Подарок - Сесилия Ахерн

Предложение было великодушным и в то же время не без примеси эгоизма, так как перемениться сразу и вдруг Лу Сафферн все-таки не сумел. Он искренне хотел провести день в кругу семьи, но «Блэкбери» его уже раскалялся в кармане и мог прожечь там дыру, а то и попросту взорваться, не прими он соответствующих предупредительных мер.

— Ладно, спасибо, — сказала Рут, проталкивая коляску с Пудом к тому месту в очереди, где стоял Лу. — Мы ненадолго.

— Что это такое ты делаешь?! — в панике воскликнул Лу.

— Собираюсь на представление.

— Разве ты не берешь его с собой?

— Нет. Он же спит. И спокойно проспит все это время.

И она удалилась за руку с бежавшей вприпрыжку Люси, оставив Лу, который в тихой панике глядел на Пуда и возносил к небу единственную молитву: чтобы ребенок не проснулся. Одним глазом он косился на «Блэкбери», другой не сводил с Пуда, в то время как третий его глаз, о существовании которого у себя он даже не подозревал, был устремлен на стоявшую перед ним компанию тинейджеров, внезапно принявшихся вопить и прыгать от неожиданного гормонального всплеска, каждым криком своим и неуклюжим размахиванием рук грозя разбудить спящего ребенка. Только сейчас он осознал, как громки звуки «Джингл белз», несущиеся из репродуктора, и что информация о потерявшемся члене семейства, ожидающем возле «Страны эльфов», напоминает гудение пяти грузовиков, застрявших в пробке. Каждый звук отзывался в нем; каждый вопль ребенка на катке, каждый крик шлепнувшегося на лед родителя, каждый скрип суставов катающихся. Чуткий «Блэкбери», словно изготовившись отразить атаку, опять принялся мигать в его кармане красным огоньком. Очередь медленно подвигалась, и он двигался вместе с ней, толкая коляску.

Стоявший перед ним подросток что-то рассказывал приятелям, сопровождая рассказ пронзительными восклицаниями и судорожными, как у эпилептика, движениями рук. Дойдя до сюжетного центра своего повествования, парнишка отпрыгнул назад, задев коляску.

— Простите, — сказал он, обернувшись и потирая ушибленную руку. — Простите, мистер, с ребенком ничего не случилось?

Лу покачал головой, сделав судорожный глоток. Он готов был задушить парнишку, кинуться к его родителям, устроить им выволочку за то, что не научили сына рассказывать, не размахивая руками, без воплей и брызганья слюной. Он украдкой заглянул в коляску к Пуду. Чудовище проснулось. Глаза Пуда, осовелые, заспанные, еще не совсем готовые пробудиться, медленно раскрылись, посмотрели направо, налево. Лу затаил дыхание. Секунду они с Пудом напряженно вглядывались друг в друга, а потом, видимо, не одобрив испуганное выражение отцовского лица, Пуд выплюнул соску и заорал. Заорал во всю мочь.

— Ш-ш, — неловко принялся уговаривать его Лу, не наклоняясь к коляске.

Пуд закричал еще громче. В заспанных глазах показались крупные слезы.

— Хм… ну, перестань, Пуд! — Лу улыбнулся, одарив Пуда милейшей из своих фарфоровых улыбок, действовавших так безотказно на его деловых партнеров.

Пуд заплакал еще громче.

Лу оглянулся, как бы чувствуя себя виноватым перед всеми невольными свидетелями этой сцены, в особенности перед самодовольного вида папашей с ребенком в кенгурятнике на животе и двумя детьми по бокам, каждого из которых он вел за руку. Буркнув что-то нечленораздельное этому папаше, Лу повернулся к нему спиной и попытался угомонить орущего от ужаса ребенка катанием коляски взад-вперед, туда-сюда и побыстрее, намеренно наезжая на пятки чумазому подростку, подвергшему его этому испытанию. Он попытался всунуть соску в широко разинутый рот. Безрезультатно. Попытался прикрыть рукой глаза Пуда — может быть, в темноте он уснет. Не помогло. Ребенок судорожно выгибался, стараясь освободиться от стягивавших его ремней подобно Халку, скидывающему с себя одежду, и продолжал выть, как воет кошка, которую за хвост волочат купаться. Роясь в мешке, он вынимал из него и совал ему все новые игрушки, чтобы отвлечь малыша, но мальчик с яростью вышвыривал их из коляски на землю.

Самодовольный Папаша с кенгурятником на животе наклонился, помогая Лу собрать игрушки. Лу брал их из его рук не глядя, бормоча благодарности. Растеряв большую часть игрушек, Лу решился освободить чудовище от его ремней. Повозившись некоторое время с замком под усилившиеся вопли Пуда и ловя на себе все более недоуменные взгляды окружающих и уже готовый прибегнуть к помощи кого-нибудь из обслуги, он наконец открыл замок и освободил Пуда. Но тот не замолчал, а продолжал вопить, пуская из носа пузыри, красный как рак.

В течение десяти минут Лу отвлекал ребенка, указывая ему на все, что видел вокруг, — деревья, собак, самолеты, птиц, рождественские деревья, подарки, эльфов, на все, что движется, и все, что не движется, но Пуд не умолкал.

Прибежали Рут и Люси.

— Что случилось?

— Проснулся, как только вы ушли, и никак не уймется, — объяснил взмокший и растрепанный Лу.

Едва завидев Рут, Пуд потянулся к ней, чуть не выпав из объятий Лу. Крики немедленно прекратились, ребенок захлопал в ладоши, лицо его приобрело обычный свой цвет. Он принялся гулить, умильно глядя на мать, и как ни в чем не бывало играть ее бусами.

Лу мог бы побиться об заклад, что Пуд исподтишка с дерзкой улыбкой поглядывает на него.

Лу чувствовал себя в родной стихии, и сердце его тем больше полнилось радостным предвкушением, чем дальше отходили они от берега к месту старта.

На конце пирса у маяка собралась группа поддержки — родные и друзья с биноклями в руках.

Море обладает свойством притягивать к себе людей. Оно манит их жить на берегу, плавать по волам, плескаться в нем, глядеть на него. Это живое существо, такое же непредсказуемое, как большой актер на сцене. Оно может быть мирным и доброжелательным, простирающим свои объятия публике, чтобы в следующую секунду взорваться вспышкой ярости, расшвыряв всех направо и налево, гнать их от себя и преследовать, набегая на берег, затопляя острова. А порой ему приходит охота поиграть и позабавиться, оно радуется многолюдью, качает на волнах детей, шалит, переворачивая надувные матрасы, окатывая пеной моряков на палубе, — и все это с добродушием и тайной усмешкой. Для Лу не было ничего приятнее ощущения ветра в волосах, радости скольжения по волнам под моросящим дождем или яркими лучами солнца. Он давно уже не ходил под парусом — хотя, конечно, они с Рут нередко гостили на яхтах у друзей, но биться за первенство в единой команде — в прямом и переносном смысле — ему не приходилось уже долгие годы. И сейчас он мечтал ринуться в битву, сразиться не только с тридцатью другими яхтами, но и с морской стихией, ветром и прочими силами природы.