То, что действительно важно - Владимир Корн

Но в моем нынешнем положении можно слишком и не умничать.

Утро обычно начиналось с того, что я приносил пару ведер свежей воды, затем выгонял пастись коз. Они отлично знали, где можно найти себе пропитание и всегда возвращались домой к вечеру сами. Дальше шла повседневная рутина. Огород, грядки, поле и не обязательно в перечисленном порядке. Обед, часовой отдых, и опять фермерство до самой темноты. Ужин уже в сумерках, перед тем как ложиться спать обязательное чаепитие.

Меня всегда интересовало, почему они живут отдельно и именно здесь. Должна же быть какая-то причина. Попытки узнать у Аниаты ни к чему не привели. Когда она начала объяснять, я вскоре замахал руками, потому что не мог понять и половины слов. Все-таки в ежедневном общении мы пользовались в основном одними и теми же словами, такими же одинаковыми, как и то, что мы делали.

Нет, у меня не получится жить здесь долго, слишком все однообразно. Да и все, чем мне приходится заниматься, ничего кроме уныния не вызывает — никогда не любил ковыряться в земле. Понятно, что сейчас мне приходится делать все это по разным причинам. И хорошо одно лишь то, что делаю я это по собственному желанию. Вполне могло быть и так, что подобными делами мне бы пришлось заниматься из-под палки, попади я в другое место. До сих пор мне так и не удалось выяснить, где я, что это за страна, кто ею управляет. И существует ли здесь, например рабство. А как узнать, спрашивается, если я не знаю даже, как это слово звучит.

И приходилось вставать утром и идти за водой. Затем отправлять коз пастись и так далее. И никаких развлечений, да и откуда на них время.

Я возвращался с очередной охапкой хвороста, раздумывая о том, действительно ли Аниата строила мне сегодня глазки или все же мне показалось. Пару моих попыток познакомиться поближе она решительно пресекла. Причем сделала это не то чтобы с отвращением, просто отстранилась мягко, но настойчиво, покачала головой и сказала — нет. Ну нет, так нет. Были у меня периоды и подлиннее. Сегодня же она и поглядывала как-то по-особенному, и ее улыбки были не такие, как обычно.

Вот вечером и попытаюсь выяснить, так ли это или мне все же показалось. Сколько можно, я же вижу, что совсем ей не противен. Да и она молодая здоровая женщина, к тому же очень симпатичная. И думаю я так совсем не потому, что других здесь нет. Я это еще с бугра увидел, когда за ними наблюдал, не решаясь приблизиться.

Подходя уже к самому краю леса, обнаружил что под навесом, там, где обычно спал, стоят четыре лошади. Я возмутился, что за дела, там сейчас столько конских яблок будет, и еще мокро и вонюче. В доме всего три лежанки, а поскольку доступа к телу хозяйки не имею, мне что, в курятник переселяться? За базар ответите.

Интересно, кто это? Может, родственники навестить приехали? Лучше оставлю я здесь вязанку, черт его знает, как они на меня отреагируют. Возможно Аниата уже монетки пересчитывает, полученные в оплату за удачную продажу молодого и сильного раба, вряд ли ассигнации имеют здесь хождение. Кстати, местных денег я в глаза даже не видел еще.

Чуть в стороне лес почти вплотную к хозяйству подступает. Вот оттуда поглядим мы и послушаем, а уже затем выводы будем делать.

Под навесом, рядом с очагом, где мы обедали, сидели два крайне неприятных типа, которые занимались тем, что жрали и ржали, изредка поглядывая в сторону дома.

Опять ничего не понятно. Теперь вплотную к домику перебежим, здесь стена глухая, никто в окошечко не увидит.

Так, в доме гомон, смех, звук пощечины. И снова ничего не понятно, но явно, что не родственники с визитом нагрянули.

Заглянул в маленькую комнату — две лежанки для детей, вот и вся обстановка.

Где же они сами, и во дворе их не видел.

Дальше заберемся через оконный проем в комнату, и шуметь не стоит.

Голоса рядом, в соседней. Если что нырком в окно, на улицу, дальше влево, в заросли. План отхода давно разработан, не только хворост на уме был.

На дворе сейчас время такое, что к вечеру уже. Когда, казалось бы, еще светло, но зайдешь в помещение, и света сразу не хватает. Грань между светом и полумраком.

Осторожно заглянув через дверной проем, прикрытый занавесью из кусочков тонкого бамбука продетого через нитку, я увидел то, что совсем не мечталось увидеть.

Аниата лежала с широко раздвинутыми белыми незагорелыми ногами, устремив свой застывший взгляд в потолок на одну только ей видимую точку, заранее закусив нижнюю губу. Перед ней возился, спуская штаны, мужик, радостно скалясь в предвкушении. Второй был занят тем, что внимательно наблюдал за открывающимся перед ним действом, держась руками за то самое место, которое он рассчитывал вскоре использовать.

