Мандарины – не главное. Рассказы к Новому году и Рождеству - Абгарян Наринэ Юрьевна

Ну ничего. И этого хватит, если подойти к делу с умом. Нужно-то всего ничего – елку и красную икру. Мандарины, салаты и холодец, конечно, здорово. Но на них двухсот пятидесяти шести рублей не хватит.

Зимой Алиса носила резиновые сапоги. Они были желтыми, с блямбами розовых цветов, но от них все равно было грустно. Грустно от темно-серого неба, нависшего над Питером, от луж, от стойкого запаха влаги. Алиса обходила лужи, вяло пинала носками, но даже это не приносило радости. Лужи должны быть осенью и весной, а зимой снег – что тут непонятного?

Рядом с домом, на перекрестке за низкой оградой стоял продавец. Его окружали мохнатые елки, приваленные к ограде и друг к другу, перетянутые некрасивой серой веревкой. Алиса каждый день проходила мимо и думала: скоро вас заберут, нарядят, будете краси-и-ивые. А сегодня даже елки выглядели грустными – повесили лапы. Наверное, уже понимали, что не всех заберут, и единственным украшением многих так и останется эта скучная серая веревка.

Алиса опустила руку в карман, выдохнула и побрела к продавцу, старательно огибая лужи:

– Простите, а сколько стоит?

Продавец глянул из-под козырька. Он выглядел нелепым в огромной куртке до колен, наползшей рукавами до кончиков пальцев, из которых едва поблескивал огонек сигареты.

– Девятьсот.

Алиска потрясла мелочь в кармане.

– А есть со скидками?

– Нет, – равнодушно отозвался продавец, – скидки будут после шести. Пятьдесят процентов.

Алиса поджала губы. Вот так всегда. Хорошо хоть Сережки рядом нет – он бы обязательно посмеялся.

– А сколько будет в итоге?

Продавец снисходительно фыркнул:

– Четыреста пятьдесят.

Все равно не хватает! Алиска уже почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Что же делать? Можно попросить у Сережи, но он опять начнет вредничать. У бабушки – всплеснет руками, скажет это свое «хо-оспади». У мамы она бы просить не стала. Да и, если узнают, что Алиса выскользнула на улицу, никого не предупредив, накажут. А ветки вообще не нужны. Или елка, или можно вообще ничего не праздновать.

Ладно, она обязательно что-то придумает. Алиса повернулась и со всех ног побежала в сторону магазина.

Небо треснуло и разразилось дождем.

Мокрая курица с растрепанными волосами. Она оттянула веки, чтобы глаза стали похожи на шарики, высунула язык и наморщила нос. Вот теперь точно обезьяна! Шапка с помпончиком – мама сама вязала – мокрая насквозь. С куртки течет. Даже резиновые сапоги не помогли – вода затекла внутрь, и всю обратную дорогу Алиса хлюпала.

Зато она купила банку красной икры. Двести сорок восемь рублей – еще восемь осталось звенеть в кармане. Совсем немного, но она вернет их в копилку и будет добавлять каждую неделю. Даже попросит бабушку вместо воскресного мороженого отдавать деньгами – так точно успеет скопить на свадьбу. Тем более – Алиска высунула язык еще сильнее, – кто ее такую обезьяну возьмет?

Она сняла шапку, начала стягивать сапоги, но тут в коридоре появился Сережка. Они стояли друг напротив друга, как в старых фильмах про ковбоев. Алиска тут же вспомнила про комок пыли. Если он сейчас прокатится между ними – она совсем не удивится. Приготовится прыгать от Сережкиного пистолета – тем более, он у него есть, и пульки тоже. Но вместо пыли между ними появился Сэрка. Посмотрел на хозяина, на хозяйку и лениво мяукнул.

«Мяу» послужило сигналом. Сережка тут же сорвался с места и побежал в зал. Алиска – за ним, стаскивая на ходу сапоги.

– Стой! Не надо рас…

Закончить она не успела. Так и замерла перед мамой с компрессом на лбу, перед бабушкой, которая в очках-половинках разгадывала кроссворд из «никому-не-трогать» стопки. Замерла и выпучила на них глаза, а они дружно на нее уставились, и на их лицах было выражение мученического смирения: ну что опять учудила?

– Хоспади! – всплеснула руками бабушка. – Что за ребенок?

– Это она на улице так, – отчеканил Сережка.

– И никому не сказала? Али-и-иса, ну что с тобой делать?

