Серая Женщина - Элизабет Гаскелл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец пришел день, когда после основательного поста и долгой молитвы мистер Таппау пригласил окрестных священников и всех благочестивых прихожан собраться в его доме и объединиться в торжественной религиозной службе ради освобождения его детей и других страдальцев от власти злого духа. Весь Салем направился к дому пастора. Лица выражали крайнее возбуждение: на многих читался ужас и религиозное рвение, в то время как на других была написана решимость на грани жестокости.
В середине молитвы младшая дочь пастора, Эстер Таппау, забилась в конвульсиях. Приступ следовал за приступом, а ее безумные вопли сливались с криками и возгласами собравшейся конгрегации. Как только девочка немного утихла, а окружающие стояли, онемев от страха, отец простер над ней правую руку и именем Святой Троицы призвал сказать, кто ее мучил. Наступила мертвая тишина. Никто в толпе не шевелился и, кажется, даже не дышал. Эстер неловко помялась, а потом пробормотала имя индейской служанки в доме – Хота. Она присутствовала здесь же и казалась столь же заинтересованной, как все остальные, больше того, подносила страдающему ребенку лекарство, но сейчас несчастная женщина замерла в глубоком потрясении. Имя ее тут же подхватили сотни голосов и принялись с ненавистью повторять: еще мгновение, и люди набросились бы на жалкое, бледное, ничего не понимающее дрожащее существо и разорвали бы на куски. В растерянности и недоумении Хота выглядела едва ли не виноватой, но пастор Таппау – высокий, худой, седой – выпрямился во весь рост и жестом заставил их отступить и выслушать его обращение, после чего объяснил пастве, что стихийная расправа не является справедливым наказанием. Необходим процесс осуждения, возможно, – признания вины. Он надеялся, что если допросить Хоту, то ее откровения послужат облегчению страданий детей. Горожане должны оставить преступницу в руках отцов церкви, чтобы они могли сразиться с Сатаной, прежде чем передать осужденную в руки гражданского правосудия. Мистер Таппау говорил убедительно, ибо говорил как отец, чьи дети подвержены тяжким таинственным мучениям, и больше того – как отец, который верит, что получил ключ к облегчению участи и своих дочерей, и других страдальцев. Конгрегация со стоном смирилась и принялась слушать долгую страстную молитву, возносимую пастором в присутствии несчастной Хоты, которую, словно готовые сорваться цепные псы, охраняли двое крепких мужчин, даже несмотря на то, что молитва закончилась словами всемилостивого Спасителя.
Сцена произвела на Лоис настолько тяжкое, гнетущее впечатление, что она не только физически дрожала от глупости, жестокости и суеверия толпы, но и мысленно ужасалась при виде осужденной, в чью вину верила, а также открытой ненависти и агрессии со стороны окружающих, которая не могла не ранить доброе сердце. Бледная, с опущенным взором, она вышла на воздух следом за тетушкой, кузеном и кузинами. Грейс Хиксон возвращалась домой с триумфальным облегчением: виновница установлена и должна понести наказание. Манассия воспринял действо как исполнение пророчества. Пруденс неподобающе радовалась новизне впечатлений, и только Фейт выглядела необычно смущенной и встревоженной.
– Мы с Эстер Таппау почти ровесницы, – возбужденно объявила Пруденс. – У нее день рождения в сентябре, а у меня в октябре.
– Какое это имеет значение? – резко осведомилась Фейт.
– Никакого. Просто за такую маленькую девочку молились все эти важные священники, а многие прихожане приехали ради нее издалека: некоторые, как я слышала, даже из самого Бостона. Понимаешь, когда она дергалась, сам благочестивый мистер Хенвик держал ей голову, а почтенная мадам Холбрук даже забралась на стул, чтобы лучше видеть. Интересно, сколько бы мне пришлось дергаться, прежде чем на меня обратили бы внимание все эти уважаемые персоны? Наверное, для этого нужно быть дочкой пастора. Теперь она так зазнается, что и не подступишься. Фейт! Неужели ты веришь, что Хота действительно ее заколдовала? Когда я в последний раз заходила к пастору Таппау, она угощала меня кукурузным печеньем: совсем как обычная женщина, только, может быть, чуть добрее, чем остальные. И вот теперь оказалось, что она ведьма!
Однако Фейт так спешила поскорее вернуться домой, что не обратила внимания на слова сестры. Лоис не отставала от Фейт, хотя та в последнее время сторонилась ее. Дело в том, что Манассия шел рядом с матушкой, а Лоис старалась держаться подальше от кузена.
Тем вечером по Салему распространился слух, что Хота созналась в грехе и признала себя колдуньей. Первой услышала известие Натте. Она ворвалась в гостиную, где девушки сидели в торжественном бездействии, как полагалось после большого утреннего молитвенного собрания, и закричала:
– Смилуйтесь, смилуйтесь, госпожи! Защитите бедную индианку Натте, которая никогда не творила зла ни хозяйке, ни семье! Хота призналась, что она злая ведьма. О горе, горе!
Склонившись к Фейт, служанка добавила несколько тихих горестных слов, из которых Лоис услышала лишь одно: «пытка». Однако Фейт поняла все и, побледнев, то ли проводила, то ли отвела Натте обратно на кухню.
Вскоре вернулась от соседки сама Грейс Хиксон. Было бы непочтительно сказать, что благочестивая женщина сплетничала. И правда, тема состоявшегося разговора носила слишком серьезный и важный характер, чтобы использовать столь легкомысленное слово. Конечно, присутствовали все составляющие суть сплетен мелкие подробности, домыслы и слухи, но в данном случае все тривиальные факты и досужие рассуждения могли иметь столь ужасное значение и столь страшный конец, что порой разговоры поднимались до трагической важности. Каждое сведение о семье пастора Таппау воспринималось с особым вниманием. Собака всю ночь выла, и не удавалось ее успокоить. Спустя всего два месяца после отела корова вдруг перестала давать молоко. Однажды утром, во время молитвы, у самого священника на минуту-другую отказала память, и в смятении он даже пропустил фразу. В свете этих знаменательных событий странная болезнь детей становилась понятной и объяснимой: вот о чем рассуждала с подругами Грейс Хиксон. В конце концов возникли разногласия относительно того, в какой степени проявления злой воли должны считаться наказанием пастору Таппау за какой-то его грех. Если так, то что же из этого следует? Несмотря на значительную разницу во мнениях, дискуссия оказалась приятной: ведь если семьи участниц не переживали неприятностей, значит, ни одна из них не согрешила. В середине беседы с улицы пришла еще одна соседка и подтвердила, что Хота во всем призналась: что подписала некую представленную Сатаной красную книжицу, приняла участие в нечестивых сборищах и даже слетала
