Мечта скинхеда - Фридрих Незнанский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что там догадываться, у тебя все на лбу написано. И знаешь что? Это отвратительно!
Боголюбов стушевался и не знал, куда смотреть.
— Да-да, отвратительно! В то время, когда страна, город переживают такие трудные времена, думать о личном?! Мы не можем себе этого позволить!
— Я ужасно запутался, — пробормотал Боголюбов. — У них такие чудовищные методы… меня заставили… это трудно объяснить…
И он, запинаясь, спотыкаясь на каждом слове, рассказал о своем предательстве. Рассказал о Плюгавом, рассказал об их встречах и разговорах. Не сказал только, что началось все с чайханы «Кишмиш». Все-таки какой-никакой, а он — мужчина и не станет попрекать Шаповал такой малостью — узбекской кухней. Рассказав же, он не почувствовал облегчения, напротив, ощутил еще большие угрызения совести: на что он, собственно, рассчитывал?! На то, что попросит прощения, и на этом все кончится?!
— На что же ты рассчитывал? — насмешливо сказала Шаповал. — Когда переписывал эти писульки? Что этот Плюгавый никогда тебя не использует? Никогда не выдаст? Чем это ты так ему дорог?!
«— Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? — вспомнился тут же и «Тарас Бульба». — Андрий был безответен».
Но Боголюбову-то было что сказать!
— Я всей душой предан товарищам и Движению!
— Болтовня! Чем ты можешь это доказать?
— Чем угодно!
— Не бросайся такими словами, Боголюбов! Это не игрушки!
— Я… я отвечаю за свои слова, — гордо сказал Боголюбов, вспомнив, как лишь ее звонок снял его с подоконника.
— Вот как? Ну что же. Тебе придется доказать это на деле.
— Я готов на все. Я готов покончить с собой! Я уже почти сделал это… То есть хотел… то есть…
— Хватит болтать, — оборвала Шаповал. — Чтобы снова заслужить уважение товарищей, тебе придется совершить как минимум подвиг. Если ты говоришь, что готов ко всему, то слушай, что я тебе скажу. Кончать с собой надо не из-за позора или бесчестья, а во имя Идеи! Во благо Движения! Так, чтобы твоя смерть не была бесполезной, бессмысленной, понимаешь?
На губах у Боголюбова заплясала неуверенная улыбка. Ну конечно! Как же он сам не догадался. Ведь это так элементарно, так гармонично. Воистину, все гениальное — просто, а все, что связано с идеей Белого Движения, конечно же гениально по определению!
Что там Бульба говорил в такой ситуации? Вот что!
«— Так продать? продать веру? продать своих? Стой же, слезай с коня!
Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился ни жив ни мертв перед Тарасом…
— Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью!»
Так пусть же! Он с радостью умрет во имя Идеи, во благо Белого Движения! Пусть оно поглотит его, перемелет, как песчинку, и пусть пыль от него ляжет в фундамент будущего гармоничного общества! Он сделает все, что угодно, хотя бы ему приказали обвязаться бомбами и взорвать себя вместе с врагами.
— Что ты должен сделать? Ты совершишь акт возмездия, потом продажные писаки назовут это актом террора, но это не так! Ты взорвешь самый рассадник заразы — то, откуда идет вся эта невыносимая для русского человека вонь! Да, пусть ты погибнешь там! — Ее глаза гневно сверкнули. — Ну так что же! Новые патриоты займут твое место.
Боголюбов на мгновение содрогнулся от собственной проницательности, но в следующий миг уже забыл о ней. Он был ослеплен нарисованной перед ним картиной — Гибелью Героя.
— Россия для русских! — на всякий случай высказался Боголюбов.
— Правильно! — рявкнула Шаповал. — Мы, русские, хозяева! Смерть инородцам! Ты хоть понимаешь, Боголюбов, какое это счастье — умереть за Россию?!
Боголюбов вскочил с места и впился ей в губы. Он плохо представлял себе, как это нужно делать, кажется, поворачивать голову, чтобы не стукаться носами… И она не оттолкнула его. Лишь через несколько секунд мягко отстранила, не глядя в глаза.
Он тоже отвернулся. Чтобы скрыть смущение, а может быть, чтобы в последний раз увидеть лица Братьев. Братья пили пиво и веселились. И ничего не было милее в эту минуту Боголюбову, чем их простое искреннее веселье. Белов с перевязанной головой, он уже был в строю, другие — родные, знакомые и не очень знакомые, Лидер у стойки — такой простой и доступный. Он, наверное, скажет напутственное слово, когда наступит решающий момент. А может, и сам вождь придет проводить Боголюбова на подвиг.
