О чем молчит соловей. Филологические новеллы о русской культуре от Петра Великого до кобылы Буденного - Илья Юрьевич Виницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В статье также приводились сенсационные детали есенинского быта (он, оказывается, в свободное от поэзии и алкоголя время был еще и художником, скульптором и музыкантом) и бурного свадебного путешествия Дункан и Есенина по Америке и Европе. По утверждению безымянного автора, после возвращения в Париж поэт стал вести себя настолько безрассудно, что друзья и меценаты Айседоры боялись заходить в ее студию. В конце концов Дункан решила, что ее терпению пришел конец, наняла с полдюжины крепышей-охранников («a half-dozen husky guards»), которые увезли Есенина обратно в Россию. «Мой муж еще один Эдгар Аллан По, – сказала она с грустью, – но я не могу находиться с ним здесь больше. В нем слишком много от черта». При этом она продолжала любить своего «безумного гения-ребенка» («mad child of genius») и всегда воспевала его.
Сергей Есенин в своей студии, где он занимался рисованием, скульптурой и музыкой, когда не писал стихи и не пил водку
К интересующему нас айседоровскому циклу статей примыкает и вышедшая в воскресных газетах Херста 5 декабря 1926 года большая анонимная статья с «кричащими» иллюстрациями, озаглавленная «Обходительный палач России: необыкновенная личность Феликса Дзержинского»15.
В статье, начинающейся словами «Москва, 22 ноября», говорится о том, что кровавый глава ЧК, приговоривший к смерти почти два миллиона человек16 и державший в страхе все советское руководство, включая «Николая Ленина»17, не трогал поэтов и всегда помогал им. Зная об этой его слабости, некоторые заключенные специально сочиняли в тюрьме стихотворения, чтобы разжалобить «советского Робеспьера».
Особой любовью Дзержинского пользовались Есенин и его жена Дункан. Феликс Эдмундович часто приглашал их к себе обедать, а когда Есенин написал крамольную «длинную балладу» против «Каменева, Троцкого, Радека, Зиновьева и других еврейских лидеров революции», не только спас поэта от гибели, но и приказал опубликовать это произведение и способствовал самому широкому его распространению по стране. Это заступничество, как подчеркивает безымянный автор статьи, стало одной из причин заговора против Джержинского, устроенного обиженными вождями революции, сумевшими в конце концов отравить его вином, хранившимся в секретном погребе на Лубянке. Это единственная, насколько нам известно, версия, представляющая главу ВЧК жертвой поэмы «Страна негодяев» (1922–1923) С. А. Есенина!
9 октября 1927 года, уже после трагической смерти самой Айседоры, опять же в воскресном приложении к херстовским газетам выходит еще одна статья несомненно того же автора, названная «Айседору Дункан преследовал как наваждение предсмертный завет ее безумного мужа»18. Здесь разворачивается удивительная история прекрасной египетской (не этрусской) урны, подаренной Айседорой мужу накануне свадьбы – той самой урны, в которой, по ее словам, хранился пепел сердца самой Клеопатры и в которой молодой супруг танцовщицы увидел символ их собственного соединения после смерти.
Вся эта история передана в статье со слов русского журналиста, живущего в Америке и якобы являющегося близким другом Есенина и Дункан, Ивана Народного (запомним это имя). Он только что вернулся из Парижа, где успел взять интервью у великой танцовщицы незадолго до ее кончины. «Знаете ли вы, Иван, что он оставил ужасное послание для меня перед тем, как покончил с собой после освобождения из советской тюрьмы?» – сказала Дункан Народному. На упомянутой выше египетской урне, в которую умирающий сцедил свою драгоценную кровь, он написал слова: «Айседора! Я жду тебя!» Еще одним заветом Есенина Дункан считала его странные предсмертные стихи «Призыв к смерти», из которых Народный приводит несколько строк, уже известных нам по ноябрьской статье 1926 года (только там эти стихи были адресованы хорошенькой американке, ученице Дункан).
Айседора поведала Народному, что ее давно томят предчувствия смерти. Перед своей трагической гибелью от шарфа, попавшего под колеса автомобиля (Народный сообщает, что видел в гардеробе Дункан этот шарф и ее накидку, подаренные ей, разумеется, Есениным) она готовилась станцевать «Танец смерти», который считала своим высшим художественным достижением. Американский корреспондент стал также невольным свидетелем телефонного звонка первой жены Есенина Дункан (эта жена, как сказала Айседора, работала официанткой в парижском кабаре и предлагала обедневшей танцовщице материальную помощь, от которой та отказалась).
По словам Народного, Есенин был одержим мыслью о театрализированном самоубийстве. Вновь упоминаются его план покончить с собой на сооруженном им на Красной площади погребальном костре и арест «совестской полицией», которой поэт сказал, что хотел таким образом отпраздновать смерть своей последней иллюзии. Через неделю после выхода из тюрьмы он вскрыл себе вену на запястье, предварительно завещав, чтобы кровь из его сердца была послана Айседоре. В заключение Народный сообщал, что кремированные сердца Клеопатры и бурного Есенина покоятся ныне в древней урне.
К этой исторической вазе Иван Народный возвращается и в вышедшей под его именем в мае 1941 года статье, озаглавленной «Пепел Айседоры Дункан и ее безумного возлюбленного спасен в последний момент»19.
В этой статье рассказывается о чудесной находке немецким офицером в Париже древней урны, на которой было написано: «Айседора! Я жду тебя». Эту урну французская дворничиха-консьержка нашла в квартире русского писателя Алексея Ремизова и уже собиралась опустошить. «Эта находка обрадует Берлин!» – воскликнул остановивший ее немецкий офицер. В самом деле Гитлер и его канцелярия иностранных дел охотились за исторической вазой по просьбе самого Сталина, последовавшей сразу после заключения пакта о ненападении между двумя странами. Дело в том, что Иосиф Виссарионович решил установить в СССР культ Есенина как национального поэта-героя, а в урне, как мы уже знаем, был прах не только Есенина, но и жены поэта Айседоры, в свое время обласканной Советами.
Народный попутно рассказывает об отношениях к Есенину большевиков во главе с Лениным. Последний подарил ему дом в Ленинграде и пенсию, которую Серж всю тратил на водку. После расставания с Айседорой суицидальный Есенин поджег свой дом в Москве. Затем он зажег погребальный костер в центре Москвы, а через неделю после освобождения из тюрьмы взял старую этрусскую вазу, подаренную ему Айседорой, и написал на ней свой последний завет. Он также оставил
