Дверь к смерти (сборник) - Рекс Стаут

Стоило ей только ввернуть, что она хотела понаблюдать за моей работой, как я уже разинул варежку и заглотнул наживку целиком, вместе с крючком. В итоге я битый час строил из себя умника и притворялся, что кровь из носу должен разобраться, кто отравил собаку Лидса, когда на самом деле мне было глубоко на это наплевать. Не подумайте, что я заступаюсь за отравителей собак, просто мне было не до них.

Вскоре появился Лидс, прикатил в видавшем виды фургончике с кузовом, переоборудованном под большую проволочную клетку. И мы вчетвером отправились смотреть псарню и округу. Лидс вводил меня в курс дела, я задавал умные вопросы и делал пометки в блокноте.

Потом мы перекочевали в дом, где принялись обсуждать использованный яд, способ отравления, возможных подозреваемых и так далее. Я даже притомился. Мне ведь приходилось играть роль. И не только для того, чтобы ни одна живая душа не угадала истинную цель моего приезда. Аннабел была слишком смазливенькая, чтобы я стерпел ее скептический настрой.

Самое смешное, что отравленный пес даже не издох. Он жил и здравствовал. Я же так пыхтел и старался, словно для нас с Ниро Вульфом это было самое крупное дело за весь год. В итоге Лидс просто так, за здорово живешь заполучил детективной работы на добрых полсотни долларов. Никого мы, естественно, на чистую воду не вывели. Но вы бы только послушали, какие каверзные вопросы я задавал!

Когда Аннабел и Хэммонд оставили нас, чтобы вернуться в Берчвейл, я расспросил Кэлвина Лидса о Хэммонде, который, вообразите себе, и в самом деле оказался банкиром. Да еще каким – вице-президентом кредитной компании «Метрополитен», занимавшимся всеми финансовыми делами миссис Рэкхем после смерти ее первого мужа.

Когда я съехидничал, что, похоже, Хэммонд собирается заняться также, причем всерьез, и невесткой миссис Рэкхем, Лидс пробурчал, что ничего такого не заметил. Я спросил, кто еще ожидается за ужином.

– Вы и я, – ответил Лидс.

Он не спеша потягивал виски из высокого стакана. Мы сидели в небольшой гостиной его домика, где не было ничего примечательного, кроме бесчисленных фотографий собак на стенах. На улице Лидс передвигался с энергичной живостью, способной сделать честь многим людям вдвое моложе. Теперь же он расслабленно раскинулся на кушетке. Он напомнил мне одну из собак, которую мы видели во время экскурсии. Та псина нежилась на солнышке у дверцы своей клетки.

– Вы и я, – сказал Лидс, – а также моя кузина, ее муж, миссис Фрей, с которой вы уже познакомились, Хэммонд и еще один политический деятель, всего семеро…

– Что за политический деятель?

– Оливер А. Пирс.

– Я на короткой ноге с целей кучей политиканов, но о таком не слыхал.

– Только не говорите ему об этом, – крякнул Лидс. – В свои тридцать четыре он добрался лишь до законодательного собрания, но потерял несколько лет из-за войны, как и многие другие молодые люди. Дайте ему шанс. Один, больше не надо.

– А кто он, друг семьи?

– Нет, и это очко в его пользу. – Лидс снова крякнул. – Когда он впервые появился здесь прошлым летом, то приехал как гость миссис Фрей. Во всяком случае, она его пригласила. Но очень скоро один из них, видно, поднадоел другому. Однако Пирс не терял времени зря: успел познакомиться с Линой Дэрроу и втюрился в нее по уши.

– Кто такая Лина Дэрроу?

– Секретарша моей кузины… Кстати, она тоже будет за ужином, так что выходит восемь. Не знаю, кто позвал его… Возможно, кузина… Но приехал он, такой занятый деятель, только ради Лины Дэрроу. – Лидс хмыкнул. – В свои годы мог бы быть поосмотрительнее.

– Вы невысокого мнения о женщинах, верно?

– Они мне безразличны. – Лидс прикончил виски. – А с кем бы вы на моем месте предпочли жить – с такими изумительными животными или с женщиной?

– С женщиной, – убежденно ответил я. – Правда, я ее еще не выбрал, ведь их так много. Но даже если она вдруг окажется сукой, то я искренне надеюсь, что не одной из ваших. Мне нужна такая, которую можно без опаски спускать с поводка. – Я махнул рукой. – Впрочем, оставим это. Вам больше по душе собаки, и на здоровье. А миссис Фрей тоже считается членом семьи?

– Да, – лаконично ответил он.

– Миссис Рэкхем держит ее при себе в память о погибшем сыне? Или это помогает от невроза?

– Не знаю. Спросите кузину сами. – Лидс выпрямился и встал на ноги. – Вы, конечно, знаете, что я возражал против ее визита к Ниро Вульфу. И поехал-то с ней только потому, что она настаивала. Не представляю, на что она надеется. Вред ее затея принесет наверняка, это как пить дать. По-моему, вам не стоило приезжать сюда. Однако коль скоро вы здесь, то мы с таким же успехом можем пойти к ним и распивать их виски, а не мое. Пойду умоюсь.

