Белое проклятие - Владимир Санин

— Не человэк, а удав, — негодует Осман. — Аллыгатор.

Теперь все сочувствуют Осману. Полгода назад, едва освоившись в нашем коллективе, Рома с самым наивным видом предложил Осману на спор скушать небольшого барашка. Осман примерил Ромины ботинки, отправился за барашком — и вытаращенными глазами смотрел, как в чужой утробе бесплатно исчезает килограммов шесть отборного мяса: рублей сорок в переводе на шашлыки. Впрочем, раза два Осман водил Рому в гости к кунакам, ставил на него и свое отыграл с лихвой.

Спасается Рома тем, что Гвоздь варит для него и себя сверхплановый полуведерный горшок каши. Кое-как подкармливают Рому и пари, которые он легко навязывает самоуверенным туристам, — кто быстрее пройдет трассу. Кому придет в голову, что этот сверхинтеллигентного вида очкарик — мастер спорта по горным лыжам?

На сегодня хватит, Рома прав — одними эмоциями сыт не будешь.

Действующие лица и исполнители (Окончание)

Добрая весть! Циклон застрял на полпути, выдохся — не хватило сил. Кавказские боги, христианский и мусульманский, пощадили нашу маленькую горную республику. Снегопада, лавин не будет, праздник продолжается.

Спускаюсь вниз на лыжах, лишний раз проверить склоны не мешает. Главные склоны маркированы флажками и знаками, но кое-где лыжня уходит в сторону, а в одном месте — прямо под четвертую лавину. Кому-то, наверное, очень надоело жить.

Заезжаю в расположенный на середине трассы домик спасателей, отрываю от чаепития Хуссейна и его помощника Ахмата, прошу их встать на лыжи и следовать за мной. Хуссейн багровеет и крепко, по-русски, ругается: след свежий, полчаса назад его не было. А знак «Лавиноопасно!» какой-то остряк отредактировал на «Лавинопрекрасно!» Четвертую остряк подрезал лихо, даже мы остерегаемся с ней шутить, уж очень мощная доска. Будем считать, что проскочил, похороны откладываются.

А Хуссейн неутешен: «Четыре травмы за день, а тут еще такой баран!» Он привычно проклинает инструкторов, которые выпускают на склоны начинающих и не следят за лихачами, хотя знает, что инструкторы здесь ни при чем, туристы приезжают на две-три недели не для того, чтобы барахтаться в «лягушатнике». А на склонах — попробуй уследи за ними: дух соревнования, гончий инстинкт, все рвутся в бой — самоутверждаться. Каждый из нас, когда начинал, через неделю мнил себя асом.

Мы спускаемся. Пожелав Хуссейну удачи (он грозится отыскать лихача, накостылять ему по шее и выпроводить домой), я оставляю лыжи в его резиденции и иду взыскивать отложенный штраф. Половина столиков в «Кюне» свободны, это вечером здесь будет столпотворение. Ибрагим меня не замечает, воротит в сторону прокопченную шашлычным дымом физиономию. Сажусь поближе и нагло показываю ему два пальца. Кисло осклабившись, он снимает с жаровни два шашлыка. Я придирчиво их осматриваю, упрекаю за недовес и не торопясь принимаюсь за еду.

— Здравствуйте, Максим Васильевич! — Ко мне, запыхавшись, подлетает парнишка в видавшей лучшие времена нейлоновой куртке. — Я вас искал, Хуссейн сказал, что вы пошли сюда.

— Он слишком много знает, твой Хуссейн, — ворчу я. — Садись и ешь.

— У меня есть деньги, не беспокойтесь.

— Положи их на книжку, «Волгу» купишь. Ешь.

— Спасибо.

Это Вася Лукин, механик из Рязани, влюбленный в горные лыжи фан. Так мы называем фанатиков, готовых на любые жертвы, лишь бы добраться до Кушкола, заполучить крышу над головой и кататься до упора. Иные счастливчики приезжают по путевкам, но большинство снимает углы у местных жителей, в пристройках и даже дровяных сараях, фаны — публика неприхотливая. В прошлом году я обнаружил Васю в нетопленой сакле и привел его на станцию, где за койку и питание он отремонтировал нам приборы и переделал кучу другой работы.

Я смотрю на часы и протягиваю Васе талончик на канатку. Приятно сознавать себя благодетелем человечества.

— Беги, в три часа канатка останавливается.

— Значит, можно? — Вася расцветает.

— Марш, пока не передумал!

Славный шкет, чем-то напоминает Валерку, которого раздавила четвертая, будь она проклята. Такой же белобрысый, с улыбкой до ушей…

Мы, старожилы, делим туристов на четыре категории.

О фанах я уже говорил. Это в основном ребята и девчата без особого достатка, с тощими кошельками, но с относительно неплохими лыжами и ботинками: фан годами собирает деньги, чтобы приобрести хотя бы югославские «Эланы» и «Альпины». Встает фан ни свет ни заря, чтобы успеть к подъемникам до столпотворения, вырваться на склоны и кататься до дрожи в ногах, не думая о еде и отдыхе. Фан любит рисковать, носиться по буграм, прыгать через изломы; фан по натуре своей лихач, с ним хлопот полон рот — гоняет-то он без присмотра, на свой страх и риск. Укатавшись вусмерть, фан после обеда ложится спать и к вечеру выползает на божий свет, чтобы найти родственную душу и всласть потолковать о лыжах, склонах и великих горнолыжниках. Контингент молодой и отчаянный, умные тренеры специально приезжают к ним присматриваться: иной раз такой алмазик блеснет…

Вторая категория — элы, туристская элита. Здесь одержимых не увидишь, для элов Кушкол — это престиж, праздничная атмосфера первоклассного горнолыжного курорта; элы приезжают сюда щегольнуть костюмами и снаряжением, загореть и фотографироваться полуголыми на склоне. В марте — апреле элов большинство, ибо раздобыть путевки в разгар сезона без солидных связей и сверхмощных телефонных звонков — дело фантастически трудное. Эл много спит, на канатку идет только тогда, когда очередь рассосется, и на склонах проводит час-полтора — он не любит уставать, бережет силы на развлечения. Однако среди элов с их великолепием встречаются и вполне симпатичные люди — известные актеры, композиторы, гроссмейстеры. Как правило, чем заслуженнее эл, тем он скромнее; самые требовательные и капризные — деятели из системы бытового обслуживания, с их замашками дореволюционных золотопромышленников. Ибрагим чует их за версту — вон лично побежал встречать, смахивать пыль.

Третья категория — промежуточная; по одежде и снаряжению — ближе к элам, по поведению — к фанам. Это в основном ошалевшие от лабораторий научные сотрудники, иной раз с мировым именем, бывшие чемпионы по разным видам спорта, врачи и даже космонавты. Среди них тоже много одержимых, публика приятная.

Четвертая — случайные, попавшие в Кушкол по воле нелепого случая. Они и в мыслях не имели кувыркаться с горных склонов, но у них по графику отпуск, а завком получил по разнарядке несколько льготных путевок. Случайных легко определить по явно не спортивного кроя одежде и обиженному недоумению, с которым они смотрят на окружающую их действительность: «Куда я попал? Вернусь, скажу завкомовцам парочку ласковых слов!»