Троянская тайна - Воронин Андрей Николаевич

– Прости, – сказала Ирина в четвертый раз и погладила его по руке. – Я действительно ни о чем другом не могу думать. Как ты только меня терпишь?

– С трудом, – сказал Виктор.

Это снова была шутка, но Ирина невольно задумалась над тем, какова в этой шутке доля горькой правды.

– Так как насчет моего предложения? – спросил Виктор.

– Не знаю, – сказала Ирина. – Это надо обдумать.

"Темнишь, приятель", – подумал Глеб и аккуратно сфотографировал разрезанный борт резиновой лодки с разных ракурсов. Второй борт также оказался вспорот, и Глеб запечатлел его в объемистой памяти дорогой цифровой камеры. Козлов в это время стоял уставившись в землю, как нашкодивший школяр в кабинете у директора, но Глеб видел, что участковый исподтишка наблюдает за его манипуляциями и манипуляции эти ему очень не нравятся. "Темнишь", – подумал он снова.

Если не считать двух длинных, аккуратных порезов, лодка выглядела новенькой, будто только что из магазина. В том, что ее утопили намеренно, не возникало ни малейших сомнений. Глеб снова покосился на участкового. Тот стоял вполоборота и, глядя на озеро, увлеченно ковырялся в носу согнутым мизинцем. Несмотря на это, впечатления полного идиота он не производил. Сиверов вспомнил, с какой дотошностью этот поселковый мент осмотрел место происшествия, заглянув даже в пустой котелок, и опять подумал, что тут что-то нечисто. Участковый, разумеется, давно обнаружил порезы на бортах лодки, сложил два и два, но делиться выводами с Глебом почему-то не посчитал нужным. Уничтожить улику в виде распоротой, как рыбье брюхо, лодки он просто не отважился – лодку видели водолазы, – но и помогать следствию в лице Сиверова не стал, понадеявшись, по всей видимости, на авось – а вдруг да пронесет?

– Эй, Козлов! – окликнул его Глеб. – Ты лодку осматривал?

– Ну, – не оборачиваясь, сказал Козлов таким тоном, что было непонятно, утверждение это или, наоборот, отрицание.

– Порезы видел? – терпеливо спросил Глеб.

– Ну, – сказал Козлов, решив, по всей видимости, взять занудливого москвича измором.

Затея была наивная, прямо-таки детская, и участковый это наверняка понимал. Однако с упорством, достойным лучшего применения, продолжал валять дурака. Это была старая игра; Глеб тоже умел в нее играть, но очень не любил это занятие. Поэтому он подавил вздох, закурил, чтобы немного перебить трупный запах, и миролюбиво сказал, глядя в обтянутую мятой милицейской рубахой узкую, сутулую спину:

– Лодка новая, и повреждений на ней никаких, кроме двух порезов, сделанных чем-то очень острым – скорее всего ножом. Это было убийство, и ты, приятель, отлично об этом знаешь. Можешь сколько угодно отрицать очевидное. Если кому-нибудь от этого станет хуже, так это тебе. А лучше не будет никому, и это ты тоже знаешь. Поэтому, лейтенант, кончай ваньку валять!

– Какое там убийство, – сказал Козлов, но было видно, что огрызается он исключительно по инерции. – Обыкновенный несчастный случай. Ну, порезы... Может, леску хотели обрезать, может, еще что...

– Крючком задели, – предложил Глеб свой вариант, такой же идиотский, как и предположение, что лодку могли утопить при попытке обрезать ножом зацепившуюся за подводную корягу леску. – Или пряжкой от часового ремешка.

Козлов крякнул, признавая справедливость критики, однако сдаваться не хотел.

– Не пойму, – сказал он, – чего вам там, в Москве, неймется? Тоже мне, происшествие – двое рыбаков утонули! Да таких происшествий каждый год – пруд пруди! Можно подумать, мы бы сами не разобрались.

– Вы бы разобрались, – иронически протянул Глеб. – Напихали бы в лодку камней и пустили ко дну, чтоб глаза не мозолила. А покойников списали бы на несчастный случай. Скажешь, нет?

– Ну, допустим, да, – с огромной неохотой признал Козлов. – И что? Ты, может, стыдить меня за это станешь?

Глеб посмотрел на шофера труповозки и санитара, которые грузили в кузов фургона черные клеенчатые свертки. Брюки на них были сухие – господа медики купались нагишом.