Ну и причем здесь я? Может быть, здесь так принято.

Когда я взглянул в противоположный угол, то сразу понял причем.

В углу, прямо на полу сидел Стрегор, прижимая к себе сжавшуюся в комочек сестренку, прикрывая ей ладонью глаза. Сидел и смотрел на них так ненавидяще, что я даже вздрогнул, увидев его взгляд.

Губы его были разбиты всмятку, а из носа тонкой струйкой бежала кровь, которую он даже не пытался вытереть.

Скоты, по крайней мере, могли бы детей выгнать. Но, как бы в опровержении моих слов, один из гостей повернулся к Стрегору и что-то сказал с улыбкой, показав рукой на лежавшую мать.

Все это происходило не бесшумно. Весело переговаривались насильники, громко смеялись что-то жрущие под навесом остальные. Я понимал часть слов, одно два из десятка, но даже не пытался вникнуть в смысл разговора.

Впервые за все время моего пребывания в этом мире передо мной встал выбор, и мне предстояло его сделать.

Все естество кричало о том, что нужно немедленно бежать отсюда. Ведь для того, чтобы изменить хоть что-то, придется убивать людей, пусть и не самых лучших.

Да и ситуация выглядела привычной для этих людей, слишком свободно они себя здесь ведут. Вот и реакция Аниаты говорит о том же.

Ты можешь также легко покинуть дом, тихо и незаметно, как и вошел, и дождаться, пока они уедут. Вернувшись, объяснить, что испугался этих людей и решил переждать в лесу. И ничего не изменится вокруг, ничего.

Только внутри тебя, в душе, появится немного гнили. Со временем ее будет все больше и больше. Затем она полезет наружу, и люди станут ее замечать. Так что думай, Артик.

Одним прыжком преодолев расстояние до ближнего, я с размаху опустил било на его голову, заботясь лишь о том, чтобы оно не скользнуло по низкому потолку, и не сбился верный прицел.

Человек в помятой замызганной шляпе кулем рухнул на пол, даже не вскрикнув. Второй резко повернулся ко мне и успел подставить под удар руку.

Било лишь скользнуло по его голове, заставив пошатнуться.

Рывком за шиворот одежды я заставил его развернуться и взял шею в захват.

Плечо и предплечье давят на яремные вены, перекрывая мозгу доступ к кислороду, а сзади, к затылку, прижато предплечье левой руки. Теперь наклоняем его к себе и тащим, за собой тащим, отступая. И давим так, как давят свою жертву удавы. Они на долю мгновения расслабляют свои объятья, чтобы затем сдавить еще сильнее. И так снова, и снова, снова и снова, импульсами.

Что я тебе могу сказать? Разве только то, что однажды сам попался на такой вот захват. Уже потом колол себе между ребер новокаин и считал, что легко отделался. Надеюсь, что у тебя так не получится.

Отпустив на пол безвольно поникшее тело, я ударил кулаком в удобно подставленную голову, целясь в височную кость. Ничего нельзя делать наполовину, говорят умные люди, и они правы, правы всегда и во всем.

Метнувшись в комнатку, к Анютке, ухватил ее под мышки и поставил ее рядом с лежанкой. Дави на нее, дави или садись и подпрыгивай. Делай так, чтобы она ритмично скрипела. Она у тебя очень скрипучая, вечерами я отлично слышу даже со своего места, как ты ворочаешься перед сном. Хоть и довольно далеко нахожусь.

Она поняла меня, и со двора послышался довольный смех.

Фу, перевел я дыхание, несколько минут выиграл, они ничего не поняли. Их еще двое, а из меня воин как не скажу из чего пуля. Его сейчас под навесом, где я сплю, полно уже должно быть. Нельзя мне через дверь выходить, скрипучие они очень, не дошли руки. Да и не человек я сейчас, поэтому выходить мне можно только там, где вошел.

Так, до них пара прыжков, сидят они один напротив другого, и весело ржут, прислушиваясь к скрипу, доносящегося из хибары. Я осторожно выглянул из-за угла дома. Один точно мой, добежать успею. И не промахнусь, руку достаточно набил, как знал, блин. Давай на счет три, а то как-то не по себе, двое их все-таки, оба при тесаках и пистолеты на столе лежат.

Не выдержав, я рванул вперед на счет два, заводя руку назад для удара. С разбегу удар получился такой силы, что брызнуло серыми с кровью ошметками. Второй мгновенно выскочил из-за стола, выхватив свой клинок, больше похожий на огромный мясницкий нож с гардой.