Поэты и джентльмены. Роман-ранобэ - Юлия Юрьевна Яковлева

– Бр-р-р-р.

Хотелось к огню, к камину, к чаю.

Доктора Даля полковник нашел у хирургической повозки. Доктор сидел на перевернутом ведре, в котором обычно выносили ампутированные руки и ноги. Курил трубку. Он так устал, что не вскочил, не поздоровался. Только скосил на Тучкова глаза.

Все они устали. Устали не сегодня. Устали за много недель. Какая странная эта кампания. Ночные бои. А днем тишина, от которой в голове какой-то стеклянный шум. Верно говорят про англичан: все они малость ку-ку. Так и самому спятить можно. Тучков сел рядом с доктором прямо на землю. Едва тело перестало двигаться, его сразу начало клонить в сон.

Отступление как раз было легким. Неприятель не клевал вслед. Тучков даже задумался: а не сделал ли неприятель то же самое? Не отступил ли? Кому она нужна, эта земля: голая, студеная, каменистая… Для всех чужая. Кроме коз и облаченных в халаты бородачей с их окутанными чадрой женами.

Тучков вынул портсигар. Рукава доктора были закатаны до локтей. Кожа на руках шелушилась. Полковник посмотрел на красные шелушащиеся пятна. Они ему страшновато напомнили…

– От частой… – перехватил его взгляд доктор. Он не был уверен, поймет ли Тучков слово «дезинфекция». Не похоже было, поэтому пояснил: – От частого мытья.

– Нашли где блистать чистотой, – криво усмехнулся Тучков, папироса в углу рта. – В афганском Туркестане. Дам здесь нет.

Врач мотнул головой:

– Не для дам. Для асептики.

На сей раз непонятное слово выскользнуло. И Тучков тут же в него уперся:

– Не понял.

Даль вздохнул. Сил не было объяснять, но пришлось:

– Теория эта не доказана. Вернее, мы располагаем только эмпирическими наблюдениями. У врачей, которые моют спиртом, хлором или хотя бы настойками свои руки и инструменты, пациенты и раненые выздоравливают лучше. Почему – никто не знает.

– В жизни много непонятного, – с дальним прицелом заметил Тучков.

Подступить к интересной ему теме он решил осторожно – пробуя на верность каждый шаг. Слишком дикими казались ему собственные мысли. Хотелось с доктором поделиться. Получить, так сказать, научное мнение. Но не хотелось, чтобы доктор потом пустил слух, будто он, Тучков, спятил.

Оба выпустили дым.

– Некоторые болезни, например, – тверже добавил Тучков.

– О да, – с энтузиазмом согласился доктор.

Тучков сделал следующий шаг – не сводя глаз с усталого лица врача:

– Тропические, например.

– О да!

Полковник оживился:

– Вот я так и подумал! Кто его знает. Их то есть. Шотландцев этих. Горные стрелки. То они в Индии. То они в Африке. То в Вест-Индии. Солдат там, куда пошлют, верно? Правь, Британия, морями, как говорится. Верно? Над Британской империей, пишет «Петербургская газета», никогда не заходит солнце. Прикажут – и отправишься дальше чем на три буквы. Верно? В Африку или в Вест-Индию. Бес его знает, что они там за болезни подхватить могли. Шотландцы эти. В тропиках. В джунглях. Верно?

Доктор смотрел ему в лицо и молчал.

«Решил, что я того. Ку-ку. Не надо было с ним про болезни», – пожалел было Тучков. Как вдруг доктор спросил:

– Вы слыхали о вампирах, полковник?

– Виноват? – Тучков слегка обиделся, что доктор столь неучтиво переменил тему.

Взор Даля загорелся.

