Изгин - Владимир Санги

Когда старик закончил свою нехитрую трапезу, уже совсем стемнело. В небе кое-где бледно мерцали высвеченные костром звёзды.

Пора спать. Обложил костёр с двух сторон лесинами, наладил нодью — долгий таёжный огонь. Нодья будет тлеть всю ночь.

Рядом с лесиной выбил ногами яму в снегу. Положил на дно оленью шкуру и лёг спиной к костру, мысленно попросив хозяина тайги всех благополучий в трудной дороге таёжного охотника. Выбрал удобную позу, натянул на голову большой меховой воротник от оленьей дохи и глухо позвал:

— К'а!

Собаки в упряжке привычно подошли к своему хозяину и тесно залегли вокруг него.

В эту ночь старику снился молодой поэт…

Едва развиднелось, а старик уже был на ногах.

Высокие слоистые облака обложили всё небо. Сквозь них слабо сочился скупой свет нового дня.

Было тихо, будто закрыли все ворота, откуда мог вырваться ветер и, радуясь своему освобождению, пронестись по свету.

Нодья почти вся сгорела — остались одни обугленные концы сушняка. Человек собрал сучья, нарубил тонкого сухостоя. И второй раз в этой огромной дикой местности запылал маленький костерок.

Налетела стая таёжных бродяг — мрачных остроклювых кедровок. Они расселись на ближайших деревьях и резким картавым криком нагло вопрошали: чем бы поживиться?

Прилетели две маленькие черноголовые синицы. Сели на пенёк, уставились бусинками глаз на невидаль — костёр, о чем-то между собой затенькали. Погреться прилетели. Так подсаживайтесь к огню. Всем тепла хватит. Но синички повертели чёрными головками, невесомо вспорхнули на высокую пихту и стали прыгать с ветки на ветку, внимательно и зорко всматриваясь между хвоинками — пташки вылетели на завтрак.

Горячий чай выгнал остатки стужи, которая, воспользовавшись сном старика, закралась под самое сердце.

Изгин решил не мучить собак — лес стал гуще, снег глубокий и рыхлый. Растянул упряжку на всю длину потяга, чтобы собаки не запутались в постромках, дал им мороженой наваги и немного сала (кто знает, сколько ему бродить по тайге) и стал на лыжи.

Кенграй и Мирл оторвались от корма: ты что, уходишь без нас?

Охотник оглянулся: уже вся упряжка недоуменно смотрела ему вслед. Старик налёг на лыжную палку и быстрее заскользил между деревьями.

Рассыпающийся целинный снег мягко ложится под лёгкие охотничьи лыжи, обшитые камусом — мехом из оленьих лапок.

…Лес поредел. И вскоре деревья раздвинулись.

Изгин пересёк чистую низину, углубился в ольшаник. Охотник не сомневался, что идёт по переходу лисовина. И действительно, между кустами, где снег не переметает, он наткнулся на тропу. И старое, уставшее от пережитого сердце вновь сообщило о себе: застучало радостно и взволнованно.

Последний, трёхдневной давности, след уходил в сторону тайги. Лисовин делал частые галсы в сопки. Но основная тропа вела в верховья речки.

На повороте от речушки Изгин вдруг наткнулся на лыжню. Она уперлась в след лисовина, дала несколько лучей в сторону, оборвалась: человек вернулся своим следом. Судя по всему — здесь побывал опытный охотник. Только намётанный глаз Изгина мог заметить места ставки капканов. Их четыре. Человек был здесь позавчера. Надо обойти чужие капканы, нельзя мешать другому охотнику. Это закон тайги.

Но вдруг старик рассердился. Ведь чёрно-бурый лисовин принадлежит ему, Изгину. А тут кто-то другой покушается на его драгоценность. Но мог ли кто знать, что ты оберегаешь лисовина уже много лет, что дорогая шкура при желании уже давно составила бы венец твоей охотничьей славы? Тот, кто поставил капканы, конечно, не знал о намерениях Изгина. Получается, что Изгину нужно не мешать тому охотиться. От такой мысли стало совсем плохо.

— У-у-у, — злится старик. Он ненавидит охотников, которые, поставив капканы, сидят дома и пьют чай. Ловись, зверь, ловись. Впрочем, чего я мучаюсь, — обрадовался Изгин. — Ты лови себе капканами, а я похожу по тайге, — мирно и окончательно договорился старик с отсутствующим соперником.

Потянул слабый ветер. На полянах взметнулись струйки сухого снега и змейками поползли к опушке, исчезли там в кустах. А в лесу — тихо. Лишь лиственницы таинственно шушукаются своими верхушками.

Слева появился узкий, как щель, оголенный распадок. Лишь кое-где на его крутых склонах зацепился кустарник, теперь утопленный в снегу до ветвей. Затем справа отроги заметно понизились. Скоро!

