Цвет надежд — зелёный (сборник) - Карл-Юхан Хольцхаусен

Потому Густафссон никогда и не помышлял о вступлении в профсоюз. К тому же он выполнял на фабрике самую разную работу. В его ведении был склад, он отвечал за упаковку и тару, развозил товары на фабричном фургоне, а когда несколько недель были перебои с бензином, из-за которых остановилась торговля, он сам на ручной тачке доставлял лавочникам продукцию фабрики. Вступи он в профсоюз, тамошние боссы этого не одобрили бы, такие случаи уже бывали. Об этом хозяин и сказал ему в тот роковой вечер, когда они столкнулись у сейфа. За этими словами последовал удар, и хозяин, пролетев полкомнаты, рухнул на пол. Поднялся он уже только через две недели.

Верелиус почти проснулся. Он лежал в постели, закинув руки за голову, и вспоминал историю Пера Густафссона.

Место на парфюмерной фабрике оказалось далеко не таким перспективным, как надеялся Густафссон.

Сыновей у хозяина не было, это верно. Зато у него были дочери, одна за другой они выходили замуж, а с каждой свадьбой, как гласит старая поговорка, теряешь дочь, но находишь сына.

И этот сын, конечно, являлся на фабрику, в конце концов там собрались трое таких сыновей, которые сильно потеснили Густафссона на его скромном перспективном месте.

Густафссон регулярно получал небольшую прибавку к своему жалованью каждый новый год. Он был весьма признателен хозяину за эти прибавки, хотя очень скоро неизменно выяснялось, что, несмотря на очередную прибавку, денег у него на самом деле оказывалось меньше, чем было. Это был необъяснимый фокус.

Именно эти слова Густафссон употребил в беседе со своим приятелем по военной службе. Они давно не встречались и потому оба обрадовались, столкнувшись на улице однажды февральским вечером. Беседовать на улице было холодно. И приятель предложил зайти к нему выпить кофе, коньяк у него тоже был дома. Они выпили за старые воспоминания и за новые времена, и Густафссон, без сомнения, выпил на одну рюмку больше, чем ему требовалось.

Из-за этого он и пожаловался приятелю, что чем больше денег он получает, тем меньше их оказывается на деле: чтобы прожить на эти деньги, надо быть фокусником. Приятель расхохотался. Но потом, сделавшись серьезным, достал бумагу, карандаш и доказал Густафссону, что если десять лет назад он получал в месяц тысячу двести крон, то теперь за ту же работу должен получать в четыре раза больше.

Со знанием дела приятель толковал о реальной и мнимой заработной плате, об инфляции и росте цен. Накануне он как раз заполнил налоговую декларацию и теперь достал ее вместе с прошлогодней. С их помощью он наглядно показал, что его заработная плата повышается год от года. Десять лет назад они оба получали примерно одинаково. Теперь же Густафссон получал тридцать пять тысяч в год, а его приятель — пятьдесят девять. Правда, на то были особые причины, как сказал приятель, наполнив рюмки. Но сорок четыре или сорок восемь тысяч Густафссон должен получать при любых обстоятельствах. Тогда бы он не отставал от постоянно растущей кривой всеобщего благосостояния. Одним словом, эти цифры означали, что Густафссона обманывали каждый месяц на тысячу крон. Даже если считать, что не на тысячу, а на пятьсот, и то это составило бы шесть тысяч в год. В прошлом году сумма была бы, конечно, меньше, чем в нынешнем, а в позапрошлом — меньше, чем в прошлом. Но бесспорно одно — за десять лет заработная плата Густафссона выросла бы на пятнадцать тысяч крон… если б он состоял в профсоюзе.

— На пятнадцать тысяч? — переспросил Густафссон, икнув от удивления. — На целых пятнадцать тысяч?

— Да, примерно, — ответил приятель. — Думаю, что не меньше.

— Пятнадцать тысяч, — повторил Густафссон.

Войдя в его сознание, эта сумма выросла в гору кредиток, занявшую весь стол. У Густафссона было двое детей, они с женой и детьми тряслись над каждой кроной, пусть половина этих денег ушла бы на налоги, о чем он, правда, даже не подумал, другаято половина осталась бы все-таки у него. Каждый месяц из дохода фабрики девять тысяч забирает себе хозяин, потом идут его зятья, потом — дочери, которым тоже перепадает из этой кормушки, и самым последним — Густафссон. «Но это же несправедливо», — подумал он про себя.

— Так всегда бывает, если человек не состоит в профсоюзе. — В этом приятель не сомневался. — Теперь нет ни одного текстильщика, учителя, портового рабочего, пастора или генерала, вообще ни одного человека, который не состоял бы в профсоюзе. Понимаешь, надо непременно быть членом профсоюза. Иначе ты будешь болтаться в воздухе между работодателем и… — приятель не сразу нашел подходящее слово, — и нами.

— Пятнадцать тысяч, — повторил Густафссон.

Когда он собрался уходить, на часах было уже около одиннадцати.

— Будь здоров! — сказал ему приятель на прощанье. — И помни, если ты не добьешься своего права, разрыв между твоей заработной платой и тем, что тебе следует получать, будет расти с каждым годом. Я бы на твоем месте завтра же заявил об этом во весь голос.

— Пятнадцать тысяч, — опять повторил Гусстафссон.

Он стоял на автобусной остановке, дул холодный северный ветер, мелкий снег ледяными иголками колол лицо. Густафссону пришлось ждать автобуса четверть часа, а будь у него эти пятнадцать тысяч, он мог бы взять такси и приехать домой, как барин.

Подошел автобус. Было скользко, заднее колесо осторожно прижалось к кромке тротуара. Густафссон уже взялся за поручни и хотел вскочить на ступеньку, как вдруг передумал и отступил в сторону.

— Вы едете или нет? — спросил кондуктор.

— Нет, я передумал.

— Жаль, что так поздно. Мы могли бы не останавливаться. И так запаздываем.

Он махнул водителю, и Густафссон увидел, как автобус скрылся в метели. Вдали показался автобус, идущий в противоположном направлении. На другой стороне улицы его ждали несколько человек. Густафссон быстро пересек улицу, последний пассажир уже стоял на ступеньке. Густафссон поднялся за ним.

Вот он сидит в автобусе. Поднятый воротник, упрямый взгляд. Этот человек может постоять за себя.

На маленькой фабрике темно. При свете уличного фонаря Густафссон отыскивает в связке ключей ключ от склада, оттуда он проходит прямо в контору.

Он знает, где хранится запасной ключ от сейфа. Надо снять с полки бухгалтерскую книгу и отодвинуть маленький черный клапан, приделанный к черной стенке книжной полки, под ним в углублении и висит нужный ключ. Ни Густафссон, ни зятья хозяина не смеют касаться сейфа, лишь старшая дочь иногда открывает его — ей отец доверяет. Много раз Густафссон видел, как она доставала ключ, когда приходили счета. Густафссону, разумеется, никогда и в голову не приходило пользоваться этим ключом, в его честности никто не сомневался. Густафссон — надежный работник, свой человек, на нем все держится. «Но ведь и надежный работник должен получать то, что ему действительно причитается», — думает Густафссон, снимая ключ.