслу. Американцы уже не ловят, англичане и голландцы, в общем-то, тоже, норвежцы вынюхивают, каким бы еще делом заняться.

На промысле остались лишь мы с русскими и японцами. На всех хватит ненадолго, уже точно известно, сколько китов пойдет за год в котел. Где тут романтика? Да ты сам увидишь, когда промысел начнется. Ну а теперь о более важных делах. Здесь ты будешь заботиться о себе сам: лазай, где хочешь, фотографируй, что хочешь, ешь, что поставлено на стол, спи, когда спится. Но помни, что палуба скользкая, а поручни есть не везде, что я обслуживаю пушку и что, когда начнется лов, ты не должен мешать. Ни мне, ни другим. Орудие поворачивается на триста шестьдесят градусов, нельзя стоять в зоне обстрела. Здесь решают секунды; если проморгать, все надо начинать снова. Каждый живет своим делом. Ты пишешь — мы промышляем китов. Понял? Вот и все. Как поешь, иди спать…

Он стащил с себя толстый свитер. Лег на койку, отвернулся к стене.

— Ну и разговорился старик, — буркнул высокий финн, который пришел собрать со стола. — Он за неделю не скажет столько, сколько произнес сегодня за одну ночь.

Он подождал, когда я кончу есть, и начал рассказывать вполголоса, как прежде плавал на Балтике и даже заходил в польские порты. Затем мы встали, погасили свет в каюте и пошли мыть посуду. Флотилия шла на юг, сквозь дождь и мрак мигали огни «Чейнза I» и «Чейнза II» — товарищей по промыслу. Китовая смерть шла навстречу огромным животным. Те, кто должен был погибнуть, ныряли пока в погоне за осьминогами. Поддерживался огонь под котлами в Олбани, всегда готовыми к приему добычи.