Борьба без проигравших - Памела Бэрфорд

— Хочу дать тебе совет, Лиззи. Мы с тобой поладим гораздо лучше, если ты оставишь все свои хитрости и будешь со мной откровенна.

Калеб сделал шаг, чтобы выйти из комнаты, но, сам не зная почему, остановился и облокотился на косяк двери. Он стоял, проклиная самого себя. Потом обернулся к Элизабет.

— Ладно, — сказал он сердито. — Выкладывай. Какие там у тебя лекарства?

— Бета-блокер. Я принимаю его каждый день.

— Бета-блокер? Разве это не от сердца?

— От мигрени.

Калеб испустил вздох облегчения.

— Так все дело в простой головной боли? Элизабет мрачно взглянула на него.

— Это не простая головная боль. От нее слепнешь, от нее сходишь с ума. Назвать это головной болью все равно, что назвать прободную язву расстройством желудка. Кроме бета-блокера, у меня есть еще два лекарства. Одно — чтобы остановить мигрень, когда она только начинается, а другое — сильно действующее обезболивающее. Я его принимаю, когда первые два не помогают. — В ее огромных глазах вспыхнула надежда. — Ты можешь получить рецепт. Телефон моего врача…

— Вот еще! Как только я буду уверен, что с тобой все в порядке, ты вылетишь отсюда. Ну а если тебе придется несладко… что ж, это будет только справедливо.

Если бы он ударил ее, она не была бы так уязвлена. Но и Калеб чувствовал себя как на иголках. Он постоянно напоминал себе о Дэвиде и о том, что Лиззи с ним сделала. Но сейчас это не помогало.

Элизабет с видимым усилием взяла себя в руки. Она встала, подошла к небольшому комоду на низких ножках и принялась поднимать свои вещи и складывать их в пустые ящики комода.

— Двадцать минут, Лиззи, — напомнил Калеб и вышел.

Элизабет уныло брела по усыпанной листьями тропинке до тех пор, пока деревья перед ней не расступились и не открылась поляна, на которой стоял дом Трентов. Дом, ставший ее тюрьмой.

Дэвид рассказывал ей, что двадцать шесть лет назад, когда умер отец, мать продала их шикарную квартиру на Сентрал-Парк-Саут в Манхэттене и поселилась в загородном доме к северу от Нью-Йорка. В своем параноидальном стремлении к одиночеству она установила проволоку под напряжением на высоком каменном заборе, огораживающем этот покрытый лесом участок в двадцать акров, и никогда не выходила за его пределы.

А теперь Элизабет и Калеб были единственными обитателями просторного двухэтажного бревенчатого дома. Проволока на заборе до сих пор находилась под напряжением, и Элизабет, после того как обошла весь участок по периметру в напрасной надежде увидеть или услышать кого-нибудь из людей, поняла, насколько надежно она изолирована. Здесь можно кричать до хрипоты, и никто ничего не услышит.

Завтрак и ленч прошли в напряженной атмосфере. Весь разговор сводился к обсуждению Лу и «Авалона». Элизабет нервничала и едва прикоснулась к еде. Но, как и было приказано, она помогала готовить еду и убирать дом.

Остальное время она была предоставлена самой себе. По-видимому, если она будет послушной и не станет начинать военных действий, похититель оставит ее в покое и даст время «прийти в себя». И Элизабет решила пока оставить все как есть. В конце концов, что она могла поделать? Надежды одолеть его силой у нее не было. Если она и сумеет убежать, то только благодаря своей хитрости.

Во время прогулки Элизабет убедилась, что Калеб действительно убрал из дома и с участка все опасные предметы. Посуда была только пластмассовая. При необходимости Калеб пользовался большим перочинным ножом, который носил в кармане. Никаких чугунных кастрюль и сковородок на кухне не было. В аптечке отсутствовали бритвы и лекарства. В нескольких комнатах Элизабет обнаружила пустые телефонные розетки. Сарай, где хранились инструменты, и гараж были крепко заперты, так же как и подпол в кухне. Калеб держал у себя ключи от всех комнат. Он мог запереть ее в любой комнате, но было и кое-что похуже: она не могла запереться от него. Из-за этого она не спускала глаз с двери ванной комнаты, пока утром принимала душ.

После ленча Калеб уединился в своем кабинете первом этаже и занялся какими-то бумагами. Перед этим он предложил Лиззи прогуляться по дому и по парку… практически попросил ее поискать способов побега, настолько был уверен, что у нее ничего не выйдет.

Теперь Элизабет благословляла самоуверенность Калеба. Она радовалась, что может, не вызывая подозрений, обследовать все потайные уголки дома. Она спокойно поднялась на второй этаж и откинула крышку люка в потолке, которая вела на душный чердак. Среди старой мебели, одежды и игрушек она обнаружила одну очень интересную вещицу и составила план, на который теперь возлагала все свои надежды.

Солнце склонилось к западу, и подул прохладный ветерок. Элизабет поглубже засунула руки в карманы своей видавшей виды ветровки и обогнула угол дома. И резко остановилась, увидев Калеба, сидевшего на корточках у черного хода. Он ее не заметил: его внимание было поглощено тощей беременной кошкой, которую он гладил. Даже издалека Элизабет разглядела непомерно большое кошачье брюхо.

Калеб гладил ее черную шерстку и при этом тихонько напевал. Его резкие черты смягчала добрая улыбка. Элизабет внезапно вспомнила, как его шершавые пальцы вытирали слезы с ее лица прошлой ночью, когда она, связанная, испуганная, стояла, прислонившись к «лендроверу». Это было единственный раз, когда Калеб ласково коснулся ее. Почему-то мысль о том, что этот суровый десантник способен на нежность, взволновала Элизабет больше, чем воспоминание о его грубом обращении с ней.

Бездомная кошка настойчиво мяукала, и Калеб не обманул ее ожиданий. Элизабет покачала головой и улыбнулась: вот он поднялся и принес консервную банку. Кошка почуяла запах и из благодарности стала кружиться вокруг него так, что чуть не выбила банку из рук. И прежде чем Калеб успел переложить содержимое банки в пластмассовую мисочку, кошка жадно набросилась на еду, выхватывая куски рыбы прямо из банки.

Калеб наблюдал, как она ест. А Элизабет наблюдала за ним. Она видела, как переливаются могучие мускулы под свитером кремового цвета и синими джинсами. Любое его движение, каким бы легким оно ни было, напоминало о его силе и о ее беспомощности.

Калеб попробовал погладить кошку, пока она ела, но та недовольно зарычала и возмущенно задергала хвостом. Элизабет подошла поближе, и он поднял глаза. Их мягкое выражение тут же сменилось равнодушным.

Взгляд его серых глаз скользнул по ее потертой куртке с обтрепанными манжетами и сломанной молнией, по выцветшим джинсам, по изношенным кроссовкам. Выражение его лица оставалось неизменным, но Элизабет вся внутренне съежилась. Она проклинала себя за свое глупое смущение. В конце концов, Калеб рылся в ее вещах. Уж он-то знает, насколько убог ее гардероб, какие дешевые и старые все ее вещи. Даже ее любимые шелковые ночные рубашки были куплены в магазинах уцененных товаров.