Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории - Анатолий Вассерман

Здесь речь пойдёт о бережном отношении к врагу. Этому учит история как древнейших, так и новейших времён.

Где-то полторы тысячи лет назад после двухмесячной персидской осады пала византийская пограничная крепость Амида в верховьях Тигра, прозванная Чёрной за стены, сложенные из тёмного базальта. Толщиной около трёх метров и высотой двенадцать, укреплённые восемью десятками башен, длиннее всех прочих фортификационных сооружений мира, кроме разве что Великой Китайской стены. Взять эти стены штурмом не удавалось никак и никому.

Город пал лишь после того, как осаждающие нашли плохо засыпанный подземный ход, а монахи, охранявшие внутренний его конец, заснули с перепою. Так — неудачно для византийцев — началась первая в шестом веке война. Но далеко не последняя.

Две величайшие державы тогдашнего мира более столетия разоряли огромные пространства Ближнего Востока и обескровливали друг друга. В конце концов, в первой половине седьмого века Восточная Римская империя одержала окончательную победу над Персией. Но победа Византии оказалась более чем пирровой. Падение Персии создало на громадных пространствах вакуум власти. В него ринулся с юга новый враг. Арабские кочевники, воодушевлённые новой религией — исламом, гнали ромеев вплоть до стен Константинополя.

Новое противостояние — с переменным успехом — растянулось на восемь веков. Завершили его уже не арабы, а исламизированные ими турки. Несколькими волнами они вливались в Малую Азию с Востока уже с середины одиннадцатого века. Их экспансия совпала с окончательным разрывом между двумя христианскими церквями Рима и Константинополя.

Византия перестала существовать в тысяча четыреста пятьдесят третьем. Но если бы не разгром Персии в своё время и неразрывно с ним связанное ослабление Византии — вряд ли исламский халифат смог бы так развернуться.

А если бы не взятие христианского Константинополя на копьё теми же крестоносцами с Запада, едва ли можно было ожидать от турок такого могущества на Востоке.

Упадок Византии привёл к вторжению турок в Европу и их четырёхвековому господству на Балканах. Столетия прошли в непрекращающихся войнах с Австрией, Польшей, затем — Россией. Восстания против турецкого засилья стоили сотни тысяч жизней грекам, албанцам, славянам, румынам и другим народам.

Так что даже злейшего врага иной раз приходится терпеть. Иначе освободившаяся политическая валентность может насытиться чем-нибудь несравненно более жестоким.

Ранее российским политикам был крайне неугоден Шеварднадзе, поскольку нам не нравились его половинчатость, его шашни с Америкой, да мало ли ещё что.

Но пока он возглавлял Грузию и выступал против нас, Россия автоматически оказывалась потенциальным благодетелем для любого его оппонента. И вот он, в том числе и усилиями России, ушёл — и кто хлынул в образовавшийся вакуум? На место умеренного и осторожного Шеварднадзе явился пассионарный радикал Саакашвили.

Вообще, как показывает опыт тех же греко-персидских войн, проблема заполнения политического вакуума зачастую жизненно важна. Поэтому иной раз врага не только можно, но и нужно пощадить. Не обязательно в надежде на то, что сам он если и не превратится в друга, то по крайней мере перестанет быть помехой (вчерашний враг может стать сегодняшним покупателем и завтрашним союзником). Но хотя бы до тех пор, пока не найдётся приемлемая замена.

Вероятно, именно поэтому Джордж Буш-старший не стал в своё время — хотя и мог — добивать Саддама Хусейна. Его аналитики так и не нашли безопасных для запада путей заполнения пустоты на месте свергнутого диктатора (как известно, любой диктатор особо заботится об отсутствии потенциальных преемников — хотя бы в пределах его досягаемости). Оставлять же в жизненно важном для США регионе хаос было бы, по меньшей мере, не мудро.

Впрочем, теоретически не исключено, что на место Саддама изыскивали приемлемого для США кандидата. И вряд ли он ожидался намного порядочнее и добрее своего предшественника.

Страна, привыкшая к диктатуре, легко срывается в бунт, если ослаблять ошейник слишком быстро. Но США к этому не привыкать. Ещё Фрэнклин Делано Рузвельт сказал: «Сомоса, конечно, сукин сын, но он наш сукин сын». С тех пор (как, собственно, и до того) США не раз демонстрировали готовность беречь своих сукиных сынов — по крайней мере до тех пор, пока держава в этом заинтересована.

