Святая дорога - Владимир Муравьев

Гофман имел полное право возгордиться. В.Я.Брюсов, много лет спустя, писал о своей первой встрече с Гофманом: "Стихи юноши-поэта меня поразили. В них было много юношеского, незрелого; были явные недостатки техники, в темах было какое-то легкомыслие и поверхностность (да и как ждать "глубины" от "философа в осьмнадцать лет"); но было в этих стихах одно преимущество, которое искупало все: они пели - была в них прирожденная певучесть, не приобретаемая никакой техникой, особый "дар неба", достающийся в удел лишь немногим, истинным поэтам. Стихи Гофмана доказывали неопровержимо, что он поэт..."

Стихи Виктора Гофмана тогда же вошли в репертуар декламаторов и читались чуть ли не на каждом профессиональном или любительском литературном вечере или утреннике, на гимназических и молодежных вечеринках и вообще в любом кружке, где сходилось несколько любителей поэзии.

Наибольшим успехом пользовалось одно из самых "певучих" стихотворений Виктора Гофмана "У меня для тебя". Кстати сказать, оно написано в 1902 году и наверняка не раз звучало в стенах гимназии.

Стихи Виктора Гофмана ни разу не переиздавались после революции и практически незнакомы современному читателю, поэтому позволю себе процитировать стихотворение, "сводившее с ума" москвичей - любителей поэзии первых лет XX века. Тогда стихи читались нараспев, почти пелись, и при таком исполнении полнее проявлялась их "певучесть".

У меня для тебя

У меня для тебя столько ласковых слов

и созвучий,

Их один только я для тебя мог придумать,

любя.

Их певучей волной, то нежданно-крутой,

то ползучей,

Хочешь, я заласкаю тебя?

У меня для тебя столько есть прихотливых

сравнений

Но возможно ль твою уловить, хоть

мгновенно, красу?

У меня есть причудливый мир серебристых

видений

Хочешь, к ним я тебя отнесу?

Видишь, сколько любви в этом нежном,

взволнованном взоре?

Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.

У меня для тебя поцелуев дрожащее море,

Хочешь, в нем я тебя утоплю?

Вскоре после революции гимназия была закрыта. К началу двадцатых годов все окружающие здания заняла ВЧК. В 1928 году здание гимназии было снесено, хотя Музейный отдел Наркомпроса категорически возражал против его сноса. На его территории и был выстроен комплекс зданий НКВД - Дворец спортивного общества "Динамо".

Мемориальная доска с именем "освободителя Москвы" князя Дмитрия Михайловича Пожарского бесследно исчезла в недрах НКВД.

ДОМ ГРАФА РОСТОПЧИНА

Вторую, южную, половину бывшей усадьбы князя Дмитрия Михайловича Пожарского в настоящее время занимает дом с флигелями и надворными постройками, по современной нумерации значащимися под общим номером - 14.

С Большой Лубянки сквозь чугунную ограду в глубине двора виден полузакрытый деревьями изящный и одновременно величественный дворец ХVIII века в стиле архаического и наивного, но все равно милого барокко. Перед дворцом - парадный двор. Этот дворец с всегда пустынным двором и закрытыми воротами неизменно привлекает взгляды прохожих своей красотой и таинственностью.

В 1851 году профессор Московского университета, известный историк, знаток Москвы Иван Михайлович Снегирев издал об этом доме брошюру, до сих пор остающуюся единственным печатным трудом на эту тему. "Как самое здание, так и местность вокруг него, - пишет он, - напоминают не только славные в истории имена, но и важные по своим последствиям события в истории Отечественной".

Говоря о важных "в истории Отечественной" событиях, Снегирев имеет в виду, во-первых, освобождение России от польско-шведской интервенции и обуздание Смуты начала ХVII века, грозившей гибелью самому существованию государства, и, во-вторых, изгнание наполеоновской армии двунадесяти языков в 1812 году. Об обороне Введенского острожка на нынешней Большой Лубянке, обороне, которая стала переломным моментом в цепи событий эпохи, речь шла ранее. Об эпизодах, разыгравшихся здесь же в Отечественную войну 1812 года, разговор пойдет ниже.

Но прежде обратимся к самому дому № 14 на Большой Лубянке.

Этот дворец представляет собой памятник истинно московского старинного каменного строительства, которое всегда руководствовалось правилом: если надо строить на месте, на котором уже имеются строения, то их не сносят подчистую, но в максимальной степени включают в новое здание. Поэтому дворец на Большой Лубянке в своем облике, в отдельных деталях планировки, фрагментах кладки сохраняет строительные элементы четырех веков.

Точное время постройки и имя архитектора, возводившего дворец, неизвестны. В современную искусствоведческую литературу он вошел под названием "Городская усадьба XVII-XVIII вв.".

