Мертвая зыбь - Лев Никулин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сидней Рейли.
Москва, Внутренняя тюрьма,
30 октября 1925 года
Это заявление говорило о том, что Рейли уже не возлагал надежд на заступничество английского правительства. Теперь он хотел только выжить. Любой ценой! Даже раскрытием всех тайн своих покровителей. "Высокие" идеи, "философские" обоснования провокаций, диверсий и терроризма - все было отброшено. Сохранить жизнь! Ради этого Рейли шел на все.
Можно вообразить, что переживал этот человек в бессонные ночи. Совсем недавно в ночном парижском кабаре провожали Савинкова: Рейли, его жена и Савинков пили за благополучное возвращение из России, смотрели на девиц, задирающих ноги в бешеном канкане, вокруг шумел ночной Монмартр... Нет Савинкова... Но Савинков все-таки не Рейли, такого не может случиться с "западным Лоуренсом"! И такое случилось. Может быть, он в тех же стенах, где был заключен его приятель и сподвижник...
Рейли жаловался на бессонницу. С ним хорошо обращались. К нему вызвали врача, он прописал веронал. Как-то, беседуя с Пилляром, Рейли сказал, что, если бы удался переворот в 1918 году или позднее, вряд ли с арестованными красными обращались бы так гуманно, как с ним, Рейли.
Приговор Революционного трибунала был приведен в исполнение 5 ноября 1925 года.
62
После ареста Рейли "Трест" переживал трудное время.
Мария Захарченко рвалась в Москву, надеясь, что Рейли ранен, что он в больнице, надо любой ценой спасти его, иначе "Трест" будет скомпрометирован.
Она писала Якушеву:
"Мучительная, щемящая тоска и полная неизвестность... У меня в сознании образовался какой-то провал... У меня неотступное чувство, что Рейли предала и убила лично я... Я была ответственна за "окно"... Для пользы дела прошу взять нас или хотя бы меня на внутреннюю работу".
Ей обещали вызов в Москву.
В Хельсинки приехала жена Рейли - Пепита Бобадилья. Она встретилась с Марией Захарченко, показала последнее письмо Рейли, полученное через Бунакова. Рейли сам признавал возможность ареста. Захарченко убедила его жену в непричастности "Треста" к гибели Рейли. Ведь подозрение падало и на Марию Захарченко.
Пепита поверила в гибель Рейли при переходе границы и поместила в "Дейли экспресс" траурное извещение о смерти Сиднея Джоржа Рейли, последовавшей на финской границе у деревни Ала-Кюль в ночь на 29 сентября 1925 года.
Для того чтобы отвести всякое подозрение от "Треста", тотчас вслед за арестом Рейли в квартире Стауница была инсценирована тревога. Собрались Якушев, Ланговой, Зубов, Стауниц и Мукалов. Спектакль был дан для Мукалова и Стауница, которые не знали, что на самом деле произошло с Рейли. Мукалов застал полное смятение, люди нервно курили, жгли какие-то бумаги, всюду валялись брошенные окурки. Якушев будто бы рвался ехать в Ленинград, его не пускали: он, мол, более других нужен "Тресту". Однако поехал Зубов с Мукаловым. Им было поручено расследовать то, что произошло в ночь на 29 сентября на границе. Мукалову показали письмо Марии Захарченко. Тут же составили ответ: "Болезнь кончилась смертью детей".
Свидетельство Мукалова, убежденного монархиста, имело значение для эмигрантов.
Из Финляндии ждали Марию Захарченко, но приехал Радкевич.
Он тоном допроса потребовал объяснений у Стауница:
- Что произошло с Рейли?
Сверкая глазами, держал руку в кармане, похоже было, что готов применить оружие.
Стауниц был в смятении, просил Радкевича рассказать, какие сведения о гибели Рейли есть на финской стороне.
Радкевич остыл и рассказал, что в назначенный час он и капитан Рузенштрем подошли к границе, ждали и вдруг услышали крики и выстрелы. Кинулись к реке, думали, что проберется кто-то раненый. Не допускали мысли, что это могло произойти с Рейли и его провожатыми. Решили, что перестрелка была с контрабандистами. До утра ждали Рейли на берегу реки Сестры. Напрасно. С русской стороны появились разъезды конных пограничников. Радкевич окончательно убедился в правильности версии катастрофы у деревни Ала-Кюль и был отправлен за границу через "окно" в районе Столбцов.
От варшавского представителя "Треста" Артамонова еще 8 октября пришло письмо:
"Происшествие, по-видимому, все же случайность. "Тресту" в целом опасность не угрожает. А это уже большое счастье, так же как и то, что Якушев не поехал провожать Рейли".
