Наше всё! - Алексей Зинин

Кстати, это же просто поразительно, насколько Юра сделался спартаковцем. Когда он в 1999‑м к нам только пришел перед самым началом сезона, я сильно удивился: кого–кого, а Ковтуна в «Спартаке» я увидеть не ожидал. У всех игроков–созидателей на Юрку был большой зуб. Меня он в свою динамовскую бытность тоже изрядно колошматил. Я на него часто злился, а однажды в Петровском парке в дождь и слякоть он так меня в грязи вывозил, что я чуть с кулаками на него не набросился. Ковтун в меня прыгнул — боль сильная, поднимаю глаза, а Юра свой излюбленный жест показывает: руки по сторонам разводит, дескать, ничего не знаю, в мяч играл. И вот этого защитника обменяли на одного из спартаковских символов — Колю Писарева. Газеты тогда неделю с ума сходили, а я тем временем пытался все хорошенько проанализировать. Первый плюс в таком обмене я отыскал достаточно быстро: теперь этот «цепной пес» будет кусать не нас, а наших соперников. При близком знакомстве с Юрой я был просто потрясен его личностными качествами! Уникальнейший человек: добрый, сверхнадежный, скромный. Очень хотел научиться спартаковскому искусству. Как губка впитывал в себя все советы, и на стыке тысячелетий лучше, чем Ковтун, левого защитника в отечественном футболе уже не было.

В 2005‑м на одном из предсезонных сборов Юра получил травму, и потом у него практически не было шансов сломать нелепый стереотип о том, что возрастные спортсмены не могут приносить пользу. В итоге клуб лишился суперзащитника — и это трагедия «Спартака». Нам таких бойцов очень не хватает до сих пор. Будь я руководителем какой–нибудь команды, сделал бы все, чтобы Ковтун выступал у меня. Он всегда и везде бьется от и до. А как он любит свою семью — это вообще фантастика!

Юра со своей супругой Людой несколько лет строили загородный дом. Если он в Москве, можно не сомневаться — человек решает какие–то бытовые вопросы. Когда Юра на своем джипе заезжал на базу в Тарасовке, я всегда его травил: «Юрок, танки грязи не боятся? Помой машину». Ковтун объездил все строительные рынки столицы и собственноручно перевез десятки тонн разных труб, шлангов, смесей, досок и так далее.

Мне часто хочется сказать Юрке любимую фразу Вити Гусева:

«Береги себя!» Юра, правда, будь к себе повнимательнее.

Завершить разговор о своих близких друзьях хочу Димой Парфеновым. На его долю выпало испытаний, пожалуй, поболее, чем на долю любого из нас. Парфеша — очень мужественный человек, и я преклоняюсь перед ним, потому что большинство людей на его месте давно бы морально сломались, а Димка по–прежнему в строю и по–прежнему ставит новые цели. Парфенчик по характеру очень легкий и очень настоящий! У нас с самого начала установились теплые отношения, но году в 2001‑м, когда многих из нашей славной дружины в «Спартаке» уже не стало, мы с ним притянулись друг к другу капитально. С тех пор все мероприятия обязательно заканчиваем с ним вместе. Дима — одессит, парень веселый, большой мастак на разные выдумки. Мне бы хотелось рассказать хотя бы пяток историй, которые с нами приключались. Но мы пока оба в футболе, и, уж извините, шокировать общественность я не буду. Впрочем, и после завершения карьеры вряд ли стану такие вещи рассказывать.

Я несколько раз ездил к Диме на родину, и его папа с мамой относились ко мне как к сыну. Я настолько сильно впитывал в себя одесский колорит, что даже пытался общаться соответствующе.

Причем меня так пробило на эту тему, что как–то в беседе с таксистом я даже попытался выдать себя за местного жителя.

У Димки, кстати, русская душа. Я не верю, что он когда–нибудь вернется жить на Украину. Убежден, он будет своим присутствием радовать Москву и обязательно будет заниматься чем–то полезным. Здорово, что вот уже год наши квартиры располагаются в пяти минутах езды друг от друга. Я со своего тридцать седьмого этажа даже его дом вижу. Очень часто созваниваемся, решаем поужинать в каком–нибудь заведении и тут же мчимся навстречу друг другу. Хотелось бы, чтобы так было всегда!

ИГРАЙ ПО-КРУПНОМУ

ГЛАВА 27

Как сохранить свежесть в восприятии жизни и мотивацию в спорте

Эта глава, так уж получилось, создавалась за несколько дней до моего тридцатиоднолетия. И невольно я раз за разом на себя этот возрастной костюм примерял. Строгий он какой–то. Тяжелый. Эмоции не те, что прежде. И сам я уже далеко не тот Тит, который в середине 1990‑х беззаботно наслаждался футболом. Тогда я жил для себя. Занимался любимым спортом, победы одерживал, получал неплохие деньги, находил возможность потанцевать вдоволь да в компании с ребятами повеселиться. И большего мне было не надо.

