Несекретные материалы - Дарья Донцова

В столовую сначала входят несколько человек, которые и разливают по алюминиевым мискам баланду. Когда основная масса бодрым шагом вваливается в обеденный зал с песней, на столах уже стоят миски с едой и лежит хлеб. На обед дают два куска, к завтраку и ужину – по одному. Нечего и говорить, что каждый отряд ест в определенное время и только в своем тесном коллективе.

Имеется штрафной изолятор – ШИЗО. Туда запихивают за незначительные прегрешения примерно на пятнадцать суток. Более суровое наказание БУР – барак усиленного режима, и совсем плохо в ПКТ – помещение камерного типа. Словом, это тюрьма со всеми вытекающими прелестями. Во все места, приспособленные для наказаний, харчи в огромных, отвратительного вида бачках разносят баландеры.

Увидав в бараке шестого отряда мышь, я начала активную кампанию под лозунгом «Грызуны – разносчики чумы» и принялась лазить по всем углам и закоулкам зоны, щедро рассыпая повсюду абсолютно невинную смесь из соли, сахарного песка и соды. Начальство только крякало при виде стараний столь усердной медсестры, но сделать ничего не могло – я четко придерживалась должностной инструкции.

В конце концов пришла к неутешительному выводу – ни в жилых бараках, ни в ШИЗО, ни в БУР, ни в ПКТ Базиля нет. Не появлялся он и в мастерских промзоны. Где же спрятали мужика?

Помог случай. Наблюдая, как работающий на кухне зек раскладывает в бачки порции для ПКТ, обратила внимание, что он накладывает двенадцать половников каши, но камер там только одиннадцать, хорошо помню, а лишней миски никому не дадут.

После обеда, размахивая тетрадным листочком, кинулась к начальству. Толстый капитан, увидав меня, просто побелел:

– Ну, что еще придумала?

– Смотрите, смотрите, – сунула я ему под нос бумажку.

– Ну таракан, только странный.

– Не таракан, а lupus individus [1].

– Кто? – окончательно обалдел капитан.

– Lupus individus, африканское насекомое из семьи тараканьих, обладает редкой способностью к размножению, страшно ядовит! Укус вызывает тошноту, рвоту, возможен даже смертельный исход, чревато эпидемией.

– Да ну? – удивилось начальство, на всякий случай отодвигаясь подальше. – То-то гляжу, зеленый такой, чудной. Как он к нам попал?

– В ПКТ поймала, небось с продуктами передали, сейчас в посылках что хочешь найти можно.

– В ПКТ передачи не носят, – сообщил капитан.

– А помните, позавчера батюшка приходил, ему еще Феликс Михайлович разрешил там служить, так он всех печеньем угощал, импортным, в пачках.

– Непорядок, – нахмурился начальник, – просто безобразие… Ладно, чего делать-то надо?

– Ничего особенного, – успокоила я его, – lupus individus дохнет от обычной хлорки. Нужно обработать помещение, и порядок, только побыстрей, а то вдруг размножится.

– Хлорки у нас завались, – удовлетворенно отметил капитан, – ладно, уж не знаю, что за зверь такой, но, наверное, и впрямь лучше провести дезинфекцию. Что для этого требуется?

– Двоих парней дайте – бидон таскать!

– Хорошо, иди готовь отраву, сейчас пришлю.

Сжимая в кулаке листочек с несчастным насекомым, я побежала в медпункт. Надеюсь, когда-нибудь Базиль оценит весь героизм поступка. Сначала отловить таракана, а потом покрасить зеленкой, на такое, знаете ли, не всякая женщина способна.

Я облила вонючей жидкостью одиннадцать камер ПКТ. Пары хлорки повисли в воздухе. Заключенные, тащившие бидон, начали кашлять, охранник притормозил на пороге. Обработав помещение для солдат, я сердито спросила, ткнув пальцем в неприметную железную дверь возле туалета.

– А там что?

– Особое помещение, вход запрещен.

Я начала требовательно кричать:

– Хотите эпидемию? Разом получите, в Москву сообщу, в центральную санитарную службу. Не желаете по-хорошему, будет по-плохому, приедут обработчики, карантин объявят, никого не выпустят по домам. Просидите тут 45 суток.

– Тише, тише, – замахала руками охрана, – ну чего расшумелась, давай по-быстрому.

Заклацал замок, и я вошла в тесное, метров пять, помещение без окна. На деревянных нарах без подушки и одеяла лежал исхудавший и постаревший Базиль. Меня он, конечно, не узнал. Отчаянно кашляя, охранник стоял на пороге. Я брызгала во все стороны мерзкой жидкостью, Базиль чихнул.

Прости, милый, но иначе ничего не выйдет, придется потерпеть немного. Только, пожалуйста, не удивись, когда к тебе упадет тоненький листочек…

Корзинкин не подвел и моментально спрятал маляву.