Доверие 2-го отдела польского генерального штаба к "Тресту" выразилось в том, что главным его деятелям - Якушеву, Потапову, Ланговому, Стауницу и Дорожинскому - опять были посланы маленькие браунинги с золотыми монограммами и часы каждому.
Тем временем ОГПУ готовило новую акцию "Треста" с целью укрепления его позиций в эмигрантских кругах за границей после поимки Рейли. Борьбу с монархистами, шпионами, террористами, направляемыми эмигрантскими организациями, ни в коем случае нельзя было ослаблять. Владимир Маяковский тогда писал:
Крепче
держись-ка!
Не съесть
врагу.
Солдаты
Дзержинского
Союз
берегут.
63
В конце 1925 года в сферу "Треста" был вовлечен известный деятель эмиграции Василий Витальевич Шульгин.
Первая встреча Шульгина с Якушевым произошла в 1923 году в Берлине, в присутствии Климовича. Встречу эту хорошо помнил Шульгин, помнил, как сенатор Чебышев заподозрил в Якушеве замаскированного врага. Но предпочтительно было поверить такому специалисту политического сыска, как Климович - бывший директор департамента полиции: в то время он вполне доверял Якушеву.
Член Государственной думы Василий Витальевич Шульгин, помещик Волынской губернии, вместе с А.И.Гучковым присутствовал при отречении Николая Второго от престола. Шульгин был убежденным монархистом, состоял при штабе Деникина в годы гражданской войны. Его присутствие при подписании царем отречения от престола ярые монархисты воспринимали как измену их идеалу, и отношение к Шульгину было почти враждебное. Конечно, не стремление укрепить свое положение в белой эмиграции двигало Шульгиным, когда он с помощью Якушева решился поехать в Советскую Россию, не поручение кого-либо узнать на месте, что за подпольная организация "Трест", о которой после провала Рейли вновь возникли темные слухи. Шульгиным руководило чисто человеческое чувство: он стремился в Россию, чтобы узнать, какая судьба постигла его сына, пропавшего без вести в Крыму в 1920 году. Ходили слухи, что сын Шульгина якобы взят в плен буденновцами.
Спустя сорок с лишним лет Шульгин говорил автору этой книги, что он поддался мистическим настроениям, которые владели им, и поверил одной "ясновидящей", убеждавшей, что его сын жив.
Еще в 1921 году, когда Крым был уже советским, Шульгин совершил туда опасное путешествие с целью найти сына. Десять человек, среди которых был и Шульгин, отправились из Варны на шхуне и высадились близ Гурзуфа. Из этой экспедиции вернулись только пятеро, и среди них был Шульгин. Сына не нашел, но в поисках не отчаялся. В 1924 году ему пришла в голову мысль связаться с Якушевым, как руководителем "Треста". Эту мысль подал Климович.
"Можете ли вы помочь мне разыскать сына?" - запросил Шульгин через Климовича, который вел переписку с Якушевым.
Якушев ответил утвердительно.
Тогда Шульгин спросил о возможности приезда в Москву его самого. На это последовал такой ответ: "Гарантировать полную безопасность не могу, но приглашаю вас в Москву".
Шульгин полагал, что спустя почти пять лет отыскать сына здоровым и невредимым едва ли возможно. Если бы он был в живых, то, конечно, дал бы знать отцу о себе. Но та же "ясновидящая" убедила Шульгина в том, что сын находится в больнице для душевнобольных. Это было похоже на правду, потому что у сына была дурная наследственность со стороны матери. А в таком состоянии он не мог дать знать о себе.
Когда Якушев сообщил, что Шульгин намерен приехать в Россию, то в ОГПУ к этому отнеслись с интересом. После дела Рейли поездка Шульгина и его благополучное возвращение могли бы доказать силу "Треста" и укрепить его позиции в белой эмиграции. И Дзержинский поручил "Тресту" пригласить Шульгина, помочь в поисках его сына и вместе с тем дать возможность убедиться в существовании МОЦР, не мешать возвращению за границу.
Так решалась поездка Шульгина.
Через много лет, в летний день, под Москвой, Василий Витальевич Шульгин спокойно рассказывал об этом путешествии как участник событий и как литератор, искусно описывая действовавших в этих событиях лиц.
- Вы спрашиваете о внешности Якушева? Внешность его была такая, как и у большинства петербургских чиновников. Это был солидный человек, с солидными манерами. Ему было, когда я его знал, лет за пятьдесят. Он был бодр, рассказывал мне, как с котомкой за плечами много раз тайно переходил границу. А каковы были эти переходы, вы можете судить, если прочтете в моей книге "Три столицы", как я переходил границу... Якушев носил золотое пенсне, что всегда придавало ему импозантность...
