Повестка в космос - Максим Лучинин

Черные волны пробегали по его поверхности. Густые колосья прогибались под порывами ветра. Лес огибал огромную низину по бокам, виднелся на противоположном конце поля чуть заметной темной кромкой.

Я дошел до конца, ступил на край обрыва. Небо порвалось громом, обложившим все вокруг. Среди его отголосков нарастал далекий шум. Словно сплошь по всему небу вдруг кто-то зашуршал бумагой. Я не успел ничего сообразить — на лицо упали первые капли. Редкие — одна, вторая, — маленькие, они вели за собой армию. Наступая отдельными потоками, бесчисленное дождевое войско скоро достигло земли — и серебряная прозрачная сеть заполнило пространство. Несколько секунд — и я промок насквозь. Стеклянная стена сверкала янтарным светом солнца, прорывающимся сквозь черную мглу туч ярким лучом. И в этом прожекторе, светящем с небес, красовалась могучая темная башня, возвышающаяся в центре ржаного поля.

Вода! Тысячи литров воды! Черт его знает, может быть, это тот самый ливень, который случается здесь один раз в год. Я решил возвращаться назад, чтобы успеть собрать все, что успеет затечь в дыры, щели и вмятины корабля. Наверное, перед тем как отправиться в путешествие, стоило вырыть яму, предусмотреть заранее возможность дождя. Но мне и в голову не пришло.

Поле с башней осталось позади, тяжелый промокший вещмешок был набит колосьями под завязку, по голове барабанил дождь. Что ж, вода есть, голодная смерть в ближайшее время мне тоже не грозит. Этот раунд тоже остался за мной. Сплевывая шелуху и пленки, я на ходу грыз мягкое зерно. Не знаю, рожь это, пшеница или что-то совсем-совсем другое, но это съедобно. Черт, прямо хоть мельницу строй и хлеб пеки!

Но, думаю, мельниц тут и без меня должны были понастроить. Кто-то все же живет здесь. И теперь мне очень хотелось знать: кто? Что за люди? Что за существа? Известно ли им о приземлившемся корабле? Что они намереваются делать? И где скрывались до сих пор? Вопросов — море, но ни на один из них нет ответа. Ясно одно: надо искать этих хлебопашцев. Кто бы они ни были, но они разумны. Засеянное зерном поле — достаточный признак возможности контакта, а построенная посреди поля башня еще больше добавляла мне уверенности. Возделывание земли и строительство вполне подойдут для затравки разговора.

Эх, как же полегчало у меня на сердце! Страх провести годы в одиночестве делал жизнь не слишком привлекательной для пользования, что тут ни говори. Существовать, зная, что следующие десятки лет не ждет ничего, кроме разговоров с самим собой, кроме воспоминаний о прошлом, кроме постоянной тоски и умирающей надежды на спасение, — жить так — не слишком большое удовольствие.

И поэтому я торопился. Торопился вернуться к кораблю, собрать воды, посмотреть, как там ауаника, — и снова туда, к черным волнам ржаного поля, искать следы здешних обитателей.

Путь назад оказался в сто раз тяжелее. Дорога поднималась вверх, и, хотя уклон был небольшой, силы закончились быстро. Сказалось и то, что питание в последние дни никак не соответствовало понятию «полноценное». Сырой насквозь, злой, я с трудом переставлял отяжелевшие ноги. А дождь все лил и лил.

Корабль показался впереди темным холмом, плохо различимым в мутной пелене воды. Кроссовки устало чавкали по грязи. У меня осталось одно желание: побыстрее зайти внутрь, сбросить липнущую к телу одежду и отдохнуть от барабанящих по затылку струй. Стаскивая на ходу вещмешок, я завернул ко входу.

У входа в корабль стояла ауаника. Запрокинув голову, она ловила ртом дождь, и ее растопыренные ладошки проседали вниз под ударами тяжелых капель.

3

— Ты как?

— Я вспоминала: Эри, Ди, наша дорожка в лесу, особенно та ночь… Свет неба проникал до самых ног! Как легко мы шли!.. И я думала: доходила ли я до конца в ту ночь? Эри пела, словно мы не знали печалей… Никогда еще не было так хорошо. Я решила, что остаюсь и дослушаю ее песню.

— Э-э… Ну, это круто. — Я потер пальцем висок, соображая. — Ну а в целом ты хорошо себя чувствуешь?

— Да. — Она сморщилась, но я не понял, то ли это улыбка, то ли гримаса боли. — Мне хорошо. Только мне не надо бежать и кричать.

— Господи, да конечно, не надо! — немедленно согласился я. — Ни в коем случае! Даже не думай. Нет, бежать точно не нужно. Да тут и бежать-то некуда. А если покричать — так это я сам могу, ты скажи, если что…

Мы сидели на ступеньке корабля и наслаждались свежестью и тишиной, царившими после ливня. По крайней мере, я — точно наслаждался. Гораздо больше я был, конечно, рад видеть девчонку живой. Ауаника сидела рядом и внимательно разглядывала все вокруг своими чернющими глазами. Удивительно! Прямо рядом со мной — инопланетянка. Настоящая. У нее глаза сплошь черные, будто залитые чернилами, дырочки на щеках, черная грива на голове и хребте. Ощущение походило на то, какое испытываешь при виде экзотического животного: крокодила там или жирафа в зоопарке. Невероятная форма, странный цвет — но оно живое, двигается, дышит! А тут не только двигается, да еще разговаривает на нашем языке! Смешно дергает головой, выталкивая непривычные звуки из горла, сливает отдельные слова в одно целое, — но я понимаю ее, и от этого захватывает дух. Как если бы в том же зоопарке плавающий в мутной воде крокодил вдруг подплыл поближе и несмело заговорил с тобой: «Здравствуйте, я крокодил, давно хотел с вами познакомиться». Ауаника крокодила, конечно, не напоминала, но необычность ощущений от ее присутствия рядом превосходила крокодильские раз в сто.

— Здесь странно, — промолвила она. — Лес странный. И мало всего. Где остальные? Я никогда не видела такого пустого места.

— А кто тут? — не понял я. — Ну да, мы одни, никого больше нет… А остальные вон, — я показал на ряд могил, — никто не выжил. Только мы с тобой. Вот такие пироги…

— Как ты выжил?

— Повезло. — Я пожал плечами.

— Люди не могли выжить, — промолвила она, — я тоже думала, что пора уходить. Наши помощники ушли. — Она печально поглядела на холмики. — И Пэта ушла… — Я понял, что она говорит про вторую ауанику. — Но я другое думала. Тут, — она взмахнула руками, — мало всего. Мало желающих быть здесь. Странное место.

Черт ее знает, что она имела в виду. Подозреваю, она действительно думает «другое». Истанты, конечно, молодцы, — научили нас говорить на одном языке. Но вот понимать друг друга — это совсем другое.

— Тебя как зовут? — спросил я, решив обрести почву под ногами.

Она засмеялась. Вроде да, засмеялась.

— Ди называла меня У-у-унта! — Ауаника сморщилась, в глазах ее заблестели огоньки. — Ди веселая! У-у-унта! — повторила она, выпячивая рот.