Я выскочила из камеры и объявила акцию законченной. Утром прибежала в медпункт и замерла в напряженном ожидании. Что-то никто не идет, может, просчиталась? А как долго придумывала план! Сначала хотела спрятать приятеля в бочке с отбросами, но потом увидела, как содержимое каждого контейнера несколько раз с силой прокалывают железным прутом! О побеге на автомобиле нечего было и думать. Любую машину сперва загоняют в так называемый шлюз и осматривают всю до последнего винтика. Оставался последний шанс – больница. Надеюсь, Базиль четко выполнит инструкции. Для конспирации я написала записку на французском и обратилась к приятелю так, как его называет иногда в минуту нежности Сюзи: «Мой милый шу-шу». Надеюсь, что он не принял бумажку за провокацию…

Тут раздался стук, и в медпункт вошел встревоженный офицер.

– Здравствуйте, Леня, – радостно сказала я, – кофейку хотите?

– Не сейчас, Елена Михайловна, неприятность у нас.

– Что случилось?

– Да вот один в ПКТ, Арсеньев, совсем ему плохо. Рвет с вечера, прямо наизнанку выворачивает, и поносит вдобавок… Может, конечно, симулирует, но что-то непохоже. Белый весь, аж до синевы, лоб липкий. Как бы не помер в мое дежурство. Воскресенье сегодня, Феликса Михайловича нет, Андрея Сергеевича тоже, я за старшего. Уж гляньте, сделайте милость.

– Ведите.

– Да идти не может, уж вы сами, конечно, не положено, но сделайте исключение, я и охрану привел.

– Ради вас, Ленечка, согласна на все, – прощебетала я, и мы двинулись в помещение камерного типа.

Базиль лежал на шконках, запрокинув голову, рядом стояло отвратительно пахнущее ведро. Я отметила, что ему дали подушку и некое подобие одеяла – рваный кусок сиреневой байки.

Лицо приятеля приобрело землистый оттенок, глаза ввалились и украсились черными полукружьями, губы по цвету сливались со щеками… Корзинкин тяжело дышал, изредка постанывая.

Я удовлетворенно вздохнула и вытащила стетоскоп, надо же, как здорово подействовало. Ай да Дарья, ну не умница ли! Офицер и охранники топтались возле нар.

– Советую отойти подальше, – грозно велела я, – судя по всему, страшная зараза!

Храбрых мужчин как ветром выдуло в коридор. Я наклонилась над Корзинкиным и тихонько шепнула:

– Не бойся, через несколько часов отпустит, сейчас поедем в больницу, стони там погромче.

– Чегой-то с ним? – робко поинтересовался Леня.

– Rexom bulgis operendum, по счастью, вовремя заметили, еще успеем спасти.

Офицер буквально схватился за голову.

– Господи, мне за него руки-ноги повыдернут – велели следить, как за куриным яйцом!

Я хотела было поинтересоваться, зачем требуется следить за куриным яйцом, но прикусила язык. Леня тем временем лихорадочно пытался заниматься непривычным делом – принятием решения. На лице несчастного офицера отражалась настоящая мука. Отправить в больницу? А вдруг начальство заругает? Оставить в ПКТ? Если умрет, по голове тем более не погладят!

Тут Базиля вновь затошнило, и бедолага скорчился над ведром.

Леня напрягся в последний раз и железным голосом произнес:

– Готовьте транспорт и конвой.

Глава двадцать восьмая

Через полчаса солдаты впихнули Корзинкина, лежавшего на носилках, в машину. Я с умным видом сидела рядом. Конвойные, молодые мальчишки, смотрели на Базиля с легким оттенком жалости.

– Чего это с ним? – робко спросил один.

Я махнула рукой.

– Долго объяснять, видишь ли, delinius bord воспалился.

– Заразно?

– Весьма и весьма.

Конвойные с ужасом уставились на носилки и больше не произнесли ни слова.

В приемном покое они встали было по обе стороны от «больного», но я тихонечко шепнула:

– Мальчики, сами видите, ему не то что убежать, пошевелиться трудно. Сейчас войдет доктор, начнет осмотр, вирусы так в разные стороны и полетят. Лучше посидите в коридоре, а то не ровен час заразитесь, лечи вас потом целый год.

Конвойные с сомнением поглядели на лежащего без сил Базиля.

Я выдвинула последний аргумент:

– Жаль мне вас, молодые еще, детей небось нет.

– При чем тут дети? – спросил более бойкий.

– После этой болезни в девяноста процентах из ста у юношей наступает половое бессилие, импотенция.

Мальчики, не говоря ни слова, выскочили в коридор. Нет, все-таки приятно иметь дело с мужчинами – всегда знаешь их самое слабое место.

Тут появился доктор. Глядя на его розовощекое, круглое лицо, украшенное жидкой бороденкой, я лишний раз похвалила себя. Молодец, Дарья, правильно наметила день побега – воскресенье. Лагерное начальство в полном составе отправилось праздновать пятидесятилетие местного мэра. Разговоры о покупке подарка велись почти всю неделю, а в больнице на дежурстве оставили совершенного ребенка, вчерашнего студента.