– Ванну набери, – чуть слышно ответила мама, по голосу казалось, что она совсем не сердится, – надо согреть, чтобы не простыла.

Бабушка, кряхтя, поднялась с кресла. Убрала кроссворды в стопку и поманила пальцем:

– Идем, хоре ты луковое.

– Ой, подожди-подожди! – Алиса со всех ног помчалась в кухню. Распахнула холодильник – а там сверху вниз на нее смотрит полупустая пасть. Тарелка с недоеденными пельменями, плошка с яйцами, бабушкина сковородка с капустой, а вдоль нижней стенки колючие уголки соусов: кетчуп, горчица, тартар.

Алиса встала на цыпочки, приподняла соусы и сунула под них банку с красной икрой.

А медленное и кряхтящее тело бабушки уже плыло по коридору в ванную.

К вечеру дождь прекратился. Алиса снова брела по улицам – на этот раз предупредив, получив зонтик и указания не уходить далеко и к восьми возвращаться. Зонтик был не самым главным. Самое главное она держала в руках. И так волновалась, что на перекресток рванула бегом.

Слава Богу! Продавец все еще был на месте. Алиса подскочила к нему и со всей силы потянула за длиннющую куртку:

– А у вас скидки уже появились?

Продавец отскочил. Алиска заметила, как он что-то пробормотал, но так тихо, что ничего не было слышно. Потом выдохнул и прижал руку к груди:

– Ох, нельзя же так! Кондратий хватит!

«А кто такой Кондратий?» – хотела спросить Алиса. Но вовремя догадалась, что это не добавит ей очков – лучше притвориться, что она все-все на свете знает.

– Не хватит, – махнула она рукой, – а подкрадываюсь я всегда незаметно. Так как у вас со скидками?

– Ну четыреста пятьдесят, – протянул продавец, почесывая бровь.

– Ура! – Алиса чувствовала, как засветилась от счастья. Продавец, наверное, вместо ее лица увидел большую ярко-желтую лампочку. – Вот!

Она протянула сложенный в четыре раза листок бумаги.

– Эм, это что? – Продавец достал из длиннющих рукавов руки, развернул бумажку и заморгал.

На бумажке аккуратным детским почерком было написано:

ГОРАНТИЙНОЕ ПИСЬМО

Я, Зорина Алиса Сергеевна, обязуюсь, как только выросту и начну заробатывать (или когда соберу денги в копилке) вернуть Продавцу Елок на перекрестке проспекта Комендантского и улицы Шаврова 450 (четыристо пятьдесят) рублей.

Алиса поджала губы и упрямыми намокшими глазами уставилась на продавца. А вдруг она неправильно списала с Интернета? А вдруг без печати гарантию не примут? После долгой-долгой паузы, за которую Алиса успела решить, что все безнадежно, продавец, наконец, заговорил:

– А точно отдашь?

– Точно-точно! – обрадовалась она. – Вы меня засудите, если я не заплачу.

Продавец скривил губы, хмыкнул и выдохнул.

– Ладно, вон ту возьми, – кивнул он и ткнул рукавом на приваленную к ограде елку, – сама-то дотащишь?

– Дотащу-дотащу! Спасибо!

Алиса обхватила елку, как будто обнимала старого знакомого. Но елка оказалась тяжелой – Алиса изогнулась буквой «Г» – почти встала на мостик, и сапоги заскользили по лужам. Она бы грохнулась на спину, но извернулась и приземлилась на теплое, мокрое и колючее тело елки с резким смолистым запахом хвои, от которого почему-то страшно захотелось есть. Алиса снова подскочила, прижала ствол к бедру, обхватила правой рукой и пошла, чтобы елка волочилась следом. Но елка осталась лежать – тяжелая, мокрая от дождя, перетянутая старой бечевкой. Никуда она не собиралась, ей и здесь – под серым небом – хорошо.

Ну что за упрямица? Тебя в квартиру отнесут – тепло, уютно, светло и ароматно, украсим тебя сережками-шариками, обвесим бусами-гирляндами, а сверху – старую ребристую, сияющую, как рубин, звезду. У Алисы бус никогда не было, и она немного даже завидовала елке, а та – вот глупая – не хотела идти.

Алиска наконец наловчилась. Встала к елке передом, к дому задом, схватила ствол обеими руками и попятилась раком. Ну давай же, деревяха, тащись, кра- си-и-ивая будешь!