Утром небо было светло-серым, сейчас оно стало мглистым. «Успею обернуться», — успокоил себя старик.

А вон впереди за двумя излучинами долины — сопка.

Ещё немного, и начнутся бугры и россыпи — дом лисовина.

Подходя к ним, Изгин нашёл сегодняшние следы. Лисовин мышковал на пойме и вернулся к каменистым россыпям.

Тяжело переступая, старик поднялся на первый бугор. Оглянулся по сторонам — не видно лисовина.

Дорога утомила старика, хотелось сесть, привалиться к дереву и расслабить ноги. Изгину стало жаль своих верных ног, так долго служивших ему. Пора им на покой. А он заставил их так много трудиться. Но надо ещё осмотреть другие бугры. Да поспешая — погода что-то не нравится.

Изгин чуть не вспугнул того, кого так долго искал. На снегу под нависшими ветвями ольхи чётко обозначился чёрный круг. От волнения старик чуть не присел. Сердце колотилось так гулко, что казалось, лисовин слышит его удары. «Он, конечно, знает, что я здесь, — думает Изгин, — он не уйдёт. Он позволит мне взять его шкуру».

Метрах в двадцати от лисовина топорщится куст кедрового стланика. Отличное укрытие! Подход удобный. Изгин стал подкрадываться. Нагнувшись до ломоты в спине, он медленно и мягко переступал широкими лыжами. Мех, которым обшиты лыжи, смягчал шелест, рыхлый снег скрадывает звуки движения. Лисовин, не шевелясь, дважды поднимал уши, прядал ими. Изгин останавливался и старался не дышать. Наконец вплотную подошёл к кусту и неслышно положил ствол ружья на ветку. Не нужно спешить. Нужно сперва успокоить сердце.

Лисовин хорошо виден. Отдохну и тогда буду стрелять. Но тут в старике что-то поднялось и запротестовало. Нет, он не будет стрелять в спящего лисовина, который щедро дарил ему нерп и оленей. Стрелять в спящего зверя нехорошо. И притом Изгин так соскучился по другу, что ему непреоборимо захотелось увидеть его во всей красоте. Хотелось поднять его, посмотреть живого в невиданной шкуре и тогда уже…

Рядом с лисовином — несколько чашеобразных вмятин: видно, это его любимое место отдыха. Нет, в спящего зверя Изгин не будет стрелять.

Как бы угадав желание человека, лисовин поднял голову, невозмутимо зевнул. Озираясь вокруг, потянул воздух. Встал на толстые лапы и встряхнулся. По всей спине, от головы до хвоста, пробежала серебристая пересыпь. Изгину даже явственно послышался звон — будто рассыпались серебряные деньги.

Лисовин сейчас будет купаться в снегу. Так и есть, он вытянул морду, подогнул передние лапы, оттолкнулся задними и проехался на брюхе. Затем перевернулся на спину, перекатился с боку на бок, встал и встряхнулся.

На лисовине очень дорогая шкура. Такую шкуру Изгин за свою долгую жизнь впервые видел. Вот она. Уже в руках Изгина. Такая добыча! — мечта охотников всего света.

Перед тем как нажать на спусковой крючок, Изгин ещё раз внимательно оглядел друга. Он стар. Уже не нужен природе. Всё равно умрёт где-то в тайге, и его съедят другие звери, и бесценная шкура так и не найдёт своего ценителя.

Изгин убедил себя, что убиение столь дорогого зверя оправданно. Пусть послужит своему другу и покровителю последний раз.

Изгину стало немного неловко, когда он поймал себя на мысли — о нём напишут в районной газете. Может, сфотографируют. А что? Пусть пропишут в газете! Пусть все узнают, что лучший охотник — это Изгин. На закате жизни Изгина посетит большая охотничья слава.

Старик снял с правой руки мягкую рукавицу из нерпичьей кожи, приник к прицелу и плавно положил палец на холодный спусковой крючок. Глубоко вздохнул, медленно выдохнул, задержал дыхание. Мушка направлена точно в голову зверя. Сейчас выстрел громко известит миру о неслыханном успехе старого охотника Изгина.

И вдруг — будто пламя из охотничьего ружья. Изгин вздрогнул и поднял голову. Красная молодая лисица вылетела из-за куста, играючи прилегла перед красавцем лисовином. Гибко и упруго заходила всем телом. Виляя хвостом, обошла лисовина вокруг. Изогнувшись, рыбой взметнулась перед его носом. Лисовин, как бы отбиваясь от нахлынувшей напасти, поднял переднюю лапу. Его толстый пушистый хвост заходил кругами. Это был свадебный танец.

«Ты ещё можешь!» — изумился охотник. Его руки вяло опустились.

Лиса, извиваясь в страстном танце, звала лисовина. Лисовин принял вызов. Резвясь, они скрылись вдали.

«Пусть поживёт до следующей зимы», — спокойно подумал Изгин. Но тут же испугался своей дерзости.