Севастопольский бронепоезд - Николай Александров

Я посмотрел на него, и что-то знакомое показалось мне в его восторженном, любознательном лице.

— Вы что делали тогда в Севастополе? — спрашиваю. [281]

— Работал на морском заводе.

— На морзаводе? А помните бронепоезд?

— «Железняков»? Да я же строил его…

— Строил?!

— Да… сваривал броневые листы. Я электросварщик.

— Постой, постой. Тот самый парнишка, который все время просился к нам на бронепоезд?

— Тот самый. А вы… Неужели комсорг?

Всякие встречи, самые неожиданные, случаются в жизни. Это был, конечно, Николай Бондаренко.

Сейчас он работает в Керчи. За самоотверженный труд в годы Отечественной войны награжден пятью медалями. Молодец, Коля!

Вот еще одна неожиданная, но дорогая для меня встреча. Как-то в воскресенье, сменившись с вахты, я шел домой. Дорога проходила мимо Троицкого тоннеля. Хотя она и не самая близкая, но я всегда хожу именно этой дорогой. С горки открывается неповторимая панорама Севастополя и его окрестностей. А в лощине, что раскинулась левее тоннеля, находятся могилы наших товарищей-железняковцев, погибших геройской смертью. На этом священном для меня месте я всегда останавливаюсь передохнуть, предаться воспоминаниям. Как живые стоят в памяти мои боевые друзья Зорин, Заринадский, Беремцев, Матвеев, Погребнов — все те, кому не довелось дожить до победы, кто спит сейчас вечным сном в этих могилах. Здесь знаком мне каждый куст и каждый камень. И когда, случается, долгое время не бываю на этом месте, чувствую, что чего-то не хватает.

Я присел на камень и снова, в который уже раз, предался воспоминаниям. В памяти проплывали события, люди, их лица, улыбки — все как будто наяву, как будто я сейчас их видел перед собой, слышал их голоса.

Гудок паровоза вывел меня из забытья, вернул к действительности.

К тоннелю подходил скорый ленинградский поезд. Проводил взглядом последний вагон, скрывшийся в тоннеле, повернулся, чтобы еще раз взглянуть на дорогие места. И увидел около могилы женщину в коричневом пальто, в белой шапке. Рядом с ней девочка, [282] лет четырнадцати пристраивает фотоаппарат, видно, хочет запечатлеть могилу.

Что-то во мне дрогнуло, я поспешил к ним. Женщина лет сорока молча, задумчиво смотрела вдаль. Слезы скатывались по ее щекам, она их не вытирала.

Я подошел ближе, пристально всмотрелся в ее лицо. Она тоже посмотрела на меня отсутствующим взглядом, будто говоря: ну зачем ты пришел сюда, зачем мешаешь? И тут я узнал ее. Это была Оля Доронькина.

— Оля! Неужели это ты, наша сестричка?

Она смотрела, напряженно припоминая, и никак не могла узнать.

— Александров я, неужели не помнишь?

— Коля! — крикнула она, бросилась в объятия и дала волю слезам.

Мы присели у изголовья могилы, и Оля поведала мне свою историю. После того, как командир бронепоезда Харченко отправил ее для эвакуации, она все-таки не сразу подчинилась приказу. Ее путь лежал мимо вокзала, за которым в конце Южной бухты находился воинский склад. Там девушка стала помогать грузить и развозить по частям продукты. Так были потеряны благоприятные для эвакуации дни. А когда в числе тысяч других севастопольцев она прибыла в Казачью бухту, эвакуироваться практически было уже почти невозможно. На берегу было много раненых, и девушка, раздобыв медикаменты, организовала перевязочный пункт. Фашисты непрерывно бомбили, обстреливали этот клочок земли, но бойцы удерживали его и не раз сами переходили в контратаки, сдерживая натиск наступающих врагов.

В те дни встретила Оля в Казачьей бухте Бориса Вареника. Лишь несколько минут поговорили, Борис простился и с группой бойцов, с автоматами наперевес побежал на переднюю линию. Потом среди раненых она узнала еще одного железняковца — Леонида Дроздова. Он был весь изрешечен пулями и все спрашивал, будет ли жить… Санитары говорили, что он из противотанкового ружья подбил фашистскую бронированную машину; потом добил ее гранатой, но и его успели все-таки прошить пулеметной очередью.

