Власть над водами пресными и солеными. Книга 1 - Customer

— Не заводись! — останавливаю я выброс материнского тщеславия. — Я и сама знаю, что кабарга его ценит, а кайман вообще от себя отпускать не хотел, десять швов наложили. Сонь, вот скажи, по местным меркам он завидный жених или как?

— Или как! — фыркает Соня. Майкино лицо напрягается. — Он не просто завидный, он золотой. Лучше парня я не знаю. Умница, красавец, солнышко. Герочка у нас молодец. Все, что парню в его возрасте можно иметь, он уже имеет. Работа, квартира, машина. И тетки у него такие обалденные… прям не знаю, чего еще пожелать.

— Бабушку другую пожелай! — морщусь я. — Она когда про Хелену гадости говорила, я ему в лицо посмотрела и сразу поняла: племянничек все на себя примеряет. Счет в банке есть? Нету. Хоромы двухэтажные с бассейном и садом есть? Нету. Начальником того-сего является? Не является. Богатая родня при последнем издыхании имеется?

— Имеется, — шипит Майка. — Бабуля! Вернусь домой — и ее последнее издыхание станет вопросом техники!

— Не больно-то вы торопились с вопросом ее издыхания… до сих пор, — замечаю я. — Почему она еще здесь?

— Ну нельзя ж ее было вот так… идите вон, мама, праздники окончены, — нервничает Соня. — Я не такая монстра, как… как некоторые.

— А я — такая, — заключаю я. — И раз я монстра, то и отправлю дорогую мамочку восвояси, пока она не наделала дел.

— Каких дел? — Сонины глаза жалобно округляются.

— Тех, о которых речь. У этой бабы под языком змеиный камень. Она вся истекает ядом. Но, поскольку нас она уже уделала, а Хелену я ей трогать запретила, маманя планомерно травит Герку. Одно на мозги капнет, другое… Пацан и задумывается: и кому я такой нужен? Вот приглядится ко мне девушка, вот поймет, что я лузер, да поздно будет. Лучше я уж сам Хелену отошью, чтоб жизнь ей не портить…

— Это когда такое было? — изумляется Майка.

— Yesterdays, что означает «вчерась»! Едва его в полете перехватила. Перехватила, образумила, с Хеленой сама поговорила, пообещала их прямо в магазине поженить, если дурить вздумают… Но это ж ненадолго!

— Почему?

— Потому что я — не антидот! Антидота против мамашиного яда не существует. Завтра у нее родится новая идея, как еще Гере мозги промыть. Ляпнет про то, как страшно в России жить, как тяжело там придется немецкой сиротке — и, глядишь, пошла писать губерния.

— И что нам делать? — вздыхает Сонька.

— Что? — кривлю я рот в недоброй усмешке. — Ну как что? Блокпост возле Герки устроить. Дежурить посменно.

— А ты уверена, что Хелена… — Майка замялась.

— Во-от, Майя Робертовна, во-от. Уже и вы засомневались. Как тут парню не засомневаться? Хелена, между прочим, надежный человек и далеко не дурочка. И не предполагает, что уже в Шереметьево ее будет ждать скатерть-самобранка на две тыщи персон и лимузин цвета бедра испуганной нимфы… Соня, сядь прямо! Никуда этот фраер и через полчаса не денется, успеет наглядеться на красы твои старушечьи…

— Это у кого ста… — заводит шарманку Софи, но на полуслове машет рукой и убирает свои потрясающие ноги под столешницу. Фраер печально опускает глаза. Клеиться к трем сразу ему стремно.

— Словом, Хелене правильная девушка. Настроена на серьезные перемены в судьбе. Надо учиться — будет учиться. Надо работу искать — будет искать. На муже медалькой висеть не станет. Поумнее многих, кого я лично знаю. Но дело не в этом. Дело в том, что они друг друга любят. Уж поверьте мне, бабы, упускать НАСТОЯЩУЮ любовь — судьбу гневить.

— Да-а-а, это так… — вздыхают «бабы».

Бабьего в моих сестрах немного. Но обе знают не понаслышке: любовь не кариес, ушла — не вернешь. Есть такие подарки судьбы, после которых не всегда тебя ждет счастье, как правило, просто наступает другая жизнь. К ней еще привыкнуть надо, приноровиться, но если откажешься… Тогда и старая жизнь к тебе не вернется, и новой не будет. Проживешь все отмеренные тебе десятилетия, будто и не жил вовсе. А на смертном одре станешь вспоминать не то, что сделал, а то, чего НЕ сделал. Испугался. Отказался. Удрал.

Глаза моих сестер на мгновение пустеют. Обе они уходят в свои внутренние миры, в свои непрожитые судьбы, в свои непройденные дороги. Нелегко им. Ну, пусть подумают, каково Гере придется, если и его возьмет за руку «умудренная жизнью» бабуля и уведет с его собственного пути. В никуда. Потому что все они, умудренные, только туда нас и уводят. В пустоту. Где нет ничего, кроме сожалений о несбывшемся.

— Значит, придется отказать маме от дома. Причем немедленно, — размеренно произносит Софи. — Как бы оно потом ни обернулось…

— Будет скандал, — обреченно кивает Майя. Обреченно? Да нет, скорее сосредоточенно. Скандал — родная Майкина стихия. Точный расчет в эпицентре бури, подпитка от бушующих вокруг страстей, гармония, обретенная в хаосе, — любимые ее забавы. Удивительно, что она так долго от них отказывалась.

— Да ведь в России маменька Геру снова доставать начнет? — не то утверждает, не то спрашивает Соня.

— А это уж наша с Майкой забота, — усмехаюсь я. — Пора бы его научить азам психологической самообороны…

Сестры смотрят на меня с сомнением. И с жалостью. Уж кто бы говорил…

Действительно, свою-то психику я не уберегла. Так молодая ж была, доверчивая, восприимчивая. Совсем как Герка. И слушала в оба уха, слушала все, что бы мне дорогая мамочка ни натрындела, паря в эмпиреях нарциссизма. Сейчас, даже пребывая в нездравом уме и нетвердой памяти, я нарциссов обоего пола просекаю и осекаю на второй минуте разговора. А то и на первой. Мои бы нынешние умения да на тридцать, а лучше на сорок лет пораньше… Что поделать! Всякое знание приходит после испытаний. Испытаний, из которых не всегда выходишь невредимым.

Только сказка дарит Иванушкам и Емелюшкам многомудрых наставников, владеющих всеми знаниями и всеми амулетами волшебных миров. Реальность разве что любящей тетушкой наградить может. Или сразу несколькими.

В тот вечер дома было шумно. Геру я от греха подальше сплавила в подвал. В немецких домах не принято держать совершенно необходимые в хозяйстве сдохшие мониторы, разрозненные лыжи и прохудившиеся кастрюли на балконах-лоджиях-антресолях. Нет в немецком жильце истинного вкуса к захламлению жилого пространства ржавыми банками с засохшей краской, останками прошедшего ремонта, растопыренными коробками с пенопластом из-под прошлогодних покупок и драными шторами. Он всю эту прелесть в келер сносит. В подсобное помещение в подвале. У каждого оно свое, с запирающейся дверью под номером.

А у Соньки замок на двери в подвальную сокровищницу помер. Естественной смертью. И на замену ему был куплен новый. Года два назад, не меньше. А до лучших времен дверь была заперта на сложенную втрое картонку и резинку от лифчика. Очень эстетично. Хаус-мастер, очевидно, решил, что это сугубо русское декоративное решение — лифчиками двери подпирать. И не торопился красоту такую менять на скучный стандартный замок.