Дом у последнего фонаря - Анна Малышева

Но когда ей вдруг ответил звонкий женский голос, Александра растерялась и какое-то время молчала. Наконец в трубке прозвучал вопрос:

– Вы будете говорить или мне отключиться?

– Извините, – опомнилась Александра, – я звоню Дмитрию Юрьевичу.

– А папа уехал, – с готовностью ответила женщина, судя по тембру голоса, очень молодая.

– Ах, вот как… – протянула Александра. – Это все объясняет.

– Объясняет – что?

– Вчера вечером Дмитрий Юрьевич просил меня приехать к нему на дачу, по делу. Я приехала, но его дома не оказалось. А надолго он уехал?

– Я не знаю, – настороженно проговорила девушка. – А вы кто?

– Простите, а я с кем говорю? – в свою очередь осведомилась Александра.

– Я его дочь.

– Слышала о вас…

– Не может быть! – воскликнула девушка. – А что папа говорил?

– Не помню толком, но что-то хорошее, – солгала Александра.

– Имя называл? Меня зовут Лиза.

– Очень приятно. Я – Александра. Он говорил именно о вас, не сомневайтесь. Если вы его единственная дочь, конечно.

– Чудеса, – с прежним недоверием в голосе заметила Лиза. – А знаете, папы сейчас правда нет. Он уехал куда-то, а телефон забыл. Я его нашла сегодня утром на даче, на письменном столе.

– Там не было телефона! – вырвалось у Александры.

– Вы что, заходили в дом?!

– Ну конечно! Вошла, поднялась в мансарду… И я уверена, Лиза, что телефона на письменном столе не было!

– А как вы дверь открыли? У вас есть ключи?

– Нет, что вы. Но дверь была не заперта.

– Дверь была закрыта на оба замка, когда я приехала туда сегодня. – Теперь девушка говорила совсем уж неприветливо. В ее голосе слышались очень знакомые Александре надменные нотки: – Ключи у меня, к счастью, имеются. Я вошла в дом, обнаружила, что папы нет. А телефон лежал на столе, наверху.

– Настольная лампа горела? – взволнованно спросила Александра.

– Нет. А вы меня сейчас станете уверять, что лампа горела, когда вы там побывали?

– Она горела, когда я вошла в дом, и более того – я оставила ее включенной, когда уехала, – твердо сказала женщина.

– Не понимаю. А когда вы приезжали?

– Примерно в половине первого ночи. А уехала через час.

– И целый час вы пробыли в доме совершенно одна?

– Представьте, мне пришлось вызвать такси и дождаться его! А вы что же, меня в чем-то подозреваете? – Александра сняла с плитки турку с вскипевшим кофе и поставила ее на треснувшую кафельную плитку, заменявшую подставку под горячее. – Надеюсь, из дома ничего не пропало?

– Как я могу знать, что оттуда пропало, если я не в курсе, что там было? – резонно возразила девушка. – Думаете, я каждую вещь наперечет помню? Да я там была всего только раз! Я ничего против вас не имею… Но вы все время мне противоречите, говорите то, чего не было. Дом был заперт, телефон лежал на столе и лампа не горела. Я пока не сошла с ума, все помню. Час назад оттуда вернулась.

– А фонарь? Фонарь во дворе был включен?

– Фонарь? – удивилась собеседница. – Зачем его включать? Ведь светло.

– Ночью фонарь горел, – терпеливо пояснила Александра.

– А утром… Не знаю… – задумалась Лиза. – Было так солнечно… Даже если лампочка и горела где-то наверху, я бы не заметила.

– А вы туда поехали… почему? Вас отец пригласил?

Ответом было молчание. Александра ждала, затаив дыхание, опасаясь, что Лиза положит трубку. Простое объяснение, которое сперва совершенно удовлетворило художницу – Лыгин внезапно уехал, забыв отменить встречу, – теперь не вносило никакой ясности. «Лиза не знает правды, – поняла женщина. – Ей известно об отце не больше, чем мне!»

– Собственно, я ничего не должна вам рассказывать, – после паузы отозвалась наконец девушка. – Но все это действительно странно. Вы кто? Папина любовница?

– Нет, мы общались исключительно по делу! – смутилась Александра. – Я продавала его коллекции… Мы с ним семь лет знакомы.

– Тогда ладно… Понимаете, отец меня на дачу вообще не звал. Я уже говорила, что побывала там лишь раз, в детстве, лет десять назад. Потом родители развелись, разъехались, после отец совсем на эту дачу переселился. И никого туда не приглашал. И уж конечно, меня! Девушка нервно рассмеялась. – Он вообще мне никогда не звонил. Ни разу в жизни. И вдруг вчера вечером!.. А я не услышала, телефон лежал в застегнутой сумке, в прихожей. Я была в гостях, там музыка играла… Уже заполночь засобиралась домой, села в машину, достала телефон и… Глазам не поверила – отец звонил!

