Рожденные лихорадкой (ЛП) - Карен Монинг

— Убегай, — сказал он, качая головой. — Это тебе удается лучше всего.

Лучше всего у неё получается убивать. Она больше не убегает. Знает, к чему это приводит. И это не реакция. Она просто предпринимает логичные, наиболее эффективные меры, которые вероятнее всего приведут к желаемым результатам.

Неужели она сбегает?

Она остановилась, пытаясь отыскать внутри себя то место, где царит покой и ясность, и где она сможет распределить свои чувства и то, как они отразились на её действиях в своего рода таблицу, которая поможет ей проанализировать свои поступки. Туда же она добавила свои и его слова, учитывая их подтекст. А затем прямо посредине всего этого она пригвоздила вопрос: «Какой будет вред, если я позволю Танцору помочь мне распространить листовки?»

Абсолютно никакого.

На самом деле, велика вероятность того, что что-то пойдет не так, если она оставит его позади.

В ее действиях было недопустимое количество проявления «реакции». Кому это знать, как не той, что смогла выжить благодаря контролю над собой.

Она обернулась.

— Ты можешь пойти со мной.

— Почему у меня такое чувство, будто я выиграл сражение, но проиграл войну? — тихо спросил он.

Воздушный поток был прекрасным, складывалось такое ощущение, что они мчались по звездному тоннелю. На то, чтобы расклеить листовки в основной части Дублина, ушло полчаса. И еще несколько часов было потрачено на то, чтобы, пополнив запасы в старом здании Бартлетт, пронестись по отдаленным районам, повсюду распространяя их. Они стучались в двери домов, внутри которых горел свет, и просто цепляли их на стены, ведь им никто не открывал.

Было здорово вернуться на улицы и снова заботиться о ее городе. По пути они срывали каждую Дублин Дэйли, которая попадалась им на глаза, поскольку в них не содержалось никаких полезных новостей, и они лишь вызывали страх. Десятки раз она задумывалась о том, кто создавал эти листовки, передергивающие факты. Их единственным результатом стало то, что против нее и Мак восстал весь город.

— Святые доски для серфинга, каждый раз ты ловишь идеальную волну! — выдал Танцор, когда они остановились, вернувшись в город, возле реки Лиффи. — Ни единого резкого старта или остановки. Мы ни разу ни во что не врезались! — его прекрасные глаза сверкали от возбуждения. — Это было потрясно! Ты намного улучшила навык стоп-кадрирования.

— В Зеркалье я научилась нескольким вещам, — она внутренне содрогнулась, когда он использовал фразу Бэтмена. Сама она очень давно прекратила их использовать. Когда смирилась с тем, что Риодан не прочитал ни единого комикса и понятия не имел, на что готовы Бэтмен и его бесстрашный товарищ ради друг друга.

— Кроме шуток. Ощущения другие. Вместо того, чтобы пытаться проникнуть во что-то, что не горит желанием принимать нас, ты слилась с ним. С тобой сила.

Ей стоит поблагодарить Шазама. Без этого капризного маниакально-депрессивного чудесного котомедведя-обжоры она бы не выжила.

Танцор наблюдал за ней.

— Ты там встретила кого-то? У тебя были друзья?

— Несколько. И я не хочу об этом говорить, — некоторые вещи слишком личные. Она так много потеряла. И больше терять не собиралась. Неожиданно ощутив себя опустошенной, она схватила несколько энергетических батончиков из своей сумки, разорвала обертку, села на ближайшую скамейку и один за другим отправила их в рот. Ей не хватало сверкающих серебристых бобов, которыми ее кормил Шазам на планете с танцующими лозами, и которые обеспечивали ее энергией на несколько дней. Прежде чем покинуть планету, она наполнила ими свой рюкзак и с тех пор выдавала себе четко установленную порцию. Ну а в этом мире еда и близко не обладала той энергоэффективностью, как во многих мирах Зеркалья. Переваривать долго, а питательной ценности почти никакой. Не исключено, что на Земле в почве больше не осталось никакой первозданной природной магии.

Какое-то время они сидели в тишине, наблюдая за течением реки.

Когда Танцор прикоснулся к ее руке, Джада ее быстро отдернула. Она почти одеревенела, но успела остановиться.

— Эй, полегче, дикая штучка.

Она посмотрела на него.

— Вот значит, как ты меня воспринимаешь? — другие считали ее жесткой и бесстрастной.

— Я вижу это в твоих глазах. Очень глубоко. Ты скрываешь это. Ты стала более необузданной, чем раньше. И, должен признаться, мне это нравится. Ты изменилась, смягчилась в некоторых местах.

Он определенно сошел с ума. В ней нет ничего мягкого.

Он положил руку на скамейку между ними ладонью вверх, расслабил пальцы и посмотрел на нее. Это было приглашение. От ее желания зависело, останется лежать его рука или исчезнет.

Как давно она не переплетала свои пальцы с чьими-то, не ощущала единения, как будто что-то становится на место, жар чьей-то чужой ладони рядом с ее? Как давно не чувствовала, что она не одинока, что кто-то делит с ней жизнь. Юными, они проносились по улицам, держась за руки, с бомбами в карманах и смеялись сверх меры.

— Когда мы были детьми, — сказал Танцор, — мы были сделаны из стали. Мы считали себя непобедимыми, но в жизни всякое бывает, сталь закаляется, растягивается и приобретает различные невообразимые формы. Многие люди к моменту женитьбы и рождения собственных детей уже сломаны. А вот некоторые, совсем немногие, выясняют, как закалить и изогнуть эту сталь. И в тех местах, где другие ломаются, они лишь становятся крепче.

Прищурившись в порыве любопытства, она накрыла его руку своей, ладонь к ладони. Он не попытался переплести их пальцы. Они просто сидели так: ее рука покоилась на его руке. Она словно зависла в этом мгновении, впитывая его, пытаясь постичь его умом. Но умом не постичь прикосновений рук.

— Когда ты успел стать таким мудрым? — спросила она. — С тобой ведь никогда ничего не случалось. Пока не пали стены, твоя жизнь была сплошной сказкой, — она не хотела, чтобы ее слова прозвучали резко. Просто это было правдой, которая одновременно и восхищала, и сбивала с толку её, когда она была подростком. Они были так похожи, несмотря на то, что находились по разные стороны жизненной дороги. У нее было ужасное детство, а у него совершенно сказочное. И тем не менее они понимали друг друга без лишних слов.

— Это все мой чертовски высокий IQ, — сухо ответил он. — Кроме того, чтобы понять человека, вовсе необязательно испытать то, через что он прошел. Это необязательно, если у тебя имеются какие-никакие мозги и чуткое сердце. А когда дело касалось тебя, Мега, мое сердце всегда было чутким. Мне ненавистна сама мысль о том, что ты потерялась в Зеркалье, а я даже не знал об этом. Ненавижу, что тебе пришлось страдать. Но при этом не могу сказать, что жалею о том, что ты повзрослела.