Французский орден особиста - Николай Николаевич Лузан

– Какие американцы? Хлопцы, я уже ничего не пойму!

– Ну, когда их самолеты над лагерем пролетают ночью, фрицы вырубают все.

– И как крысы ховаются в норы, – с презрением бросил Геращенко.

– Тут Саныч и сообразил: значит, и сетку ту отключают. Ну, мы и рванули! – пояснил Орлов.

– Нам еще с погодой здорово повезло: шел снег с дождем… – добавил Рябов.

– М-да, дела… – почесал голову Петриченко и, спохватившись, воскликнул: – Да шо ж я вас пытаю! Вы ж голодные!

– Есть трохи, – хмыкнул Геращенко и, причмокнув, мечтательно произнес: – Я бы щас целого быка съел.

– Со вчерашнего утра не жрамши, – признался Орлов.

– Щас, хлопцы! Щас! Погодьте! – Петриченко бросился к лестнице.

А на Рябова, Орлова и Геращенко навалилась свинцовая усталость. Они сели кто где и тут же уснули. И ничего им не снилось в этом коротком сне – ни довоенной жизни, ни боев первых дней войны, ни лагерных бараков, ни виселиц, на которых вздергивали непокорных, – ничего!

На ноги их поднял восхитительный запах домашней пищи – борща и жаркого из свинины с картофелем. Над столом, погромыхивая посудой, хлопотал Петриченко. Прогнав остатки сна, мужчины сели за стол. Какое-то время был слышен только стук ложек о тарелки, но потом возобновился разговор.

– Гарный борщ, як на Украине! – похвалил Геращенко и, отставив пустую тарелку в сторону, спросил: – Як там дела на батькивщине, Андрюха, не знаешь?

– А шо ж не знаю. Бьют фрицев в хвост и в гриву! Киев уже наш!

– А, ну это мы слышали. А где сейчас Червона армия?

– Да! Где сейчас наши? – забыв про жаркое, спросил Орлов.

– На Украине дошла уже до Кировограда и Никополя.

– Так цэ ж почти рядом с моей хатой! – воскликнул Геращенко.

– А как на других фронтах? – осторожно поинтересовался Рябов.

– В Белоруссии вышли к Витебску и Могилёву. В Прибалтике освободили Жлобин и Невель.

– А Сталин! Сталин, как он? Где он? – допытывался Орлов.

– Не переживай, Колян! С ним все нормально, работает, как и положено, в Кремле!

– Вовремя мы сбежали! Теперь будем бить фрицев с этой стороны Европы! – заключил Рябов и поинтересовался: – Андрей, а как тут обстановка. Много партизан? Как они действуют?

На лице Петриченко сменилась целая гамма чувств. Прокашлявшись, он признался:

– Если честно, Саныч, я пока до конца не разобрался. Тут у них такая каша, сам черт ногу сломит.

– Что, друг с другом воюют? – насторожился Рябов.

– Нет. Пока што воюют с фрицами. Но, мать честная…. Есть у них маки, подчиняются Торезу Морису. Слыхали про таких?

– Конечно! Это же французские коммунисты! – дружно прозвучало ответ.

– Другие – из «Свободной Франции», они подчиняются генералу де Голлю, про такого тоже, наверное, слыхали?

– Да, – подтвердил Рябов и уточнил: – А тут-то кто действует?

– Так я ж говорю, сплошная каша! Кроме коммунистов и голлистов, зашевелились еще и вишисты – это те, кто раньше фрицам служил. Но щас у них тоже свои партизаны завелись.

– Саныч, а чего тут выбирать, надо присоединяться к торезовцам! – предложил Орлов. – Хоть мы и не знаем их языка, так, отдельные слова, зато по духу они наши, коммунисты.

– Коля, давай пока не будем торопиться, – предостерег Рябов и задумался.

Ситуация, сложившаяся во французском Сопротивлении, не внушала большого оптимизма. Соперничество между двумя основными силами – коммунистами и голлистами – не только мешало деятельности партизан, но играло на руку Абверу, гестапо, СД и всем французским службам, помогавшим германским оккупационным властям. Они создавали ложные подпольные группы, ложные партизанские отряды и, натравливая их то на маки, то на голлистов, вносили дополнительный раскол в и без того нестройные ряды. Поэтому Рябов не торопился с решением, чтобы не оказаться в роли легкой добычи для провокаторов.

– Андрей, а много таких, как мы, скрывается по фермам и хуторам? – спросил он у Петриченко.

– Точно не скажу. Но уже есть серьезные партизанские отряды из наших! Они такой шорох тут наводят, шо фрицы по ночам носа не кажут! – с гордостью заявил Петриченко.

– К ним бы и податься! – загорелся Геращенко.

– И где они, эти отряды? – уточнил Рябов.

– Дальше на севере. Есть даже Центральный комитет советских военнопленных во Франции! Все советские партизанские отряды и подпольные группы под его крылом действуют. Комитет издает свою газету, называется «Советский патриот». У меня есть несколько номеров.

– Саныч, что тут думать! Мы ж про Комитет от Алексея слышали, – воскликнул Орлов.

– Всему свое время, Коля! – не спешил Рябов. – Для начала нам надо оружие добыть.

– Так у фрицев и заберем!

– Голыми руками? Нет, Коля, так не пойдет. Мы на чужой земле и ходов не знаем.

– Французы нам здорово уже помогли. Они и с оружием помогут.

– Андрей, что ты по этому поводу думаешь? – спросил Рябов.

Петриченко, помявшись, признался:

– Помогут-то помогут… но, хлопцы, имейте в виду, воюют тут не так, як у нас.

– А как? Расскажи, – попросил Рябов.

– Днем все где-то работают или по хатам сидят. А ночью собираются и колошматят фрицев. Но колошматят тоже не больно шибко, не по-нашему. А потом прячут оружие и снова расходятся по хатам.

– С нашими физиономиями после лагеря много не навоюешь, – заметил Орлов. – Да и документы, что Алексей дал, хлипкие, он же предупредил.

– Придется подождать, пока нормальные сделают, – кивнул Рябов и обратился к Петриченко: – Ты сможешь собрать наших ребят, что по фермам сидят?

– Собрать могу, а куда потом их вести?

– Давай сюда, если надежно.

– Вполне. Фрицы здесь редко бывают, и с хозяином можно договориться.

– Хорошо, Андрей, – улыбнулся Рябов. – Навались, ребят, а то жаркое стынет!

После обеда Петриченко ушел, а Рябов, Геращенко и Орлов, забравшись на сеновал, отсыпались после изнурительного перехода. Они не слышали, как внизу батраки ремонтировали перегородку, а надсадный рев трактора, вскрывавшего силосную яму, казался легким стрекотанием, совсем не мешавшим видеть мирные сны.

Рябов проснулся, когда начали сгущаться сумерки. Он не стал будить товарищей – вернулся в мансарду и принялся наводить порядок. Вытер пыль со шкафа, по-деловому принялся прикручивать разболтавшиеся ручки на выдвижных ящиках стола. В одном из них обнаружились стопка тетрадей и коробка цветных карандашей. «А почему бы не вести дневник?» – подумал он, выбрал остро оточенный карандаш и открыл тетрадь.

Первая запись была сделана по памяти:

«Наконец-то мы вырвались на свободу. Идем на запад, к Атлантическому побережью, в район города Дуллан. Там формируется база будущего партизанского отряда. Собираются русские парни, бежавшие из лагерей для военнопленных и для так называемых перемещенных лиц… Нас ведет француженка Андреа, связная, проводница местного подполья. Идем медленно, обычно по