Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Сын мучил своих родителей своими метаниями из крайности в крайность: «то он хотел быть адвокатом, то драматургом, то театральным критиком». Он даже сотворил ряд объемных поэтических произведений. Его отец осторожно отметил, что эти «стихи не для моего разума». Поэтом, конечно, Маркс был никаким, в отличие от Энгельса — тот как раз-таки был наделен этим даром. Конечно, родителям трудно было переварить ту энтропию, которая была сущностью его натуры. В роду Марксов — последовательных, рациональных и прагматичных — он был мутантом в прямом и переносном смысле этого слова. Вот как дипломатично описывает это отец: «Несобранность, беспорядочные блуждания по всем отраслям знаний, смутные раздумья при свете коптилки, нечесаные волосы…» На письма Карл отвечал редко, не навещал родителей на каникулах. И тратил очень много родительских денег…

Я называю такого типа личность турбулентной — с одноименным типом мышления. У такого типа мышления и таких натур мысль не последовательна, а турбулентна и затруднена на выходе в рациональном варианте в прогнозируемые сроки. Мы с коллегами исследовали такое мышление в недавней книге, которая так и называется — «Турбулентное мышление. Зарядка для интеллекта».

Всю свою жизнь Маркс был очень большим лицемером в отношении собственной работы, — пишет Мэри Габриэл. — В ответ на вопрос, когда будет закончена работа, он обычно отвечал, что ему осталась неделя или две на окончательную отделку текста, или утверждал, что вычитывает последнюю корректуру, или сетовал на то, что столкнулся с финансовыми или личными трудностями, которые его немного задержали, но теперь он уже вернулся в нормальное рабочее русло и близок к завершению работы… На самом деле чаще всего он был очень далек от этого завершения. Новые идеи кипели в его мозгу, сталкиваясь с уже записанными на бумаге и порождая выводы, которые он считал неожиданными и необычайно важными. Как же он мог приказать своему мозгу остановиться, чтобы он мог сесть писать?

Уже после смерти Маркса Энгельс, разбирая черновые наброски Маркса третьего тома «Капитала», пишет: «Мысли записаны в том виде и в том порядке, в котором они появлялись в голове автора…».

Всю жизнь бурный поток идей, который сам хозяин потока никак не мог взять под контроль, будет мешать Марксу не только планомерно строить новую идеологию, но и элементарно зарабатывать на жизнь.

Кстати о деньгах. Отец с горькой иронией пишет ему: «Как может человек, каждые две недели придумывающий новую систему мироздания и рвущий в клочья свои прежние работы, думать о таких презренных мелочах, как деньги?»

Да, деньги Карла Генриха «не интересовали»: он бесшабашно тратил огромное количество отцовских денег, не задумываясь о том, что у его родителей еще семеро братьев и сестер. Вслед за матерью в эгоизме упрекает его и отец: «Не могу избавиться от мысли, что эгоизма в тебе гораздо больше, чем это требуется человеку для самосохранения». В другом письме, тщетно пытаясь достучаться до разума сына, отец говорит: «Будущее Женни должно быть достойным ее, она должна жить в реальном мире, а не ютиться в прокуренной комнате, пропахшей керосином, в компании безумного ученого».

К несчастью, случилось именно то, чего больше всего опасался отец, которому оставалось жить несколько месяцев. Еще меньше осталось жить брату Карла — одиннадцатилетнему Эдуарду. Карл Генрих же и мало писал и еще меньше навещал родных. И этот человек несколькими годами ранее в выпускном сочинении написал такие строки: «Но ГЛАВНЫМ РУКОВОДИТЕЛЕМ, КОТОРЫЙ ДОЛЖЕН НАС НАПРАВЛЯТЬ ПРИ ВЫБОРЕ ПРОФЕССИИ, ЯВЛЯЕТСЯ БЛАГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА, наше собственное совершенствование… Человеческая природа устроена так, что человек может достичь своего усовершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, во имя их блага. Если человек трудится только для себя, он может, пожалуй, стать знаменитым ученым, великим мудрецом, превосходным поэтом, но никогда не сможет стать истинно совершенным и великим человеком…»