И он вышел.

Глава четвертая

Лидс предоставил мне выбор: либо ехать с ним, что заняло бы три минуты, либо пройти по лесной тропинке. Я проголосовал за пешую прогулку. До опушки леса было рукой подать, около сотни ярдов от угла псарни.

Денек выдался довольно теплым для начала апреля, но стоило солнцу скрыться за вершиной холма, как воздух заметно посвежел, и я невольно ускорил шаг, что, впрочем, было вполне оправданным, так как я едва поспевал за Лидсом. А Лидс несся, закусив удила.

Когда я выразил недоумение по поводу того, что ни в лесу, ни на открытом месте нам не попалась ни одна изгородь, он пояснил, что его земля всего лишь уголок поместья миссис Рэкхем, который она отвела ему под застройку уже довольно давно.

Заключительную часть пути мы проделали по извилистой гравиевой дорожке, которая змеилась между лужайками, кустами, деревьями и клочками голой земли. Вообще сельская жизнь стала бы куда краше, если бы удалось отменить закон, запрещающий прокладывать между примыкающими владениями прямые дорожки. А то получается, что чем крупнее и богаче имение, тем более извилисты тропы меж угодьями и тем труднее соседям навещать друг друга.

Как бы то ни было, в конце концов мы с Лидсом, успешно преодолев замысловатый лабиринт, достигли усадьбы миссис Рэкхем и вошли без звонка или стука, из чего я заключил, что Лидс считался здесь своим.

Все шестеро присутствующих собрались в комнате или, скорее, зале (она была длиннее и шире, чей весь дом Лидса), устланной двумя десятками ковров, так и норовивших выскользнуть у меня из-под ног, и уставленной тремя дюжинами предметов, пригодных для сидения. Несмотря на ломящийся от напитков бар на колесиках, мне показалось, что должное веселье еще не воцарилось, потому что встретили нас с Лидсом так, словно более замечательного события не случалось целую вечность. Лидс представил меня гостям и хозяйке, поскольку считалось, что я не знаком с миссис Рэкхем, а затем, когда мой бокал наполнили, Аннабел Фрей прочитала лекцию о том, как я работаю. Оливер А. Пирс, государственный муж, тут же загорелся и потребовал, чтобы я продемонстрировал свое искусство, учинив каждому из них допрос с пристрастием как подозреваемому в отравлении собаки. Я отбрыкивался, но они настаивали, и мне пришлось уступить. Увы, на сей раз я выступил без привычного блеска.

Пирс оказался ловким малым. Его поведение подчинялось закону природы, который определяет особую, неповторимую манеру общения народного избранника со всеми, кто уже достиг возраста избирателя. Правда, природное чутье и отменная реакция позволяли ему легко маскировать этот недостаток, хотя он был примерно одних лет со мной. Впрочем, фигурой он мне тоже не уступал, высокий, широкоплечий, с располагающим, честным лицом и улыбкой, которая зажигалась в долю секунды, как лампа-вспышка. Я завязал узелок на память, чтобы проверить, не в его ли избирательном округе живу. Карьера ему, конечно, обеспечена, вопрос лишь в том, как высоко и как скоро он взлетит.

Если вдобавок к собственным талантам и достоинствам Пирс сумеет заполучить в свою упряжку еще и Лину Дэрроу, то взлетит он очень высоко и очень скоро. На первый взгляд она была помоложе Аннабел Фрей, лет двадцати шести, и я никогда не видел более прелестных глаз. Она их явно недооценивала или излишне скромничала. Когда я ее допрашивал, она прикинулась, что я припер ее к стенке, но глаза выдали, что она в два счета могла оставить меня в дураках. Не знаю, водила она меня за нос, практиковалась или же просто пыталась сойти за простушку.

Барри Рэкхем не только озадачил меня, но еще и ухитрился посеять в моей душе смуту. Не знаю, то ли я глупее, чем считает Ниро Вульф, и дважды глупее, чем считаю я сам, то ли мистер Рэкхем был умнее, чем выглядел. В Нью-Йорке таких, как он, хоть пруд пруди, а из него нью-йоркское так и лезло. Зайдите в любой бар на Мэдисон-авеню от пяти до половины седьмого – и увидите там шестерых, а то и восьмерых Барри Рэкхемов: не юнцов, конечно, но и отнюдь не убеленных сединами; мужественной наружности (если не считать длинных отполированных ногтей), утомленных и, напротив, свежих и рвущихся в бой, в зависимости от состояния; и всех с немного отечными глазами. Я знал его как облупленного, во всяком случае так думал, однако никак не мог решить, известна ли ему подлинная причина моего приезда; впрочем, как раз это я и собирался выяснить. Если известна, то считайте, что ответ на вопрос, состоит ли он на жалованье у Зека, уже получен; если же нет, то вопрос оставался открытым.