Пульс за сто - Олег Викторович Солод

Я быстро поднялся к пролому Аль-Мамуна[28]. Его перегораживала легкая дверь из металлических прутьев. На двери висел замок.

— Эй! — крикнул я в темноту. — Здесь кто-нибудь есть?

Никто не отозвался. Меня охватило отчаяние. Неужели тут нет никакого смотрителя или хотя бы сторожа? Какую глупость я сделал, когда избавился от офицера! Впрочем, вряд ли у него имелись ключи от пирамид. Сбежав вниз, я огляделся по сторонам, но увидел только одно — солнечный диск висел прямо над горизонтом, готовясь опуститься в горячий песок пустыни. Досада переполняла меня. Стоять у самых дверей — и уйти, так и не попав внутрь? Невозможно.

Я снова поднялся наверх. На мгновение мелькнула мысль сломать проклятый замок, но это было бы уже слишком. Мои руки против воли впились в прутья двери и затрясли ее. Открывайся! Открывайся, черт побери!

Неожиданно я почувствовал чье-то присутствие за спиной и быстро обернулся. Предчувствие не обмануло. У подножия пирамиды, там, где только что не было ничего, кроме песка и камней, стоял глубокий старец в одеянии, больше напоминавшем одежду древних египтян, чем традиционную арабскую галабею. В руках старик держал что-то, похожее на кадило или светильник.

Ко мне немедленно вернулась надежда. Быстро спустившись вниз, я обратился к нему:

— Вы можете открыть пирамиду? Назовите любую сумму, сколько захотите. Понимаете… — Я сбивчиво повторил историю, уже поведанную солдату на дороге.

Старик молча выслушал меня и принялся медленно подниматься к пролому. Сдерживая ликование, я пошел за ним.

Мне не удалось заметить, как он открыл замок. Перед самым проломом я неожиданно споткнулся, а когда поднялся на ноги, дверь была распахнута и старец стоял перед ней, ожидая меня. Свершилось! С минуты на минуту моей детской мечте суждено было сбыться!

Первый шаг дался непросто. Совершенно некстати я почему-то вспомнил о проклятии фараонов и, оказавшись в темноте, остановился. Однако египтянин зажег светильник, и тьма немного расступилась.

За дверью начинался узкий проход, войти в который можно было, только согнувшись — его потолок находился на уровне моей груди. Старик сделал приглашающий жест. Я шагнул внутрь.

Скудный свет допотопного кадила еле-еле позволял видеть пол под ногами. Проложенные дорожки с деревянными перилами оказались кстати — пол круто уходил вниз. Необычная ли обстановка тому виной или что-то иное, но в этом коридоре я продолжал чувствовать себя весьма неуютно. Внутри пирамиды Менкаура ничего подобного испытать не пришлось. Правда, то было днем, и среди десятков других людей. Теперь же с каждым шагом я чуть ли не физически ощущал давление шести миллионов тонн камня над головой.

Довольно быстро я потерял ориентировку в пространстве и не имел ни малейшего понятия, какое расстояние мы прошли по коридору, когда он неожиданно сменился лестницей, идущей вверх. За лестницей начался новый коридор, теперь уже восходящий. Мне казалось, что благодаря рассказам бабушки и виденным ранее картинкам устройство Великой пирамиды не таит для меня секретов. Как же я ошибался!

Подниматься вверх по ступенькам оказалось непросто. Хотя я и считаю себя тренированным человеком, сердце в груди колотилось не на шутку. Пришлось остановиться, чтобы перевести дух. Мой спутник, несмотря на преклонные годы, не выглядел усталым.

— Далеко до Большой галереи? — спросил я.

Вместо ответа он, по-прежнему не говоря ни слова, махнул кадилом, показывая вперед.

Вскоре — не могу сказать когда, поскольку время вокруг явно остановилось — мы, наконец, ступили под своды Большой галереи. При виде этого чуда все страхи мгновенно растаяли. Передо мной вновь распахнулось пространство. Свет кадила не доставал до высокого потолка галереи, и потому складывалось впечатление, что ее чуть сходящиеся к верху стены уходят в бесконечность. После тесноты коридора широкая просторная галерея завораживала неземной красотой. Только ради того, чтобы оказаться здесь, стоило идти на все предпринятые мной ухищрения. Наслаждаться ее совершенством можно было бесконечно. Лишь одно побудило меня тронуться с места — осознание того, что снаружи, за невообразимой толщей камня, быстро темнеет.

Подъем по деревянному помосту, проложенному по полу галереи, дался куда проще. И вот я уже стоял в погребальной камере фараона. В углу возвышался пустой гранитный саркофаг. Находилась ли здесь когда-нибудь мумия Хуфу или нет — споры об этом не утихают до сих пор. В стенах виднелись отверстия тех самых загадочных шахт, что проложены из гробницы наружу. По одной из гипотез душа фараона находила через них свой путь к звездам. Да уж, кроме души, вряд ли что-то иное могло просочиться по столь узкому проходу.

В целом камера фараона производила весьма мрачное впечатление. Возможно, виной тому облицовка из черного асуанского гранита, резко контрастирующая с белыми известняковыми плитами галереи. Я снова почувствовал себя неуютно. Впрочем, стоило ли удивляться? Ведь я стоял в могиле. Эта мысль невольно заставила поежиться. Поэтическое настроение, овладевшее мной в галерее, окончательно улетучилось. Кажется, пора возвращаться. В конце концов, цель достигнута. Я — слава вовремя подвернувшемуся «гиду»! — все же побывал в самом сердце Великой пирамиды.

Вспомнив о старике, я обернулся и обнаружил, что кроме меня, в камере никого нет. Кадильница стояла на полу перед входом. Ее фитиль светил ровным в безветрии мира мертвых пламенем. Египтянин дал мне возможность в одиночестве прочувствовать атмосферу вечности.

Я окликнул его и немного подождал, но никто так и не появился. Может, он не только немой, но и глухой? Я взял кадильницу в руку, вышел из камеры и поднял ее на уровень глаз. Расступившаяся мгла выпустила из своих объятий только каменные стены.

— Эй! Где вы?

Ответом была тишина. Губы мгновенно пересохли. Что это? Какая-то шутка? Я прошел немного вперед и еще раз позвал старика. Безрезультатно. В голове принялись роиться неприятные мысли: «Куда он делся? Ушел? Но почему?! Решил, что я и без него смогу найти обратную дорогу? Поэтому оставил мне светильник? А сам? Он что, умеет видеть в темноте?»

Какими бы ни были ответы на все эти вопросы, их время придет позже. Сейчас надо торопиться. Если египтянин ушел, то недалеко. Догнать его будет нетрудно.

Крепко держа в левой руке кадильницу, я принялся спускаться вниз по галерее, невольно сдерживая свой порыв. Не хватало еще кубарем скатиться вниз к ее подножию. Меня не так волновали возможные увечья, как перспектива остаться в кромешной темноте.

Довольно быстро миновав галерею, я остановился и снова окликнул старика. Ответа не последовало. Непостижимо. Я осматривал камеру фараона минуты две, не больше. Если даже допустить, что египтянин сразу покинул меня, как он мог уйти так далеко вперед? Впрочем,