Мы же своих сукиных сынов не просто не бережём. Мы от них избавляемся, как нарочно, тогда и так, чтобы создать себе как можно больше осложнений. Прекратив поддержку (довольно недорогую даже по меркам тогдашней российской экономики), Наджибуллу сдали моджахедам как раз в тот момент, когда распад СССР особо обострил проблему защиты южных границ. Хонеккера в последней степени рака объявили здоровым, чтобы выдать как раз туда, где гуманное обращение со смертельно больными признано одним из главнейших признаков цивилизованности. Есть и совсем свежие примеры, это наше попустительство «из соображений демократии» расправе над Ливией и её лидером Муаммаром Каддафи.

В России, как правило, мало кто способен просчитать последствия своих шагов прежде, чем эти шаги делать. Даже Ленин, признанный одним из величайших политических практиков XX века, руководствовался лозунгом Наполеона: «Главное — ввязаться в драку, а там разберёмся». Но ввязывались так часто, что подчас не успевали разобраться.

Неуступчивая Восточная Римская империя сражалась со столь же «упёртой» Персией — и совершенно не думала о хаосе пустынь Аравийского полуострова и Средней Азии, откуда и вышли в конечном счёте её могильщики. Да и крестоносцы, грабившие Константинополь, точно не думали о далекоидущих последствиях собственной алчности.

Как выразился один из последователей Омара Хайяма:

От мудрого совета не беги,Врагов на всякий случай береги.Когда друзья становятся врагами,Друзьями нам становятся враги.

Воспоминания о ГКЧП

Хотел бы вернуться к одной дате, событиям, которые всё менее и менее пафосно освещаются. По прошествии времени, осмысливая пройденное, я счёл необходимым поделиться с телезрителями некоторыми соображениями. Я имею на то право, поскольку в августовские дни 1991 года я работал членом инновационного совета при российском премьере Иване Степановиче Силаеве.

Я находился в Белом доме в те дни, видел всё происходящее, видел, как действует федеральная власть в лице ГКЧП, разумеется, и как организовывает противодействие группировка Ельцина. Бывал, например, на совещании так называемого госсекретаря Бурбулиса, у Руслана Имрановича Хасбулатова, у других…

Первый вывод, который я сделал, глядя на действия федералов, что они хотят и переворот совершить, и Конституцию соблюсти. Про такое говорит народ — и на ёлку вскарабкаться, и задницу не уколоть. И у меня уже тогда создалось впечатление, что эту группку людей сумел завести Михаил Сергеевич Горбачёв, хотя, конечно, прямо он эту комбинацию не расписал, но он сумел намекнуть им, завуалировано дал знать: «Вы видите, мол, до чего обнаглел этот Ельцин, до чего он доведёт страну… даю вам карт-бланш. Но сам я как нобелевский лауреат мира не могу принимать явное участие». Расчёт же его был прост. Победят ГКЧПисты — легитимный президент страны Горбачёв таки вернётся. Не победят — демократически настроенный президент в стороне, к тому же ставший узником совести. Но это что касается действий тогдашних федералов.

Сепаратистская сторона была ничем не лучше, а даже ещё и хуже. Я видел эти баррикады. Ельцинскую власть защищало весьма ограниченное число людей. Это в Центре, в Москве группировались радикальные демократы, но большая часть симпатий страны были изначально скорее на стороне ГКЧП. И если бы, например, у Геннадия Ивановича Янаева не дрожали при телесъёмке руки, всё могло сложиться иначе.

Их дрожание свидетельствовало о слабости, неправоте или неуверенности в том, что он поступает верно, о нервозности, граничащей со страхом и безволии. Режиссёр мастерски сфокусировал внимание телезрителей на этом. И как говорила героиня Нонны Мордюковой: «Хороший ты мужик, но не орёл»…

А вот я думаю, если бы во время Великой Французской революции было телевидение и стояла бы скрытая камера в доме Жана Поля Марата… Удалось бы справиться с Жирондой? Казнили бы короля? Чтобы унять нестерпимый зуд, вызванный неизлечимой кожной болезнью, Марат дни напролёт лежал в ванной; в этом положении он сочинял революционные вирши и там же получил удар кинжалом… Так было в реальности. Свидетельства же тогдашних пиарщиков сохранили нам другой образ революционера — взрывной темперамент, пылающие очи, распахнутый ворот рубашки, обнажающий грудь.