Лекс Раут. Чернокнижник - Марина Cyржевcкая

Я открыл рот, намереваясь что-то сказать, и закрыл, изумленно наблюдая. А малышка Одри тем временем деловито осмотрела серую тушу, отрезала моей гарутой кусок мякоти, завернула в тряпку, подозрительно напоминающую оторванный подол ее платья, закинула на спину и завязала узлом. А после бросилась к камням и полезла наверх, цепляясь за выступы. Я посмотрел на ее худые исцарапанные ноги в ободранных ботинках. Десять дней. Она сказала, что провела здесь десять дней. Одна. Девушка, выросшая в монастыре.

— Ты идешь? — Одри нетерпеливо обернулась через плечо, и я полез за ней следом, подобрав свой клинок и убрав его в пространственные ножны. — Наверх они не забираются, не могут.

— Кто это они? — спросил без особого любопытства, лишь чтобы не думать о девчонке. Ну и о своих изрезанных на льдине ладонях.

— Не знаю, я называю их серыми тварями. Ночью они приходят к озеру на водопой, так что нам лучше залезть повыше.

Поминая сквозь зубы всех богов и демонов, я карабкался следом за девушкой и, уже забравшись на скальный выступ — площадку, спросил:

— Как ты здесь выжила?

— Я иллюзион, — не оборачиваясь, бросила она. — Я умею… притворяться.

За плоским выступом оказалась не пещера, просто щель в скалах. Черный камень внутри был слегка прикрыт сухой травой и ветками. Одри скинула "мешок" с мясом, присела возле узкого входа, воткнула в кусок деревяшки палочку и быстро ее завертела, нетерпеливо сопя. Я посмотрел на все это и поджег деревяшку заклинанием. На душе было как-то гадко. Замерз, наверное.

— Спасибо! — обрадовалась Одри. — Все-таки здорово быть магом. Даже темным.

Я буркнул что-то невнятное, осматривая скалистый выступ шириной в несколько шагов.

— Ты сможешь открыть портал? — не поднимая на меня глаз, спросила Одри, торопливо раскладывая мясо на плоском камне, под которым теперь тлел огонь.

— Надеюсь, — хмуро отозвался я. — Если резерва хватит. Здесь неоткуда взять силу.

Измазанные ладони девушки на миг замерли и продолжили заботливо закрывать самодельный очаг камнями.

— Понятно. Тогда тебе надо поесть. И отдохнуть. Да?

Она вскинула голову, отбросив со лба грязную прядь. На щеке кровоточила свежая царапина, и я сглотнул, уставившись на нее. Но Одри уже опустила голову, обкладывая мясо какими-то широкими листьями.

— Здесь есть растительность? — глупо спросил я.

— Да, на склонах, с другой стороны. В основном хвойные, но и такие встречаются. Мох есть. Один раз я нашла какие-то кислые ягоды. — Она ткнула палочкой в мясо и облизнулась. Я не стал говорить, что те ягоды вполне могли отправить ее к предкам, промолчал. — Как-то подобрала какую-то разбившуюся птицу. На воробья была похожа. Под перьями одни кости оказались…

Я издал какой-то нечленораздельный звук.

— Готово!

Она стащила кусок, обжигая пальцы. Я отобрал и вернул на камень.

— Оно еще сырое, Одри. Нельзя есть сырое, в нем могут быть паразиты. Мою кровь очищают руны, а вот ты вряд ли их переваришь.

Она насупилась, но кивнула.

— Ты прав, конечно. Просто….

Что "просто" продолжать не стала, но я и так понял. Девчонка хотела есть. Сильно. Настолько, что полезла вниз, надеясь найти еду. И не побрезговала отрезать кусок серой твари. Да, голод сильно меняет человеческие принципы и мораль. Это я на себе проверил. Не тот, что испытываешь между обедом и ужином, а настоящий, мучительный, от которого организм начинает пожирать сам себя, и нутро раздирает болью. Голод, который выметает все мысли из головы, оставляя лишь одно желание — есть, рвать еду зубами! И ты уже готов на все ради вожделенного куска — убить, украсть, сожрать труп… Голод — штука страшная. Опасная… И человечную глупую мораль отметает так быстро, что не успеваешь сказать "мяу". Поэтому я не верю тем, кто рассуждает о ней. Значит, ничего они в жизни не видели… кто видел, тот обычно молчит.

Коротким кинжалом разрезал мясо на тонкие полоски, перевернул на камне.

— Так быстрее будет.

Одри сглотнула. И когда я, наконец, протянул ей обжаренный кусок, впилась в него зубами, обжигаясь и дуя на грязные пальцы. Я молча засунул свой кусок в рот. Мясо оказалось жестким и кисловатым, но съедобным.

— Тебе хватит, — отобрал у девушки третий кусок и швырнул обратно. Одри яростно сузила глаза и сжала кулаки. — Нельзя, детка. Сколько ты не ела?

— Четыре дня, — она покосилась на очаг, вздохнула и отвернулась. — Но я мох жевала! Но… Ты прав. Проклятье!

Зачерпнула горсть снега на скале, протерла лицо и засунула ледышку в рот. Солнце уже плавилось на краю ледяного озера, ныряя все ниже. Длинные фиолетовые тени расчертили подножия скал, и в них шевелилось что-то живое, блестели злобно красные глаза. Горы наполнились звуками и движением, и я порадовался, что не нахожусь сейчас внизу.

— Я попытаюсь открыть портал ночью, обычно после заката мой резерв восполняется. Надо подождать. — Я тоже закусил мясо сосулькой и, поднявшись, переместился в щель, на ветки, предварительно нагрев арканом камень скалы. Тепла должно хватить на несколько часов. Как здесь спала девушка, думать не хотелось. От этих мыслей мне мучительно хотелось кого-нибудь убить.

Вытянулся на спине.

— Иди сюда, Одри.

Она влезла боком, пытаясь устроиться рядом, но места было слишком мало, внутри помещался лишь я один и то, упираясь плечами в стены. Устав от ее возни, перехватил девушку и уложил на себя, укутывая полами плаща. Она дернулась и затихла. Черные скалы образовывали над головой угол, на левой стороне светлело маленькое "окошко". В нем стремительно угасал день, и темнота неба медленно расцвечивалась синими звездами. Луна еще не взошла, значит, есть время отдохнуть. Сна не было, но я лежал неподвижно, надеясь, что Одри согреется и уснет. Я даже решил, что так и случилось, настолько тихо она лежала, но девушка вдруг заговорила.

— Мне было десять, когда я узнала, кто такой Гнидос, — тихо сказала она. Я не перебивал, понимая, что сейчас ей надо что-то говорить. Наверное, это отвлекает ее от ужаса этих дней. — Дядя украл ритуальный маятник в моем монастыре. Это была единственная наша реликвия и самая красивая вещь, что я видела. На нем были символы. И камни. Бирюза… А в тот день маятник пропал. А я… догадалась. Просто больше некому было его взять. Я… не знала, как поступить. Я должна была рассказать старшей жрице, ведь они вырастили меня. И кажется, о чем-то догадывались, потому что настоятельница несколько раз пыталась со мной поговорить. Но я промолчала. А дядя потом принес мне конфет и сказал, что я хорошая девочка.