– Вернее, читали? В английских романах? Люди – и не люди. Выглядят как люди. Вампиры действуют по ночам. Неуязвимы для обычного оружия. Но солнечный свет для них убийственен. Питаются кровью… Вспомните, сколь часто находили мы в горах трупы коз с разорванным горлом. Сначала я думал, волки. Но ведь волков-то мы ни разу не видели. Не слышали воя. Не находили даже волчьих экскрементов… – И прежде, чем Тучков ответит обычное свое «не понял», быстро перевел для него на более понятный русский: – То есть говна.

– Виноват… – Тучков оторопел. На папиросе его нагорал столбик пепла. Потом упал, и тогда полковник опомнился: – Вы хотите сказать, против нас сражаются… сражались… не шотландские горные стрелки, а – вампиры?

– Да, – мотнул головой Даль, – то есть нет, – кивнул. Потряс головой, будто уповая, силясь толчком случая привести мысли в порядок, которого им так не хватало. – В форме шотландских горных стрелков, да. Помните того несчастного? Раненого? Все это сталось с ним после чесночной настойки! А ведь чеснок для вампиров…

– Виноват, – теперь уже раздраженно оборвал Тучков. – Вы сочинитель, господин Даль?..

«…Или врач?» – собрав последние остатки учтивости, не спросил.

Даль покраснел.

– Я пробую… сочинять… – смущенно выдавил доктор, – время от времени… разные… гм… истории. – Выдохнул и выпалил как на духу: —Но у меня нет таланта.

Тучков вскочил. Затушил о каблук и отбросил недокуренную папиросу – пропало желание и курить, и беседовать.

– Оно и видно, господин Даль. Оно и видно.

Он счел излишним уточнять: если тяготы службы в горном Туркестане оказались для вас таковы, что… Это было очевидно: под напором трудностей доктор спятил. Ку-ку.

Даль проводил взглядом спину – даже по осанке видно было, что Тучков возмущен. Не понял, эх, – Даль выпустил клуб дыма. Глядел сквозь сизую завесу, думал.

– …Или я плохо ему объяснил? Я сам-то понимаю? Да, писателишка я скверный. Бесталанный. Ну и пусть. Зато я вижу – почти как настоящий. Что с того, что не могу придать своим прозрениям форму. Что слова мои лишены настоящей силы… Видеть – тоже дар. Я – свидетель. Моего воображения хватает, чтобы допустить: немыслимое – существует. Невозможное – возможно.

– Яшка! – донесся голос Тучкова. – Ты говно вынес?

А Тучков прав. Вернее, «Петербургская газета». Над Британской империей уже и так не заходит солнце – когда ее восточный край погружается в темноту, на западном день только занимается. Она уже и так владычица полумира.

Я бездарен, да. Но кое-что мне все же дано. Дар слышать зов. Воображение. Ровно столько воображения, чтобы вместить одну простую истину: у кого уже есть полмира, тому подай весь.

Есть демоны, которые никогда не сыты. Демоны неутолимого желания.

Здесь и сейчас это не кончилось.

Даль встал. Выколотил трубку о каблук. Сунул в карман.

Он знал, что делать.

– Ну? – гремел в отдалении Тучков. – Пушкин за тебя говно, что ли, выносить будет?

Даль остановился, точно налетел на невидимую стену.

«Пушкин», – прошептал. Пушкин. Вот чей дар… Вот чьи слова… Вот чья сила была бы способна…

Но сперва нужен хороший врач. Который не проболтается. Даль призадумался, поскреб подбородок.

Глава 2. Две вдовы

Берлин. Июль 1904 года

Под вязами тень была такая густая, что доктору Далю казалось, он идет по дну. И чудесным образом дышит зеленой водой. Мелкой рыбешкой мелькали фигуры мужчин. Покачивались медузы: огромные шляпы дам. Оборки на платьях казались ресничками, щупальцами. Даль увертывался от шляп, броском огибал кружевные парасоли, усеянные по краю острыми спицами. Он летел, зажав трость под мышкой. В руке – канотье. Он опаздывал. Хуже – он опаздывал к немецкому профессору. Тот наверняка уже с назидательным злорадством смотрит на часы. А потом щелкнет крышкой – и уйдет. Не