Орлиная степь - Михаил Бубеннов

— Уезжаете, а целину-то небось и в глаза не видели? — брезгливо спросила Хмелько. — Что о ней будете рассказывать в Москве?

— Вот я и хочу на нее посмотреть, затем и двигаю туда, — нисколько не смутившись, ответил Деряба. — Поглядеть, конечно, надо. Значит,» подбросишь, да? Что, не желаешь? А не желаешь, давай мотоцикл, я сам доеду!

— А мне пешком?

— Тебе близко. Дойдешь!

— Слушай, катись-ка ты!.. — вдруг вспылив, крикнула Хмелько и хотела уже вскочить на мотоцикл, но Деряба схватил ее за плечо.

— Не даешь? — заорал он над ухом. — А ну, отдай!

Одним рывком он отбросил Хмельно в сторону и взялся за руль мотоцикла, но Хмельно тут же налетела сзади и сшибла его с ног. Быстро вскочив, Деряба свирепо вытаращил на Хмельно глаза и выбросил вперед огромные ручищи.

— У-у, гадюка, где ты?

— Вот я где! — выкрикнула в ответ Хмельно, бесстрашно надвигаясь грудью на Дерябу, и, чего тот никак не ожидал, подпрыгнув, ударила его ногой в низ живота.

Степан Деряба со стоном свалился наземь и скорчился у мотоцикла. Через некоторое время он все же кое-как приподнялся на колени, еще более опьянев от злобы. В его руках блестел коротенький и острый, как шило, нож. Он сказал, щеря желтые зубы:

— Ну, гадюка, налетай!

Хмельно смотрела на него издали, сурово сдвинув брови, готовая в любую секунду сорваться с места.

— Что, слабо? — спросил Деряба.

Теперь он знал, что может действовать смело. Он сел на мотоцикл, дал газ и рванулся к дороге.

Но через секунду Хмельно уже схватила ружье, про которое вгорячах да спьяну Деряба совсем позабыл, и над вечереющей степью раздался оглушительный выстрел. Мотоцикл завилял, перескочил дорогу и вместе с Дерябой врезался в тарначи.

Опомнясь, Хмельно вдруг услыхала лошадиный топот, оглянулась на дорогу, в сторону степи, и увидела Соколика на полной рыси, а в ходке — на ногах, во весь рост — Леонида Багрянова с вожжами в руках. Не дожидаясь его, Хмельно полезла в тарначи, держа ружье наготове, и вскора увидела мотоцикл. Дерябы поблизости не было, и Хмельно, зная, что он прячется в тарначах, крикнула:

— Эй, ты, герой, забери ружье!

— На дороге оставь, — отозвался Деряба из кустов.

Багрянов тяжело дышал, пробираясь сквозь кусты к Хмельно. Подав ему ружье, она сказала: — Отдадите Дерябе.

— Что здесь произошло? Почему стреляли? — заговорил Леонид, растерянно озираясь: видно было, что он от испуга сам не свой.

— Спросите у Дерябы, — ответила Хмельно, вытаскивая мотоцикл на ровное место.

— Ну что вы, обождите… — виноватым голосом попросил Леонид.

Хмельно молча вскочила на мотоцикл и рванула на полной скорости по дороге в Лебяжье.

Получив ружье, Степан Деряба выбросил из правого ствола пустую гильзу и покачал головой. — Убить могла, дура. — Что здесь произошло? — спросил Багрянов.

Но Деряба по вполне понятным причинам отказался рассказывать о том, что произошло между ним и Хмелько. Однако он сообщил, что направляется в Заячий колок.

— Тебе нечего там делать, — сказал на это Багрянов.

— Это что же, к друзьям-приятелям не пускаешь? — зло косясь, обтирая кровь с исцарапанного лица, спросил Деряба. — А какое у тебя на это право? Где законы?

— Если хочешь, садись, увезу в Лебяжье, — не отвечая, предложил Леонид и вскочил в ходок. — Бродить ночью по степи не советую: пьяный свалишься где-нибудь и уснешь на сырой земле. Едешь? Я трогаю.

— Трогай!

Какая-то странная нетерпеливость овладела Багряновьш с этой минуты. Он начал то и дело погонять Соколика, благо дорога шла в низину, где в правой стороне от нее лежали пресные озера. «Ну и отчаюга! — с восхищением думал Леонид о Хмелько. — С таким бандюгой сладила! До смерти напугала!»

Леониду вдруг вспомнилась одна девушка, которую ему пришлось встретить на фронте. Эта девушка — ее звали Катей, — оставшись одна от взвода, около часа отбивалась чем попало от группы гитлеровцев, пока на выручку к ней не подошли наши танкисты. Он видел, как генерал на лесной полянке перед строем солдат вручал Кате боевой орден. С той минуты сын танковой бригады Ленька Багрянов полюбил Катю такой пылкой и беззаветной отроческой любовью, что долгое время жил точно в бреду. Он не встречал больше Катю никогда, но образ храброй девушки около года тревожил его юную душу.