– Вы перезвонили?

– Конечно, и не раз, но он не отвечал. Телефон был включен, но трубку не брали.

– И я примерно в то же время пыталась позвонить вашему отцу, Лиза! – убедительно произнесла Александра. – Та же картина. И поймите, я находилась в доме и не слышала звонков! Ни своих, ни ваших! Кстати, когда вы нашли телефон, звонок был выключен?

– Нет, – растерянно ответила девушка. – Телефон почти разрядился, но еще «дышал». И звонок был включен.

– Если бы телефон зазвонил в мансарде, я услышала бы обязательно. Из любого угла в доме.

– Я ничего не понимаю, – удрученно призналась Лиза. – Вы меня путаете… И пугаете. Когда я приехала утром на дачу и не застала там папу, то особенно не встревожилась. А вы начинаете внушать мне такие вещи, что в голову уже черт-те что лезет!

– Лиза, я не собираюсь вас пугать, но прошлой ночью мне самой пришлось подрожать от страха. Я была совсем одна, в темном нежилом поселке, где горел всего один фонарь! И кто-то зажег этот фонарь прямо на моих глазах! А когда я подошла к дому, там уже никого не было! Кто-то включил фонарь и ушел, будто спрятался от меня!

– Почему вы говорите «кто-то»? – севшим голосом спросила Лиза. – Это папа включил фонарь и ушел… Уехал.

– Нет, тут обошлось без машины. Было так тихо… Я бы обязательно услышала мотор, увидела свет фар, пусть вдали. И потом, машина наверняка поехала бы в мою сторону, в сторону города. Куда же еще – за поселком только поля… Но мне никто не встретился.

Лиза молчала.

– Если учесть все, что обнаружили утром вы, – продолжала Александра, не дождавшись ответа, – то в доме кто-то побывал после моего отъезда. Этот человек где-то прятался и ждал, пока такси уедет. Тогда он вернулся в дом, положил наверху телефон, выключил лампу и запер дверь.

– Это мог быть только папа! – вырвалось у девушки.

– Ваш отец ждал меня. И думаю, не стал бы прятаться и ставить гостя в такое затруднительное положение. Зачем?…

– Мне пора на работу, – внезапно заявила Лиза. – Я и так прогуляла полдня.

– Пожалуйста, позвоните мне по этому номеру, когда ваш отец объявится!

– Хорошо, – неохотно пообещала девушка.

– Кстати… Извините мое любопытство… Зачем вы забрали его телефон?

Александра думала, что ответа не последует, так долго молчала Лиза. Женщина уже собиралась отключиться, когда услышала тихие слова:

– Решила, что будет повод с ним увидеться.

И гудки.

Разговор взбудоражил художницу так, что она вплоть до вечера не могла заставить себя приняться за работу. Выйдя на полчаса за покупками, Александра долго сидела потом на тахте, завернувшись в плед. Куря одну сигарету за другой, уставившись в пустоту, она задавала себе вопросы, на которые не находила ответов.

«Предположим, эта мистификация – дело рук самого Лыгина. Он просто раздумал со мной встречаться и удрал. Отправился гулять по поселку, дожидаясь моего отъезда. Потом вернулся, а к утру снова исчез. Вполне резонно выключил свет в мансарде, но неразумно бросил телефон. Запер дверь, но забыл про фонарь. Во всем этом просматривается что-то судорожное, ненормальное. Так не поступают люди в своем уме. Не хочешь встречаться – позвони и отмени встречу. Но прятаться в темноте больше часа, на холоде, под дождем…»

В прежние времена Александра позвонила бы Альбине, поделилась своими сомнениями и наверняка получила бы дельный совет. Уж во всяком случае, слова утешения. Но Альбина умерла в марте этого года, после операции на сердце, не приходя в сознание, в реанимации. Хирург, с которым разговаривала Александра, сказал, что у шестидесятисемилетней пациентки было изношенное сердце глубочайшей старухи.

– Накануне операции она улизнула-таки в туалет, хотя я запретил ей ходить из-за тромба, и выкурила там подряд полпачки сигарет, – с упреком заявил он. – О чем еще можно говорить?

Заплаканная Александра и не собиралась обвинять врача. Она, как никто другой, знала, что Альбина никогда не берегла себя. Оголтелое курение, бесконечный черный кофе с утра до ночи, а в былые времена и кое-что покрепче – вот была ее обычная «диета», практиковавшаяся годами. Альбина относилась к болезням и смерти философски, повторяя, что эта доля никого не минует, и как будто совсем не боялась близкого конца… Накануне операции, когда женщины увиделись в больничной палате, подруга была не подавлена, а, скорее, задумчиво грустна.