Петля (Инспектор Лосев - 2) - Аркадий Адамов

По той же железной, гремящей лестнице я выбираюсь на двор и тут убеждаюсь, что снова льет дождь. Не раздумывая, залезаю в машину и принимаюсь ждать Анатолия.

Как же мне вести с ним разговор? Ту поездку с Верой, наверно, запомнил. И конечно, помнит, ездил ли кто-нибудь с ней, или она поехала одна. Значит, остается только завести с ним разговор о Вере и о той поездке. Кажется, все тут просто? Но это только кажется. Анатолий, по-видимому, только что вернулся из Москвы, получал там машину для колхоза. Вполне возможно, что получал ее как раз по разверстке того самого управления, где работала Вера. Меншутин говорил мне о таких операциях, в соответствии с решением Моссовета. И вот Анатолий, попав в Москву, мог зайти в управление и... и узнать о смерти Веры. Или мог побывать там раньше и увидеться с Верой, с еще живой Верой. Как же ему напомнить о ней?

В этот момент сквозь потоки дождя за ветровым стеклом я замечаю, как в дверном проеме котельной появляется долговязая фигура в черной кожаной куртке и мятой кепке. Анатолий оглядывается и, видимо, замечает меня в машине. В два прыжка он оказывается возле дверцы, с силой рвет ее на себя и валится на сиденье возле меня, ухватившись руками за рулевое колесо.

Теперь я могу рассмотреть его получше. У него круглое лицо с вздернутым носом, густые, суровые брови и хмурые глаза. Словом, парень решительный, инициативный и находчивый, как, впрочем, все шоферы. Сейчас он смотрит на меня весьма подозрительно и с неудовольствием спрашивает:

- Ну, чего тебе?

- Толь, ты помнишь Веру? - в свою очередь, но вполне миролюбиво, даже дружески, спрашиваю я его. - Прошлым летом из Москвы сюда приезжала, ты еще в колхоз к себе ее возил.

- Почему ж не помню? Помню, - спокойно отвечает Анатолий, и в голосе его исчезает настороженность, кажется, ему даже приятно это вспомнить.

- Ты после ее видел?

- Не, - вздыхает Анатолий и лезет в карман куртки за сигаретами. Отличная девка. А ты ее откуда знаешь?

- Сестренка моя.

Который раз уже произношу я эти слова, и каждый раз они волнуют меня не фальшью своей, а какой-то странной, нереальной своей правдивостью, словно и в самом деле стала мне Вера близкой, стала почти сестрой. Мистика какая-то, а мне почему-то не по себе.

- Ну да? - изумляется Анатолий. - Чего же она тебе про меня говорила, интересно?

- А вот что есть такой Толя, что парень хороший, честный.

- Уж прямо так и "честный"? - смеется явно польщенный Анатолий. Нашему брату во всем честным быть никак нельзя. А то не только не заработаешь, а и ездить будет не на чем.

- Ладно тебе, - я машу рукой, - на самого себя наговаривать. Что ж ты, жулик, украл чего?

- Ну, украл не украл, а ловкость рук требуется. Вот, к примеру, Вера тогда. Документики привезла. А что за документиками, соображаешь? - Он делает неопределенный жест рукой и подмигивает. - За ними, брат, переговоры.

- С тобой? - усмехаюсь я.

- Зачем?! Мое дело маленькое: получить - доставить, угнать - пригнать. Как прикажут. А переговоры начальство ведет.

Он снова подмигивает и протягивает мне сигареты. Я с удовольствием закуриваю.

- Вере тогда заночевать у вас пришлось, - равнодушно говорю я между двумя затяжками.

- Ага. Ливень. А у нас в двух местах дорогу враз размывает. В темноте лучше не ехать.

- А зачем ей вообще надо было ехать? Передала бы с тобой бумаги, и делу конец.

- "Передала бы"! - Анатолий смотрит на меня иронически, как на круглого несмышленыша. - Там же личное письмо к нашему председателю было. Ну, и ей он тоже кое-что в руки передал. Я так понимаю. А она тоже вроде тебя, - он неопределенно шевелит пальцами около виска. - В делах ни бум-бум. Я же видел.

- А чего ты видел?

- Я-то? - хитро косится на меня Анатолий. - Чего видел, того не понял, а что понял, того не видел. Ясно?

- Куда яснее, - смеюсь я. - Да меня, в общем-то, это все не касается, чтобы еще напрягаться. А Вера с тобой одна ездила?

- А это разве тебя касается? - смеется Анатолий.

- Фью! - презрительно усмехаюсь я. - Тут секрета нет и не было. Будь спокоен. Глупость одна была.

Я говорю нарочито туманно, но Анатолий этого не замечает, для него мои слова звучат, видимо, вполне конкретно.

- Ну да, "глупость", - говорит он. - Тот деятель, как тигр, рвался в машину. Вера ему говорит: "Я по делу еду, а не гулять. Неудобно, мол, тебе ехать". А он в одну дуду: "Не пущу тебя одну, и все". Ну, цирк. Я и то не выдержал. "Что ж, говорю, съедим мы ее, что ли?" - "А ты, говорит, в чужие дела не суйся". Ну, а Вера, та тоже с характером. Нет, и все. А тот... Был бы у него пистолет, застрелил бы, ей-богу. А ты говоришь, "глупости"...