Да, славные годы! Тогда казалось, что вся жизнь еще впереди! Надо же, десятилетие как одно мгновение пролетело. Вроде бы столько всего произошло и столько всего изменилось, даже краски совсем другие оттенки приобрели. Но вот ведь парадокс: по большому счету мое место в жизни осталось тем же. Просто ощущается оно совсем иначе.

Все чаще уставать стал. Причем прежде всего вне поля. Другое дело, что усталость свою я стараюсь никому не показывать. Будешь вареным на тренировках — ни сам себя не поймешь, ни команда. С друзьями встречаешься тоже не для того, чтобы сидеть с высунутым на плечо языком. Ну а когда с родными нахожусь, то и подавно пытаюсь свое не лучшее состояние скрыть: они–то ни в чем не виноваты. Случается, специально не торопясь от машины к дому иду, дабы настроить себя на добродушный лад. Убежден, мужчина со своим настроением должен уметь справляться. Не очень–то понимаю людей, которые кричат: я устал, мне плохо, всем стоять по стойке смирно!

Любопытно другое: когда усталость свою запрятываешь куда подальше и стремишься выглядеть максимально бодро и весело, быстро обретаешь имитируемое состояние. Жить становится легче.

Да, иногда, особенно после игр и тяжелых тренировок, я могу позволить себе запрятаться в панцирь. Дом для меня — потрясающая отдушина. С женой пообщаюсь, с дочкой поиграю, с собаками повожусь. Еще в такие периоды люблю «прикладываться» во всех подходящих и не очень местах. Даже на кушетке способен свернуться калачиком, взять какой–нибудь журнал и погрузиться в чтение. Читать обожаю: я вообще с удовольствием впускаю в себя свежую информацию и новые впечатления. И в эти минуты я придирчиво отношусь к телефонному общению, безумно признателен определителю номера: на незнакомые номера не реагирую. Общаюсь лишь со своим привычным окружением и в этих разговорах никогда не убегаю от футбольных тем. Даже «ведусь» на обсуждение самого неудачного матча, потому что этим людям я доверяю, и с точки зрения их футбольных взглядов тоже. Я же не Господь Бог, я никогда не считал свое мнение истиной в последней инстанции, и зачастую это позволяло и позволяет узнать от других что–то полезное. В том числе и о своей собственной игре.

Вот как бывает: без футбола я не могу! Не могу, и все! Но в тот день, когда у меня выходной и не нужно ехать на базу, всегда просыпаюсь в восхитительном настроении.

Зато в будни по утрам любимая работа представляется мне нелюбимой. Особенно если спал чутко. Такое, как правило, случается, когда требуется рано вставать. Нередко бывает, что какое–нибудь завидное достоинство, когда приобретает гипертрофированную форму, превращается в недостаток. Вот так и у меня. Я хронически ненавижу опаздывать. И это чувство ответственности, особенно после того как у меня дважды не срабатывал будильник, заставляет несколько раз за ночь выбираться из сна и смотреть на циферблат: все ли нормально, а через сколько у меня подъем, а как мне подстраховаться, дабы не опоздать?

На мое двадцативосьмилетие Андрей Тихонов очень солидные и огромные часы подарил. Они у меня в спальне на комоде стоят. Утром пробуждаюсь и первым делом смотрю на них. То есть фактически я уже несколько лет живу по часам Тихонова.

И знаете, неплохо живу! От этих часов каким–то величием, могуществом веет. Я стараюсь от всего подзаряжаться энергией, вот и от этого красивого счетчика времени тоже.

Я обычно опережаю будильник, вскакиваю хотя бы за секунду до того, как он начнет свое пиканье. Если есть утренняя тренировка, то я никогда не завтракаю, чтобы раньше намеченного срока из дома выйти и создать себе дополнительный задел в борьбе с пробками. Из–за этой чумы всех мегаполисов я в среднем раз в год добираюсь до базы с опозданием. Воспоминания о тех моих переживаниях постоянно меня стимулируют действовать молниеносно: принял душ, оделся, покормил рыб, и все — я уже готов выходить.

Кстати, когда кормлю рыб, всякий раз поражаюсь: вот участь этим существам досталась — целый день плавать в ограниченном пространстве вперед–назад. Пожрали, поспали, от стенки до стенки прогулялись. А как же пища для души? А как же расширение своего кругозора? А как же эмоции? Не знаю, как вам, а мне этих бедолаг жаль. Я бы так необремененно жить не смог. Понятно, что любая «клетка» — это та же тюрьма, но, чтобы хоть как–то компенсировать рыбам их незавидное положение, «клетку» мы им сделали фактически золотой. Аквариум гигантский, и настолько внутри все сказочно, что я и сам иногда замираю как вкопанный, любуясь этой картиной. Кораллы обожаю. Не зря же говорят, что человек может бесконечно смотреть на огонь и на воду. Иной раз я себя одергиваю: пора, Егор, пора.