Путь Пилигрима - Гордон Диксон

– Ну, послушай же,- уговаривал Питер,- тебе не надо срываться с места, пока не убедишься, что это вполне безопасно. Час - вообще не время, и ведь так важно сказать хоть слово этим людям, пока они все еще в шоковом состоянии после того, как увидели тебя рисующим Пилигрима прямо под носом чужака.

– Ты не понимаешь…- начал Шейн и тут же остановил себя. Разумеется, Питер не понимает, но объяснять слишком долго и хлопотно, даже если что-то и получится. Более того, Питер прав насчет слова, сказанного сразу после демонстрации.

И дело не только в этом, подумал Шейн. То, что у него хватит сейчас времени лишь на несколько слов, даст ему возможность уклониться от любых каверзных вопросов гостей. У него есть в запасе несколько часов до намеченной вечером встречи, чтобы подумать, как ответить на такие вопросы.

– Ладно,- согласился он.- Но мне надо быть в Губернаторском Блоке не позже чем через час.

– Будешь,- промолвил Питер.- Место встречи тут неподалеку.

Оно и вправду было рядом. Прошло не более двух минут, и машина остановилась перед многоквартирным домом, еще через две минуты Шейн оказался в гостиной небольшой квартирки, принадлежащей связным Питера - молодой паре, которые сами могли быть, а могли и не быть участниками Сопротивления.

Пять минут спустя послышался стук в дверь, и Шейн предусмотрительно удалился с глаз в единственную спальню квартиры, где стал ждать в компании с годовалым младенцем супружеской четы. Через несколько минут вошел Питер.

– Угадай, кто пришел первым? - спросил Питер.- Джордж Маротта. Помнишь человека, который разговаривал с тобой по-баскски в Милане, когда мы тебя похитили?

Шейн кивнул. Он ясно вспомнил тучного мужчину в кожаном пиджаке с короткими черными волосами и трубкой в зубах.

За прошедшие с этого момента десять минут в квартиру стучали еще восемь раз, и Шейн начал терять терпение.

– Который час? - спросил он Питера.

– Без двадцати два,- ответил Питер.

– Что - еще не все пришли? Мне надо уходить,- произнес Шейн.

– Не хватает двоих,- сказал Питер. Но Шейн уже принял решение.

– Я не могу больше ждать. Новый алаагский офицер заступает на дежурство через полчаса. У него может появиться желание увидеть меня. Те, кто не пришли, встретятся со мной сегодня вечером.

Он поглубже надвинул капюшон, скрывая лицо.

– Пойдем,- сказал он.- Ты говоришь, Мария уже пришла?

- Да.

– Хорошо,- сказал Шейн.- Пойдем.

Они вошли в небольшую гостиную, где столпились ожидающие их десять человек. В этот холодный декабрьский день окна были открыты, чтобы избавиться от духоты в переполненном помещении.

Шейн оказался втиснутым в угол комнаты и мог видеть всех одновременно. Его слушатели сидели на чем придется, начиная от спинки дивана и кончая диванными подушками, лежащими на полу.

Питер начал с того, что представил ему всех, кроме Марии. Из череды имен только некоторые запомнились Шейну. Анна тен Дринке оказалась бы заметной в любой толпе. Это была невысокая, ширококостная, мощная женщина лет пятидесяти с квадратным лицом и, похоже, непреклонным характером. Вильгельм Хернер был худощавым человеком лет шестидесяти, джентльменского вида, в аккуратном костюме с галстуком. Другая женщина - из Мадрида - выглядела не старше Марии. А пришедший позже других визитер из Варшавы, со своим ежиком темных волос и улыбающимся лицом, был похож на подростка.

– Прошу прощения,- сказал им Шейн, поворачивая голову справа налево, чтобы увидеть всех по очереди через узкий вертикальный просвет натянутого на голову капюшона.- Но подробной беседы вам придется подождать до вечера. Питер сможет рассказать вам после того, как я уйду,- если еще этого не сделал - то, что я сообщил людям здесь, в Лондоне. Теперь же самое главное - я знаю алаагов лучше любого человека по причине, о которой не могу вам сказать из соображений безопасности - как и раскрыть все, касающееся меня. Я придумал образ Пилигрима, который должен стать символом сплочения для людей, готовых бороться с пришельцами. Я буду приезжать в ваши города - Питер расскажет, как я при этом устанавливаю связь. Если вы хотите работать со мной, помогите мне делать такие же вещи, как сегодня, и это будет хорошо. Если нет, я буду работать без вас. Если вы со мной, то немедленно начните формировать крепкую международную организацию, набирая в нее людей для выступления против алаагов. Он помолчал.

– А теперь,- сказал он,- мне нужно уходить. Вопросы есть?

Немолодые люди не были теми лондонцами, которых Питер представил ему в самом начале. Жесткие их лица выдавали привычку командовать. Возможно, эта группа более интеллигентна по сравнению с людьми Питера, подумал Шейн.

– Я видел, как вы спускались с часовой башни, а потом пропали,- вымолвил седой мужчина с молодым лицом, но расплывшимся телом, сидевший на диване в компании двух гостей. Он говорил на североамериканском английском с почти точным среднезападным акцентом, но лингвистическое ухо Шейна определило в нем носителя североафриканского французского.- Потом я увидел вас на земле. Вы прошли совсем рядом с алаагом, и он вас не остановил. Как вы добрались до циферблата так, что никто вас не заметил? Я был на месте еще за пятнадцать минут до полудня и наблюдал, и коль скоро вы поднялись на эту башню, то, должно быть, по внутренней лестнице.

– Ответ…- сказал Шейн.- Прошу прошения, но это опять нечто, чего я не могу сказать, нравится это вам или нет. Моя безопасность зависит от того, что именно я говорю о себе. Продолжайте.

– Вы умышленно выжидали, чтобы алааг…- Он произнес чуждое слово очень хорошо, подумал Шейн, для человека, не принадлежащего к специальному корпусу Лит Ахна,- был там, пока вы совершаете ваш трюк, потому что хотели, чтобы он видел вас? Или, может, вы ждали, чтобы мы увидели, как он заметил вас?

– Последнее,- сказал Шейн.- Как я уже говорил, я собираюсь повторить такого рода спектакль в других городах. Цель в том, чтобы показать, что Пилигрим может вытворять разные вещи прямо под носом алаагов и не быть схваченным. Пилигрим должен стать символом свободы, как я сказал.

– В таком случае…

– Минутку,- перебил Шейн.- Позвольте мне кое-что добавить к этому. Вы заметите, что, когда выйдут завтрашние газеты, ни в одной из них этот инцидент не будет упомянут. Это объясняется тем, что я нарисовал на часах знак Пилигрима, а газеты избегают любых новостей, способных оскорбить наших хозяев или выставить их в невыгодном свете. Но бьюсь об заклад, что весть о совершенном мною облетит завтра к этому времени половину Большого Лондона. Готов также держать пари, что знак на циферблате не продержится больше двух дней и что никто не увидит, как его удаляют. А это означает, что его уничтожат алааги, как только узнают о нем от кого-то из Внутренней охраны или полиции. Но к тому времени слишком многие люди увидят знак, и уже не удастся замолчать тот факт, что он существовал и был поставлен рукой Пилигрима.