Незнакомец в зеркале - Сидни Шелдон

Пять секунд. Уилсон принял решение и надеялся, что Бог поймет и простит его. Он отсоединит провод, скажет, что ребенка спасти было невозможно. Никто не усомнится в его действиях. Он еще раз пощупал кожу ребенка. Она была холодной и липкой.

Три секунды.

Доктор смотрел на ребенка, и ему хотелось плакать. Такая жалость. Девочка-то хорошенькая. Она бы выросла и стала красивой женщиной. Интересно, как могла бы сложиться у нее жизнь. Вышла бы замуж и нарожала детей? Или стала бы художницей, или учительницей, или служащей в какой-нибудь компании? Была бы богатой или бедной? Счастливой или несчастной?

Одна секунда. Сердце не бьется.

Ноль секунд. Сердце не бьется.

Ноль секунд.

Уилсон протянул руку к выключателю, и в этот момент сердце ребенка забилось. Одно неуверенное, неровное сокращение, еще одно, и вот уже сердцебиение стабилизировалось, стало сильным и ровным. Находившиеся в операционной отреагировали одобрительными возгласами и поздравлениями. Доктор Уилсон их не слушал.

Его взгляд был прикован к часам на стене.

Мать назвала ее Жозефиной, в честь живущей в Кракове бабушки. Второе имя было бы слишком претенциозным для дочери польки-белошвейки из Одессы, штат Техас.

По непонятным для миссис Чински причинам доктор Уилсон настоял на том, чтобы через каждые шесть недель Жозефину приносили в больницу на осмотр. Заключение каждый раз было одним и тем же: с ней, по-видимому, все было нормально.

Только время покажет.

3

В День труда летний сезон в горах Катскилл закончился, и Великий Мерлин остался без работы, а вместе с ним и Тоби. Теперь он волен идти куда хочет. Но куда? У него не было ни дома, ни работы, ни денег. Решение явилось само собой, когда одна дама из отдыхающих предложила заплатить ему двадцать пять долларов, если он отвезет на машине ее с тремя маленькими детьми из Катскиллов в Чикаго.

Тоби уехал, не попрощавшись ни с Великим Мерлином, ни с его вонючим реквизитом.

Чикаго в 1939 году был процветающим, открытым городом. Здесь все имело свою цену, и тот, кто знал что почем, мог купить все, что угодно — женщин, наркотики, политических деятелей. Здесь работали сотни ночных клубов на любой вкус. Тоби обошел их все до одного, начиная с большого и наглого «В Париже» и кончая небольшими барами на Раш-стрит. Ответ он получал везде один и тот же. Никто не хотел нанимать сопливого юнца в качестве комика. Время Тоби истекало. Пора ему было браться за осуществление того, о чем мечтала мама.

Скоро ему исполнится девятнадцать лет.

Один из клубов, в которых околачивался Тоби, назывался «По колено». Публику там развлекали трое уставших музыкантов, опустившийся и всегда пьяный пожилой комик и две выступавшие в стриптизе девицы, Мери и Джери, которые в афишах представлялись как сестры Перри и, что самое смешное, действительно были сестрами. Они находились в возрасте между двадцатью и тридцатью годами и смотрелись довольно привлекательно, невзирая на налет дешевизны и неряшливости. В один из вечеров Джери подошла к стойке бара и уселась рядом с Тоби. Он улыбнулся и вежливо сказал:

— Мне нравится ваш номер.

Джери повернулась, чтобы взглянуть на него, и увидела простоватого парнишку с детским лицом, слишком юного и слишком бедно одетого, чтобы представлять для нее интерес. Она равнодушно кивнула и хотела было уже отвернуться, но тут Тоби встал. Джери уставилась на красноречивую выпуклость на его брюках, потом повернулась и еще раз взглянула в простодушное мальчишеское лицо.

— Господи, неужели это все настоящее?

Он усмехнулся:

— Есть только один способ это узнать.

В три часа ночи Тоби был в постели с обеими сестрами Перри.

Все было тщательно спланировано. За час до начала шоу Джери привела пожилого комика, который был азартным игроком, в одну квартиру на Дайверси-авеню, где шла игра в кости. Увидев это, он облизнул губы и сказал:

— Мы можем задержаться здесь только на минутку.

Через тридцать минут, когда Джери потихоньку ушла, комик бросал кости и вопил словно маньяк: «Восьмерка из-за пригорка, сукин ты сын!» Он уже погрузился в какой-то фантастический мир, где и успех, и звездный взлет, и богатство — все зависело от того, как выпадут кости.

А в это время в баре клуба «По колено» сидел аккуратно одетый Тоби и ждал.

Когда нужно было начинать шоу, а комик не появился, владелец клуба просто рвал и метал.