«Эта тоже не струсила бы», — подумал Леонид, вновь переносясь мыслями к Хмелько и воображая ее на месте бесстрашной Кати. Ни одно из тех чудесных качеств, какими обладала Хмелько в избытке и какими до сих пор любовался Леонид, не шло в сравнение с этим новым ее качеством, только что открывшимся в ней; Леониду казалось, что оно — это новое качество — самое важное для человека, начинающего жизнь в здешней степи.

Леонид не думал в эти минуты о Светлане и тем более сознательно не сравнивал ее с Хмелько. Но помимо его воли они сравнивались в его сознании сами собой. У Светланы вое было в будущем: и характер, который только-только начал крепчать, и та особенная женская красота, которой она едва лишь начинала светиться. Она была прекрасна больше всего именно тем. что обещала, отчего Леонид и сравнивал ее с зарей. Но то, что Светлана обещала в будущем, Хмелько имела уже сейчас…

Теперь Леонид хотел встретиться с Хмелько как можно скорее, позабыв, однако, с какой мыслью он уезжал из Заячьего колка. Он забыл, что должен был извиниться перед Хмельно и вырвать ее вон из своего сердца. Она вонзилась теперь в его сердце еще глубже — вот так зерновка ковыля вонзается в землю и обязательно приживается там, где вонзилась.

Сосновый бор и Лебяжье были уже близко. Леонид ехал низиной, которую затягивало легчайшей сумеречностью. Правее от дороги чернели заросшие камышами озера; далеко за ними, предвещая на завтра ветер, громоздились багровые облака. В левой стороне тянулись солончаковые хляби; там кое-где сверкала ярко-алая вода и покрикивали верные обитатели гиблых мест — чибисы. Чем-то необычна и немного тревожна была сегодняшняя вечерняя заря — вероятно, тем, что грозилась непогодой.

Вновь пошли реденькие тарначи. Соколик вдруг испугался чего-то и начал сбиваться с дороги. Сдерживая его, Леонид, не веря своим глазам, увидел влево от себя, около кустиков шиповника, Галину Хмелько. Она выпрямилась у мотоцикла, тыльной стороной ладони убрала волосы со лба и подставила лицо заре. Остановив Соколика, Леонид, быстро зацепив вожжи за решетку облучка, соскочил с ходка и нетерпеливо оглядел Хмелько. И опять что-то дрогнуло в нем, как тогда, у орлиного гнезда, и опять тревожное чувство пронзило и ожгло его всего, вплоть до последней кровинки… Но на этот раз он шагнул к Хмелько, не отрезвев. Нет, нельзя любоваться женщиной, ожидающей своего счастья! «Куда же я иду? Зачем? Что я делаю? Что мне надо?» — не говорил, а мысленно кричал Леонид на каждом шагу, кричал сердито и рсуждающе, с тяжелейшей досадой чувствуя, что совершает то, чего не должен совершать, и все же продолжал идти: неведомая сила, несмотря ни на что, влекла его к Хмелько. Он совсем не помнил в эти секунды о том, что хотел сказать ей, отправляясь в Лебяжье, он вообще не знал, о чем может говорить с Хмелько, но тем не менее всей своей мятущейся душой со стыдом и болью жаждал встречи с ней…

— Что случилось? — крикнул он Хмелько на ходу, совершенно не понимая, что кричит, и не слыша своего голоса.

— Да вот… Деряба испортил! — отозвалась Хмелько, счастливо жмурясь от солнца.

Очень хорошо, что оказалось дело, иначе можно было сойти с ума от сознания своей слабости перед Хмелько. Леонид обрадовался, делу, будто увидел в нем спасение от верной гибели. Безо всякого труда он завел мотор и тут же, ошарашенный догадкой, заглушил его. «Ждала!» — шепотом, замирая, произнесла его душа. У него вдруг резко выдались и окаменели скулы. Она стояла так близко! Она так звала! «Что же я стою как истукан? Что же молчу? Зачем я здесь? — в смятении метались его мысли. — Почему я смотрю на нее и не могу оторваться? Что же дальше? Что сказать ей?» И вдруг Леонид, хотя и был будто в горячке, впервые отчетливо осознал: когда он не видел Хмельно, он не только не любил ее, но даже ненавидел за то, что она встала на чужой дороге, он мог с легким сердцем жесточайше осуждать Хмельно, считая ее поступок безнравственным; но в те минуты, когда видел ее перед собой, неизменно как завороженный любовался ею, тянулся к ней… «Что же со мной? Разве я её люблю? — вновь закричал он себе; лоб его покрылся потом. — Чушь! Бред! Я ненавижу ее! Я презираю ее!» Но вместе с тем Леонид продолжал любоваться Хмельно, ее улыбающимся лицом, ее ямочкой на правой щеке, ее глазами и всем существом своим желал сделать к ней шаг, последний шаг, и схватить ее в свои руки. Схватить и зацеловать! Схватить и задушить!

Но он не успел сделать последнего шага. От Хмельно не укрылось мучительное смятение Ба-грянова. Однако она так заждалась, так истосковалась по нем, что поспешила объяснить его смятение одной лишь нерешительностью и сама шагнула1 к нему.