Можно думать о человечестве вообще, в целом и забывать при этом о том, кто с тобой рядом. Сама Мэри Габриэл так оценивает поступки своего героя: «Кто-то может обвинить его в эгоизме. Он назвал бы это самоотверженностью. Своей кропотливой и неустанной работой, закладывающей основу для будущих глобальных перемен, своей тревогой и страхом перед внезапной, неподготовленной революцией Маркс менее всего делился с собственным поколением — и даже с поколением своих детей. Он обращался к поколениям будущего. Для Маркса жертвы его семьи были необходимы, политически оправданы».

Из семерых детей Маркса дожили до совершенолетия только трое. Дети недоедали, жили в ужасающей нищете и тесноте, а учитывая лондонский смог и тогдашнюю антисанитарию столицы Англии, огромное количество «революционных посетителей» маленькой квартиры Марксов, ее прокуренность и сырость, не заболеть, например, туберкулезом в такой обстановке было трудно. А ведь именно от этой болезни умер любимец всей семьи Муш. Дети, которые выжили, получали блестящую интеллектуальную подготовку, знали все шедевры мировой литературы. И в то же время они пишут с восторгом из Манчестера, будучи в гостях у Энгельса, что ели хлеб с маслом на ужин, а до этого на обед — ромштексы, горошек и картофель. Тем не менее, несмотря на любовь к детям, — пишет автор — для своих детей Карл Маркс не сделал всего, что мог — ни для дочерей, ни тем более для тех четверых малышей, что умерли совсем маленькими.

Женни была умнейшей женщиной и прекрасно осознавала, что их дети приносятся в жертву во имя «справедливого переустройства» мира, но она безоговорочно выбрала сторону мужа и продолжила расшифровку его судьбоносных каракулей. Кстати, когда Женни совсем занемогла, этим занялись подросшие дочери Маркса.

Жертвовали всем и другие люди. С весны тысяча восемьсот сорок пятого года практически полноправным членом семьи Марксов становится Елена Демут (Ленхен): мать Женни прислала ее для помощи. Она была умна и миловидна, но отвергла ряд предложений, так и не выйдя замуж. Она полностью посвятила себя семье Маркса. Взяла на себя огромное количество обязанностей, работая практически бесплатно. Энгельс со слезами на глазах во время похорон Ленхен рассказал о тех жертвах, на которые она пошла ради семьи Маркса. О том, как она разделила с ними жизнь в нищете, а также о том, как она отказалась от своего единственного ребенка, чтобы уберечь Маркса от злословия врагов, а Женни — от сомнений в верности мужа. Вообще без Энгельса и Ленхен семья Маркса не выжила бы физически.

Жертвовали Марксу и другие его друзья. Когда один из его немецких оппонентов спровоцировал ссору и вызвал его на дуэль, молодой друг семьи Конрад Шрамм устроил контрссору, переведя дуэль на себя. И это при том, что, как писал Либкнехт: «Шрамм никогда в жизни не стрелял, а Виллих никогда в жизни не промахивался». К счастью, Шрамм отделался легким ранением, скорее всего потому, что не его планировалось убрать с политической арены. И все же это поступок настоящего друга и мужчины. Помогал семье в парижский период старший друг Маркса Генрих Гейне — кстати, именно он спас Женнихен — первенца семьи Марксов, когда та тяжело заболела. Друг Маркса и Энгельса немецкий журналист и учитель Вильгельм Вольф по кличке Люпус (это перевод на латынь его немецкой фамилии, означающей «волк») долгие годы откладывал деньги на черный день. После его скоропостижной смерти обнаружилось, что большую часть своих солидных сбережений он завещал Марксу. Тот был потрясен и посвятил другу первый том «Капитала».