Дядюшка Наполеон - Ирадж Пезешк-зод

— Асадолла… Асадолла… я пошутил. Ей-богу, пошутил я, клянусь…

Асадолла-мирза с силой хлопнул подушкой по спине распростертого на пузе Дустали-хана, и тот издал отчаянный вопль:

— Умираю! Злодей, ты ударил меня по открытой ране!

— В следующий раз, когда захочется чушь пороть, броню надевай!

— Ну, какая же чушь?… Ты ведь сам сказал, что, если я готов раскошелиться, ты согласен…

— Скотина безмозглая! — прервал его Асадолла-мирза. — Я думал, ты просишь подыскать мужа для твоей падчерицы. Нет, ты, видно, до самой смерти от своего не отступишься… Мосье Одуванчик развратничает, а я должен за него шею подставлять. К сожалению, ты и из беды пользу извлек: раз жена этой бекасной дробью тебе в зад выстрелила, теперь у нее руки связаны, — а то упекли бы тебя в тюрьму лет на пятнадцать.

— Асадолла, чтоб ты провалился, поверь ты мне, не я это… Жизнью своей клянусь, твоей жизнью клянусь…

Асадолла-мирза, стоявший у постели, пнул его носком ботинка:

— Теперь чем хочешь клянись, скотина…

От боли Дустали-хан громко заверещал. На его крик в гостиную вбежала Лейли — ее комната была напротив по коридору — и встревоженно спросила:

— Что?… Что случилось?

К Асадолла-мирзе снова вернулась улыбка. Нежным тоном он ответил:

— Не волнуйся, деточка, ничего не случилось. Дустали просто пошевелился. Прости господи, чтоб он в ад провалился, бабский прихвостень.

Дустали-хан со слезами простонал:

— Что я — твой век заедаю, что ли, или на наследство твое покушаюсь, что ты меня всю жизнь попрекаешь?

Лейли обратила на меня вопрошающий взор. Я тихо сказал:

— Успокойся, дядя Асадолла и Дустали-хан шутят.

Асадолла-мирза, все так же улыбаясь, положил руку мне на плечо:

— Дружок, пойди-ка ненадолго в комнату Лейли… Я хочу поговорить с этим старым донжуаном о бедной девочке.

Возблагодарив бога, я последовал за Лейли в ее комнату. Один ее теплый и ласковый взгляд мгновенно унес из моей памяти все треволнения минувших суток. Несколько минут мы молчали. Голоса Асадолла-мирзы и Дустали-хана, доносившиеся из соседней комнаты, снова вернули меня к действительности. Я с тревогой сказал Лейли:

— Ты знаешь, я очень беспокоюсь… Слыхала, вчера опять завели речь о возвращении Пури.

Личико Лейли омрачилось, она опустила голову и прошептала:

— Я до утра не спала… Так мне страшно… Вчера, когда мы вернулись, папочка тоже говорил про это.

— Что говорил?

— Ну, то же, что дядя Полковник. Про помолвку… Если папочка станет меня принуждать, я не осмелюсь сказать «нет», но у меня есть выход…

— Но почему? Разве могут принудить девушку…

— Противоречить папочке для меня невозможно, но я могу покончить с собой…

Сердце мое чуть не остановилось, но я попытался утешить ее — и в то же время себя:

— Нет, Лейли, мы найдем другой выход. Обязательно найдем…

В это время послышался голос дядюшки, со двора звавшего Лейли. Она сказала:

— Подожди здесь, пока я вернусь…

Через окно я провожал ее взглядом. Вероятно, дядюшка возложил на нее обязанности курьера, потому, что Лейли, украдкой взглянув на окна и немного поколебавшись, пошла в сторону сада.

Дядюшка направился к комнате, где лежал Дустали-хан, и на пороге ее столкнулся с Асадолла-мирзой, который с рассерженным видом выходил оттуда. Я услышал, как они обменялись репликами:

— Ну как там Дустали-хан?

— Перепирается с Азраилом.

— Я полагаю, сейчас не время шутить, Асадолла.

— А я и не шучу. Но, похоже, что пуля Азиз ос-Салтане, к несчастью, вывела из строя его уважаемый фрагмент. Тут, конечно, есть и наша вина: если бы мы в тот раз разрешили Азиз-ханум отсечь этот фрагмент, теперь дело не дошло бы до незаконной стрельбы.

Дядюшка вошел в комнату, я насторожил уши. Одна створка двери была приоткрыта, и хотя видеть я ничего не видел, но слышал прекрасно. После обычных вопросов о здоровье дядюшка некоторое время молчал, а потом холодным и суровым тоном сказал:

— Дустали, я хочу тебя кое о чем спросить и надеюсь, что ты, памятуя обо всей моей доброте к тебе, будешь отвечать мне вполне откровенно. Человеку свойственно ошибаться…

— Ей-богу, вашей жизнью клянусь… жизнью Азиз, духом отца моего…

— Дустали, говори членораздельно… Я вчера догадался, что ты намерен кое-что сказать мне, но те, кому это невыгодно, помешали… Ну, что же ты хотел сказать?