В XVII-XVIII веках усадьба переменила много владельцев. В XVII веке после Пожарского ее владельцами были Хованские (по другим сведениям князья Голицыны). В конце ХVII - начале XVIII века участком владели Нарышкины, и вполне вероятно, что именно тогда на месте боярских палат было построено новое дворцовое здание. Специалисты находят в его декоре черты "нарышкинского барокко". Затем дворец перешел к князю А.П.Долгорукову, после него к князю Б.С.Голицыну. При Анне Иоанновне здесь помещался Монетный двор, при Елизавете - Камер-коллегия, ведавшая казенными сборами, одно время его занимал Немецкий почтамт. В конце ХVIII века дворец служил резиденцией турецкого посла. Среди его владельцев в этот период значатся имена князя М.Н.Хованского, камергера И.Г.Наумова, князей М.Н. и П.М. Волконских, княгини А.М.Прозоровской. При М.Н.Волконском была произведена перестройка дома; "согласно с желанием владельца, - пишет Снегирев, художники, стараясь придать старинному его дому все возможное великолепие, положили на нем отпечаток вкуса ХVIII столетия". Снегирев называет имена художников, которые "занимались украшением этих палат": "сперва славный скульптор Юст, а потом Кампорези".

Дворец перестраивался и в последующие годы, но сохраняя некоторые особенности "царских и боярских палат" и "особенный тип" дворца времени царствования Петра I. "Хотя в первом этаже, - пишет Снегирев, - отчасти сохранилось прежнее расположение комнат, но в некоторых из них, вместо коробовых сводов, сделаны потолки... Нижний этаж, прежде составлявший подвалы с коробовыми сводами, недавно обращен в жилые покои, где помещаются библиотека, аптека, кладовая и баня липовая; под ним находится небольшой подвал. Стиль фасада его не сходен с стилем задней части, сохранившей еще следы первоначального стиля здания, он древнее фасада, как можно судить по окнам с трехугольными сандриками и по закладенной обширной арке в средине, где, вероятно, был проезд".

В 1811 году дворец купил граф Федор Васильевич Ростопчин, в 1842 году его наследники продали дворец графу В.В.Орлову-Денисову, герою Отечественной войны 1812 года, с 1857 по 1882 годы дворцом владела известная богачка Д.А.Шипова, устраивавшая в нем роскошные балы, в 1882 году дворец приобрел купец Э.Ф.Маттерн, а в следующем году перепродал его "Московскому страховому обществу от огня", которое и размещалось в нем вплоть до 1917 года. Кроме того, флигеля сдавались под квартиры, здесь жили или бывали многие известные люди: историк М.П.Погодин, поэт Ф.И.Тютчев, купец и книгоиздатель К.Т.Солдатенков и другие.

Но, несмотря на столь блестящий ряд имен людей замечательных и интересных, в истории за дворцом твердо удерживается название: "Дом Ростопчина".

"Из них, - пишет в своей брошюре Снегирев о владельцах и обитателях дома, - особенно обращает на себя внимание Московский Главнокомандующий граф Ростопчин, сроднивший свое имя с судьбою Москвы в 1812 году... Если драгоценен для нас надгробный памятник над прахом великого мужа, то тем драгоценнее его дом, представитель его образа жизни и обихода, свидетель его дел и слов, предсмертных обетов, воздыханий и молитв. Там его немой прах, здесь его дух; там мрачно и таинственно, здесь все еще живо и очевидно. Редко кто посетит его загородную и уединенную могилу, которая только возвещает общий человечеству удел - тление; но всяк, кто пройдет мимо дома его, по большой улице города, невольно вспомнит знаменитого хозяина. (Ростопчин покоится на Пятницком кладбище, давно вошедшем в черту Москвы, и на дальнейшем нашем пути по Троицкой дороге мы посетим его. В.М.) Так жители с берегов Темзы, Сены и Рейна с некоторым подобострастием останавливаются пред домом графа Ростопчина в Москве и, указывая на него, говорят: "Здесь жил тот, кто сжег Москву, уступленную Наполеону".

Это было написано полтораста лет тому назад. Конечно, теперь "жители берегов Темзы, Сены и Рейна" здесь не останавливаются и не произносят тех слов, которые произносили когда-то. Но соотечественниками Ростопчина его имя не забывалось в прошлом веке и не забыто в нынешнем. Каждый, хоть немного заинтересовавшийся Отечественной войной 1812 года и особенно событиями, связанными с Москвой, в самом начале своих занятий встречается с ним как с одним из главных действующих лиц этой эпохи. Знают его имя и читатели самого читаемого романа Л.Н.Толстого "Война и мир", в нескольких главах которого говорится о Ростопчине, причем действие этих эпизодов происходит в его доме на Большой Лубянке и возле него.