— С этим ублюдком на этот раз покончено, слышите? На пушечный выстрел его больше к клубу не подпущу!

— Я вас не осуждаю, — осторожно сказала Мери. — Но вам везет. Там в баре сидит новый комик. Он только что из Нью-Йорка.

— Что такое? Где он? — Хозяин окинул Тоби удивленным взглядом. — Ну и дела. А где же его нянька? Это же младенец!

— Он колоссален! — заявила Джери на полном серьезе.

— Попробуйте его, — добавила Мери. — Что вы теряете?

— Своих чертовых клиентов, вот что!

Пожав плечами, хозяин подошел к Тоби.

— Так значит, ты комик, да?

— Ага, — небрежно ответил Тоби. — Я только что отстрелялся в Катскиллах.

Хозяин с минуту изучающе смотрел на него.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать два, — соврал Тоби.

— Трепло ты. Ладно. Давай вон туда. И если провалишься с треском, то уж точно не доживешь до двадцати двух.

Вот оно! Мечта Тоби Темпла наконец сбылась. Он стоял в свете прожектора, оркестр играл ему туш, а публика, его публика, сидела там и ждала его, чтобы узнать и полюбить. Он почувствовал такой сильный прилив нежности, что у него перехватило горло. Ему казалось, будто он и публика составляют одно целое, будто они связаны каким-то чудесным, волшебным шнурком. На мгновение он подумал о матери, подумал с надеждой, что оттуда, где она сейчас, ей виден его триумф. Музыка смолкла. Тоби начал свой номер.

— Добрый вечер, счастливчики! Меня зовут Тоби Темпл. Как вас зовут, я думаю, вы знаете…

Молчание.

Он продолжал:

— Слыхали про нового главаря мафии в Чикаго? Он со странностями. Теперь Поцелуй Смерти будет включать обед и танцы.

Никто не засмеялся. Они смотрели на него холодно и враждебно, и Тоби почувствовал, как страх запустил когти в его внутренности. Его тело вдруг покрылось потом. Чудесная связь с публикой исчезла.

Он шел напролом.

— У меня только что кончился ангажемент в одном театре в Мэне. Это такая лесная глухомань, что директором театра там работал медведь.

Молчание. Они ненавидели его.

— Мне не сказали, что здесь будет сборище глухонемых. Я чувствую себя, как ответственный за развлекательную программу на «Титанике». У вас здесь как в том случае: поднимаешься по трапу на борт и видишь, что корабля-то нет.

Они начали шикать. Через две минуты после начала номера хозяин бешено замахал музыкантам, и те громко заиграли, заглушив голос Тоби. Он стоял, широко улыбаясь, и слезы жгли ему глаза.

Ему хотелось дико заорать на них.

Миссис Чински разбудил крик — пронзительный, жуткий в ночной тишине, и, только когда женщина окончательно проснулась, она поняла, что кричит малышка. Она бросилась в другую комнату, где находилась детская. Жозефина перекатывалась с боку на бок, с посиневшим от судорог личиком. В больнице врач сделал малышке внутривенную инъекцию транквилизатора, и она спокойно уснула. Доктор Уилсон, с помощью которого Жозефина появилась на свет, тщательно обследовал ее и не нашел никаких отклонений. Но ему было не по себе. Он никак не мог забыть часы на стене операционной.

4

Водевиль процветал в Америке с 1881 до 1932 года, когда закрылся театр «Палас». Водевиль служил тренировочным полигоном для всех честолюбивых молодых комиков; это была арена, где они оттачивали свое остроумие в схватках с враждебно настроенной язвительной публикой. Однако те из комиков, кто выходил победителем из этих схваток, двигались дальше по пути к славе и богатству. Эдди Кантор и У.К.Филдс, Джолсон и Бенни, Эббот и Костелло, Джессел и Бернс, братья Маркс и десятки других. Водевиль был кормушкой, постоянным источником дохода, но когда он вышел из моды, комикам пришлось обратиться к другим сферам деятельности. Наиболее популярных из них пригласили участвовать в радиоревю и вести собственные программы; кроме того, они выступали в известных ночных клубах по всей стране. В совсем иной ситуации оказались молодые, стремящиеся пробиться комики вроде Тоби. Они тоже работали в ночных клубах, но это был совершенно другой мир. Он назывался «Клозетным турне», которое проходило в грязных кабаках по всей стране, где собиралась неопрятная публика, которая дула пиво, громко рыгала на представлениях стриптиза и проваливала комиков ради спортивного интереса. Артистическими уборными служили зловонные туалеты, где пахло остатками пищи, пролитой выпивкой, мочой и дешевыми духами. Гонорар варьировался от несъедобного обеда до пяти, десяти, а иногда и пятнадцати долларов за вечер, в зависимости от реакции публики.