– А ты думал, я тебя похвалю? – негромко сказал он Козлову. – Я бы тебя понял, если бы это дело предстояло вести тебе. Кому, в самом деле, охота себе на шею "глухаря" вешать? Но ты же знаешь, что дело это у тебя забирают, и не кто-нибудь, а ФСБ. Не твой это "глухарь", и не тебе по этому поводу переживать. А ты все равно тень на плетень наводишь. Значит, что-то знаешь, а если не знаешь, то догадываешься... А, Козлов? Преступника покрываем? Надо бы поднять архивы, – продолжал он деловито. – Зуб даю, что эти двое – не первые, кто тут утонул. И тоже, небось, в результате несчастного случая – лодка прохудилась или там головой о корягу человек ударился...

По тому, как вытянулась у Козлова физиономия, Глеб понял, что попал в десятку. Впрочем, задачка была простенькая, для начинающих, а Глеб Сиверов к таковым уже давно не относился.

Он бросил окурок, втоптал его каблуком в податливый дерн и придвинулся вплотную к насупившемуся участковому.

– Я тебе вот что скажу, Козлов, – заговорил он еще тише, чтобы не услышали медики. – Того, кто это сделал, я все равно найду, так что ты только понапрасну испачкаешься, пытаясь его прикрыть. Или их... Имей в виду, девять шансов из десяти, что это сделали не местные.

Во взгляде Козлова сверкнула заинтересованность, и Глеб понял, что чаша весов начинает клониться в его сторону.

– Проделки ваших рыбачков меня не интересуют, – продолжал он, – бог им судья, в конце-то концов. Я думаю, они даже не в курсе, что тут кто-то утонул. Вижу, ты по-другому думаешь, а?

– Неважно, что я думаю, – буркнул Козлов. – Если это наши, все равно хрен дознаешься. В округе четыре деревни, и, чуть что, у всех язык отнимается. Ну, начисто! Без малого полтыщи душ, и все, блин, глухонемые.

– Вот ты и приглядись, – сказал Глеб. – Поспрашивай, потолкуй с народом... А вдруг у них и с речью, и со слухом полный порядок? Если почувствуешь, что это кто-то из местных, сразу сообщи мне. Тогда это дело – твое, делай с ним что хочешь. Только учти, что сокрытие преступлений – это очень нездоровое занятие. Ну, да не мне тебя учить... Что тут у вас было-то?

Козлов поморщился, как от зубной боли, но деваться ему было некуда – угроза Глеба заглянуть в архив и поднять старые дела возымела действие. Не сомневаясь, по всей видимости, что Сиверов без труда обнаружит искомое дело, грубо сшитое белыми нитками, участковый предпочел расколоться сам, заодно придав информации правильную эмоциональную окраску.

– Народ у нас небогатый, – сказал он, вынимая из нагрудного кармана форменной рубашки мятую пачку "Примы" камуфляжной расцветки. – Промышляют, кто чем может. Половина только рыбалкой и жива. Наловят, понимаешь, а потом вдоль шоссе торгуют. Мне их гонять положено, но надо же и людей понять, верно? Если детей кормить нечем, что ж ему – воровать идти? В общем, составлю протокол-другой в месяц для очистки совести, штраф возьму по минимуму, а то предупреждение... И люди не в обиде, и начальство довольно: работа, мол, движется, борьба с несанкционированной торговлей ведется...

– Да ты прямо отец родной, – не удержавшись, сказал Сиверов.

Позади с лязгом захлопнулись двери фургона.

– Эй, начальники! – заорал оттуда неугомонный шофер. – Так мы поехали, что ли?

Козлов и Глеб одинаковым жестом махнули в его сторону руками – дескать, катись отсюда, пока твои клиенты жалобу на медленное обслуживание не накатали, – и зеленый микроавтобус, свирепо зарычав движком, тронулся с места.

– Отец не отец, – возвращаясь к прерванному разговору, хмуро сказал Козлов, – а... В общем, я детям своим отец, понял? А они тут живут, а не где-то еще. Да я и сам местный, а не с Луны сюда свалился. Это мои соседи, мои одноклассники, родственники... Это я их, что ли, штрафовать должен, если они с трех копеек прибыли по рублю налога не платят?

– Да ладно тебе, – миролюбиво сказал Глеб, – чего ты завелся? Ясно все. О деле давай.