- Это Павел-то?

- А кто же еще?

- Ну, а Вера как с ним?

- Она с ним спокойно. Когда поехали мы, я еще не раскумекал, что к чему, и говорю: "Ревнивый у вас супруг". А она смеется. "Пока, говорит, не супруг". - "Что ж, говорю, надо погулять напоследок, а?" Но Вера твоя на этот счет строгая оказалась. Я таких, между прочим, не люблю, но уважаю. Когда заночевать пришлось, все беспокоилась: "Павлик, мол, с ума сходит" Как они там, небось поженились?

Я невольно вздыхаю. У меня не поворачивается язык рассказать ему о том, что случилось с Верой. Да и не следует это рассказывать.

- Нет, не поженились, - отвечаю я.

И машинально закуриваю новую сигарету.

Анатолий, вдруг посерьезнев, говорит:

- Бывает. Всяко, знаешь, в жизни бывает. И с нашим братом тоже, не думай. То живешь-живешь, как трава. Есть-пить имеется, от сих до сих вкалываешь, выпить - пожалуйста, баба тоже тут. Вечером - телевизор. Все вроде нормально. Все у тебя есть. Даже на красной доске висишь. И вдруг словно какой умный человек тебя издалека толкнет. Как ты, чучело, живешь? И как вокруг живут и еще дальше? Ты оглядись, ты прислушайся. Куда все движется, куда несется? Сегодня ты вот на столечко обманул, а вчера тебя во-он на сколько обманули... - Анатолий то указывает на кончик пальца, то разводит в стороны руки.

И передо мной на минуту оказывается словно совсем другой человек.

- Да, Толя, - соглашаюсь я. - Сейчас нельзя как трава жить. Сейчас соображать надо, что к чему.

Но Анатолий снова бесшабашно машет рукой.

- Меня еще в парламент не выбрали, - насмешливо говорит он, глядя в мокрое, иссеченное дождем стекло. - И президента под суд я отдавать пока не собираюсь. Даже где для колхоза три машины и автобус достать, тоже не мне пришлось соображать, а Евгению Матвеевичу.

- Это председатель ваш?

- Ага. Сначала бумаги в Москву писал, потом гонца послал, потом сам московский начальник с супругой приезжал, здесь лечился, в этом санатории, в люксе. А потом вот Веру прислал. Только после этого машины и выцарапали.

"Наверное, сам Меншутин к ним пожаловал, - с невольной издевкой думаю я. - Сначала, конечно, все им объяснил, как жить, как работать, чего думать. А потом снизошел и облагодетельствовал. Ну, да им тут хорошо. Любое начальство к себе заполучить могут, кому лечиться надо".

- Наш Евгений Матвеевич тоже блоху подковать может, если потребуется, улыбается Анатолий. - Да так, что и сама блоха не заметит. Вот такой народный умелец, - он неожиданно вздыхает и говорит уже другим тоном: Ладно, Хватит трепаться. Ехать надо. А то наш умелец шкуру спустит.

- Толя, а ты больше этого Павла не встречал? - на всякий случай все же спрашиваю я перед тем, как расстаться.

- Видел я его, - неожиданно сообщает Анатолий и усмехается. - Летом этим видел. Здесь, в городе. Но останавливаться мне ни к чему было. Скучный он шел. Я и то подумал, как у них там с Верой.

- Понятно. Ну, бывай, Толя.

Я жму ему руку и выбираюсь из машины.

Дождь уже не льет, а сыплет, мелкий, холодный. Меня пробирает озноб. Ну и погодка, чтоб ей пусто было.

Анатолий заводит мотор, лихо разворачивается вокруг меня по двору и вылетает за ворота.

Я тороплюсь к себе в корпус. Надо одеться потеплее, натянуть плащ и отправляться на свидание с Дагиром.

У меня уже нет сомнений: Костя прав, надо искать этого неведомого Павла, фамилии и места жительства которого я еще не знаю. Зато я знаю кое-что о самом Павле. Если он мог так разозлиться, когда Вера уехала без него, то на что он мог решиться, когда Вера отказалась выйти за него замуж? А ведь, по словам Кати, Вера отказалась. Он что же, сумасшедший, этот парень? Да, но себя он при этом не убил и в руки правосудия тоже себя не отдал, а постарался трусливо скрыться. И если все так, то это не сумасшедший, это негодяй, которого надо найти и судить как убийцу.

Я иду по улице и от злости даже не выбираю дорогу, а шагаю прямо по лужам. Прохожих почти не видно, хотя под густыми кронами деревьев, растущих вдоль тротуара, совсем сухо. Временами, правда, вместо деревьев тянется подстриженный кустарник, и тогда дождь с ветром сечет лицо, а на перекрестках мостовые полны воды, и обойти эти огромные лужи невозможно.

Вот и грязелечебница - великолепное старинное здание из бурого камня, оно массивно, громадно и изящно, как древние римские бани.