Оля сопровождала раненых на корабль, а когда [283] неожиданно обрушился причал, толпа отбросила ее назад, и она зацепилась ремнями санитарных сумок за какие-то ящики. Ремни сдавили горло, она не могла ни крикнуть, ни освободиться от них. Лишь двое в толпе, заметив неладное, пробрались к ней и перерезали ремни. Это были командир бронепоезда Харченко и комендор Володя Баранов. Они тоже ушли в последний бой и не вернулись больше…

Когда наступило самое страшное — плен и всех оставшихся в живых погнали в город, рядом с Олей в колонне оказалась женщина с двумя малолетними детьми. Оля взяла одного из них на руки. Уже в городе им обоим удалось незаметно выйти из колонны и влиться в толпы жителей. Потом она с большим трудом добралась домой, в Сакский район. Понадобилось много времени, чтобы оправиться от пережитых ужасов.

После войны Оля окончила фармацевтическую школу, много лет работала на крымских курортах, а недавно переехала в Севастополь и работает в одной из больниц…

Долго еще мы сидели у изголовья могилы, беседовали, вспоминали дорогих и близких нам друзей-товарищей. А когда ушли, на могиле осталось два букетика цветов.

Живут и трудятся в Крыму многие мои товарищи — бывший кок и пулеметчик бронепоезда Иван Николаевич Пятаков, комендор Борис Яковлевич Гришко, кочегар Иванов.

Особенно порадовала меня встреча с сыном комиссара Порозова. Ведь я его знал, можно сказать, еще с тех далеких боевых лет. А как сложилась его дальнейшая судьба?

Передо мной — три волнующих документа, напечатанных в многотиражной газете авиационно-технического училища, где в 1942 году учился Леонид Порозов.

Первый документ — письмо комиссара Порозова сыну:

«Сегодня исполнилось двадцать два года, как я состою членом партии. В этот день наш бронепоезд совершил много налетов на врага, и все были успешными. Я верю, что наш народ под руководством партии [284] разгромит врага. Верю, что после победы советские люди будут жить еще лучше и Родина станет еще прекраснее и могущественнее. Для этого, если придется, не жалко и умереть. Учись, сынок, военному делу упорно и настойчиво, и когда попадешь на фронт, бей врага, как бьем сейчас мы. Если струсишь, смалодушничаешь, тогда ты мне не сын».

Второй документ — письмо полкового комиссара Санникова. Вот оно:

«Курсанту Порозову Л. П.

Ваш отец полковой комиссар П. А. Порозов служил военным комиссаром бронепоезда «Железняков»… Ваш отец стойко защищал нашу священную землю и погиб в бою смертью храбрых, обороняя Севастополь. Пусть образ отца будет вашим знаменем в борьбе с озверелым фашизмом. За его пролитую кровь, за его смерть беспощадно мстите фашистским варварам — вандалам XX века».

Третий документ — письмо курсанта Леонида Порозова, выпускника-отличника:

«Я недавно узнал о гибели моего отца, комиссара бронепоезда «Железняков». Он стойко сражался до последних дней обороны, погиб в неравной борьбе, но не отступил. Я горжусь своим отцом и клянусь быть таким же, как он, — храбрым и беспощадным к врагам. Сейчас, закончив учебу, я заверяю, что честно и самоотверженно буду защищать свою Родину. Я отомщу поганым фашистам за смерть своего любимого отца, за гибель многих советских людей, павших от рук фашистских злодеев. Мое сердце переполнено чувством мести. И если мне придется погибнуть, то умру за Родину не трусом, а героем».

Эти письма всколыхнули всех курсантов училища. Вся рота, в которой был Леонид, подала рапорты с просьбой отправить на фронт под Волгоград. Лишь половину просьб удовлетворили. Леонида Порозова, как отличника, оставили в училище инструктором. Но прошло несколько месяцев, и через генерала Самохина, друга отца, Леониду удалось добиться отправки на фронт. Воевал на Ленинградском фронте в 7-м гвардейском штурмовом авиаполку. После тяжелого ранения его снова переводят в училище инструктором. После войны получил офицерское звание и сейчас служит [285] на Дальнем Востоке. Женат, имеет двоих детей — внуков комиссара Порозова.

Встречаюсь я и с людьми, которые не состояли в экипаже нашего бронепоезда, но принимали самое активное участие в его строительстве и боевой деятельности. Антонина Алексеевна Сарина, руководившая промышленностью города в дни обороны, и сейчас в Севастополе. Она возглавляет историческую комиссию при горкоме партии и ведет огромную работу по воссозданию правдивой истории обороны города-героя.

Живет в Симферополе бывший начальник политотдела военно-эксплуатационного отдела НКПС Александр Елисеевич Немков. Железняковцы очень любили его за большое внимание к бронепоезду.

К сожалению, не дожил до победы начальник ВЭО И. Д. Киселев, также очень много сделавший для боевой деятельности «Железнякова».

В силу сложившихся обстоятельств он 4 июля 1942 года попал в плен и был зверски замучен в фашистском концлагере. Трагическая участь постигла также начальника дистанции пути коммуниста Михаила Николаевича Вельского: гитлеровцы расстреляли его.