— Я… я… то есть… Возможно, вы правы… Я хотел сказать, хоть я и совершенно не виноват в этой истории, но готов любой ценой… Любым способом то есть…

— Послушай, Дустали, по словам Наполеона, расстояние от предателя до помощника — один шаг. При условии, что его сделают вовремя. Если дело в вознаграждении, я, пожалуй, могу тебе кое-что подкинуть, чтобы ты не передумал. Я стал замечать, что ты поддерживаешь…

В этот момент громкий голос Азиз ос-Салтане прервал их разговор:

— Как там мой бедненький Дустали? Входите, пожалуйста, господин доктор!

Азиз ос-Салтане, а за нею доктор Насер оль-Хокама вошли в комнату Дустали-хана. Осмотрев рану, доктор остался доволен состоянием больного и, повторяя «жить вам не тужить», удалился.

Лейли вернулась ко мне, и мы теперь молча стояли за дверью, вслушиваясь в беседу дядюшки с Азиз ос-Салтане и Дустали-ханом, который говорил слабым, прерываемым стонами голосом. Дядюшка сказал:

— Слава богу, опасность, кажется, миновала.

— Да услышит вас бог! Я дала обет, если Дустали правится, пойду к гробнице святого Давуда, зарежу там овцу.

— А что насчет Гамар надумали? Что вам собственно, сказал врач?

— Сказал, что аборт поздно делать, опасно для жизни будет.

— Доктора постоянно вздор несут, — резко проговорил дядюшка. — Почему вы не обратились к какой-нибудь акушерке?

— Ах, ага, боюсь. До смерти боюсь, как бы чего не случилось с моей бедной сироткой.

— А вы о чести семьи подумайте. Если бы жив был несчастный отец — умер бы с горя. Слава богу, что он до такого позора не дожил… Завтра все об этой истории узнают…

— Вот и я того же опасаюсь. Уж и сейчас, наверно, многие прослышали. Олух-то мой ведь не может язык попридержать… Вот помяните мое слово, сегодня же объявится эта сплетница Фаррохлега-ханум.

Тем временем со двора появились дядя Полковник с женой, взволнованно взывавшие к дядюшке Наполеону. Перебивая друг друга, они пытались объяснить, в чем дело, наконец дядя Полковник, утихомирив супругу, сказал:

— Братец, воздействуйте хоть вы на эту женщину! Битый час плачет…

— Да что случилось?

— Если помните, еще до того, как пришло письмо от Пури, я так беспокоился, что написал одному своему другу в Ахваз, чтобы он попытался разузнать хоть что-нибудь о нашем сыне и написал бы нам. Теперь от него пришел ответ, он пишет, что Пури болен. Сколько я ни твержу жене, что сам Пури написал нам уже после этого, — никакого толку!

— А разве в их письмах нет даты?

— Нет. Но я уверен, что письмо Пури написано позже…

Жена дяди Полковника плача сказала:

— Богом вас прошу, ага, разберитесь! Или телеграмму пошлите…

— А что у него за болезнь? — поинтересовался дядюшка. — Откуда еще болезнь какая-то взялась…

Жена Полковника, опередив мужа, поспешно ответила:

— Он пишет, что сынок мой услышал пальбу и насмерть перепугался… Ох, накажи меня господь, за то, что я отпустила такого ребенка на войну, в неразбериху эту!..

— Ханум, зачем глупости болтать, — резко остановил ее дядя Полковник. — Он сдуру ляпнул, а вы повторяете. Пури, наверное, съел что-нибудь несвежее и занемог. Да такого молодца среди тысячи не найдешь — какое сердце, отвага, смелость! Он же весь в меня.

Мы с Лейли переглянулись, пытаясь подавить смех. Асадолла-мирза, который секундой раньше вошел в комнату из дядюшкиной гостиной и слышал эти слова, вмешался:

— Господин Полковник прав. Равного по доблести Пури и средь миллиона не сыскать. Прямо — Юлий Цезарь!

Дядя Полковник резко повернулся к нему, но Асадолла-мирза скорчил такую невинную мину, что гнев во взгляде Полковника сменился признательностью, и он ласково сказал:

— Спасибо, Асадолла! При всех твоих недостатках у тебя есть прекрасная черта: ты разбираешься в людях.

Он снова обратился к дядюшке Наполеону:

— Как, по-вашему, может, мне самому поехать в Ахваз посмотреть?

— Нашли время для разъездов! — возразил дядюшка Наполеон. — Лучше пошлите телеграмму этому вашему другу. Нет, путешествовать сейчас не время. Нельзя оголять фронт. Откуда вам известно, что это не уловка с их стороны, чтобы удалить вас отсюда, лишить меня поддержки и таким образом достигнуть своей цели… К сожалению, они уже добрались до окрестностей Тегерана.

Асадолла-мирза снова не удержался:

— Ага прав! Вполне возможно, что тут кроется такое… Лучше вам ограничиться телеграммой.