И словно кто-то почувствовал его настроение: из динамиков полились слова их гимна:
Россия-матушка, тебя не позабудем,Мы не оставим Родину свою!Жизнь отдадим во благо белым людям,Борясь у бездны на краю!
И Братья притихли, понимая, что гимн не звучит просто так. Что скоро произойдет что-то чрезвычайное.
Московские бритоголовые и молодые, и олдовые,Бьется за Русь священная рать!Московские бритоголовые — уходят старые?Плевать! Приходят новые,Нас не удастся никому сломать!
И он тоже запел. И счастливее Боголюбова не было человека на свете.
Да, мы — каратели, и пусть рука не дрогнет,Славяне не привыкли отступать!Любой противник нами будет согнут,И флаг империи поднимется опять!
И в момент наивысшего блаженства его вдруг с головой накрыла волна ужаса. Она подняла его и вышвырнула из «Белого креста». Он побежал, не разбирая дороги, задыхаясь и ничего не видя перед собой:
— Нет! Они не могли меня выследить именно сейчас! Не могли! Не должны были! Сволочи! Сволочи! Сволочи!!!
Сева Голованов
24 ноября
— Ты, что ли, тут вынюхиваешь? — Жлоб Жадов вырос у столика Севы и с угрожающим видом наклонился.
— Остынь, парень, — миролюбиво улыбнулся Сева.
Влезать в драку очень не хотелось, на стороне Жадова наверняка весь бар. Да даже если бы он и один был, все равно за победный исход Сева бы не поручился. — Я сижу, пиво пью, никого не трогаю…
— А я говорю, вынюхиваешь! — Мордоворот за грудки вытащил Севу из-за стола, тот с трудом успел сунуть в карман пачку сигарет, в которой была камера.
Только бы «плеер» не раздавил. Сева до сего момента делал вид, что слушает сепаратную музыку, а на самом деле писал разговор Боголюбова и Шаповал. Он долго водил Боголюбова без толку, наконец прорисовалось что-то интересное, и тут на тебе — Жадов.
— Я пиво пью. — Сева осторожно отстранился. — Хочешь, и тебя угощу?..
— Мне твоя рожа жидовская не нравится! — стоял на своем Жадов. — Что это ты тут слушаешь сам себе? Шостаковича или еще какого еврея?! — Он потянулся к «плееру».
Скины заинтересованно косились в их сторону. Сидорчук о чем-то шептался у стойки с Шаповал. Когда Боголюбов вдруг ни с того ни с сего заорал, что его выследили, и рванулся убегать, Шаповал оставила свою кружку на столике и переместилась за стойку к Сидорчуку. Похоже, именно от нее исходили инструкции для Жадова: кого прояснить.
— Дай и мне тоже послушать! — Жадов потащил за провод от наушников.
Сева пожалел, что оставил пистолет в машине. Все равно вся конспирация накрылась медным тазом, больше в «Белом кресте» ему делать нечего — остаться незамеченным не удастся. Пальнуть бы сейчас в воздух… Пока они сообразят что к чему, можно было хоть уйти целым и невредимым и запись унести…
Он лихорадочно копался в кармане, изображая испуг и делая вид, что провода за что-то запутались и при этом такие короткие, что послушать, не достав плеера, Жадов не сможет.
— Андрей! — Помощь пришла внезапно и откуда не ждали. Шаповал поманила Жадова к себе.
Но он не очень-то торопился следовать ее указаниям. Его рука все еще сжимала провода, и плеер, как ни упирался Сева, уже выскользнул из кармана.
Жадов смотрел на Сидорчука, игнорируя Шаповал. Сидорчук был индифферентен. До безобразия. Слизывал пену с губ и смотрел куда-то мимо. А плеер был уже в лапах Жадова.
Он вынул кассету, прочел надпись:
— Король и Шут?
Надпись была, конечно, «левая». Сева стоял ни жив ни мертв, соображая, что же делать.
Жадов сунул кассету обратно, нажал на Play, осталось только сунуть в уши наушники.
Сидорчук наелся пены и едва заметно ему кивнул. Жадов замер с наушниками в руках.
— Оставь… — Реплики Сидорчука было, конечно, не слышно за музыкой, но верный Жадов прочел ее по губам.
Он запихал Севе плеер за пазуху и легонько, не напрягаясь, двинул Севу в скулу. Даже ненапряжного удара хватило, чтобы Сева, грамотно расслабившись, отлетел к стене.
— Еще раз увижу тебя тут, порву, — пообещал Жадов и не торопясь пошагал к стойке.
Севу же душило бешенство. Он с трудом сдержался, чтобы не свернуть уроду шею! Но заставил себя спокойно встать и спокойно выйти из бара. Скины вслед ему насмешливо переговаривались.
