Автоматная баллада - Андрей Уланов

— Трактором… — уже спокойнее повторил Чеботарёв, зачем-то перекладывая папку красной кожи слева направо. — Вот ещё.

Конопатый издал странный полувсхрип-полусвист, идентифицированный Швейцарцем после недолгого колебания как попытка изобразить виноватый вздох.

— Мешок видишь?

— Его, Веньямин Петрович, сложно не… то есть вижу!

— Отнесёшь его к Желябову. И скажешь, что я приказываю эти… то, чего в мешке, выставить на площади перед райкомом. Для опознания и назидательного эффекта. Но не у входа, а напротив, на той стороне. Понял?

— Понял, Веньямин Петрович, — вихрастый энергично закивал. — Выставить. Для эффекта. Только…

— Что?

— Веньямин Петрович… жара. А тут запах. Мухи слетятся.

— Мухи… а, ну да, мухи… слетятся, — районный, чуть наклонив голову, почесал правый висок. — Придумать бы чего…

— С точки зрения назидательного эффекта, — тихо проговорил Швейцарец, — а также исторического опыта лучше всего насадить их на колья.

— Колья, — Чеботарёв задумчиво покосился на мешок, — пригодились бы, будь здесь не верхние, так сказать, оконечности, а персоны целиком. Тогда да. Помню, в соседнем районе лет семь назад Шахреддинов, тамошний… Жорка, ну кто у них тогда был?

— Хан был, Веньямин Петрович. И район ханством обзывался.

— В общем, донимала его ватага одна, человек двадцать шесть, крепко донимала. Так что, когда накрыли ребятушек этих, то пятерых, что живыми взяли, товарищ хан приказал на колья посадить.

— А на кострах у вас ещё не жгли? — с интересом спросил Швейцарец.

— Пока обходимся, — хмыкнул районный. — Было, правда, дело… году на третьем после войны… девка… из беженцев… заболела. То ли «серую лихорадку», то ли ещё какую дрянь подцепила, а народ тогда был злой да пуганый… загнали всё ихнее семейство в хибару, дверь бревном подпёрли, хворост под окна…

— Веньямин Петрович, — неожиданно выпалил Жорка, — а может, того, под стекло упрятать? Взять на первом этаже стол для экспонатов.

— О! — Чеботарёв довольно оскалился. — Не зря всё-таки я тебя держу… хоть и дурак дуриком, а местами ты, Жорка, всё ж умный. Давай, чеши к Дуремар… к Желябову… только добавь, пусть он процесс выноски лично проконтролирует. А то…

— Веньямин Петрович, не беспокойтесь, всё бу сде в лучшем виде! — пятясь к двери, скороговоркой выпалил Жорка.

— Смотри мне…

Тот факт, что петли у двери последний раз смазывали при царе Горохе, Швейцарец отметил, ещё когда заходил сам. Особенно верхнюю. «Как он только этот скрип терпит изо дня в день? Звук ему нравится, что ли?»

— Ты, — обернулся к нему районный, — чего до сих пор стоишь? Давай, садись, вон кресел скоко! А я ща… — он снова придавил кнопку звонка, но на этот раз с двойной паузой.

— Спасибо. Мне лучше так.

— А? — растерянность, на долю секунды промелькнувшая во взгляде Чеботарёва, наигранной не была. «Царь и бог» отдельно взятого Тулуповского района и в самом деле не понял фразу гостя. — Чего лучше?

— Стоя.

«Потому что я не имею привычки сидеть за столом с кем попало», — мысленно закончил фразу Швейцарец и представил, как бы передёрнулось лицо районного, услышь он подобный ответ.

— Восемь часов с мотоцикла не слезал.

— А-а… понял.

Дверь вновь издала посмертный визг. В освобождённый ею проход неторопливо вплыл широкий поднос. На подносе стояли хрустальный графин, два гранёных стакана, тарелка с тонкими ломтиками ветчины и — Швейцарец с трудом сдержал искушение протереть глаза — голубенькая фарфоровая вазочка с букетом ромашек.

— Куда ставить, Веньямин Петрович? К вам на стол или на тот, что у окна?

— Давай сюда, Анют, — районный в очередной раз переложил папку. — Прям сюда и ставь.

«Интересно, это Чеботарёв специально так идиотски вырядил свою секретутку, — подумал Швейцарец. — Красная косынка, кожанка… ей бы ещё кобуру от „маузера“ на бок да отучить бёдрами вихлять на каждом шагу — и будет не Анюта, а почти настоящая Анка-пулемётчица. Верная подруга партийного вождя… верная… десять минут назад, в приёмной, она, уверен, была готова прямо на своей пишмашинке разложиться. „Ах-х, вы и в самом деле тот самый, о котором все столько говорят?“

Павлиниха. И голосок у неё подходящий — хотя, наверное, это ей тоже Чеботарёв подсказал: что «хрипло» является синонимом «томно».

Тысячу раз был прав Старик, когда утверждал, что бабы делятся на два вида: умные стервы и глупые бляди! Впрочем, Старик всегда прав!

В общем, нельзя сказать, что слазили мы в тот раз совсем уж неудачно. Два «калаша» и пулемёт из колпака в состоянии, правда, не шибко идеальном, из-за чего и цена на них была назначена соответствующая, — но, положа патрон в патронник, бывало и хуже. Три дня туда, три дня обратно, да сам остров — всего неделя, а, помню, в позатом году мы как-то месяца полтора впустую проболтались. Искали заброшенный продсклад, не нашли, зато наткнулись на каких-то полоумных сектантов и с ними ещё набегались — сначала от них, потом за ними, потому как не оставлять же недобитков. Как вспомню, до сих пор обидно — почти сотню патронов на них извели, а взяли два старых ружья, ржавый «наган», ну и чего-то по мелочи… сплошной убыток, короче говоря. Хорошо, ближе к осени удачное дельце подвернулось, Наум-Картошка дальнюю экспедицию затеял, а как бы мы зиму перетянули… не знаю. Здесь, на Западе, с этим просто — или за стенами отсиживаешься, или орхидеи удобряешь. А за стену, понятное дело, кого попало не пускают — если не звенит у тебя в заветном кошеле круглым да жёлтым. И никак иначе, отработкой тут шиш расплатишься — дерьмо выгребать за конуру с похлёбкой и то… конкурс, в три-четыре рыла на миску.

В этом году, что ни говори, а дела повеселее идут. Пол-лета ещё на подходе, а у нас, считай, две трети зимних уже набралось. Если и дальше в том же темпе отстреливаться будем, может, и ствол новый для меня раньше выйдет, чем думали, и даже отложить чего получится.

Такие вот у меня мысли бродили. В тот самый день, с утра. Кто ж мог сказать, что уже буквально через несколько часов жизнь так провернётся, что за планы эти мои сплюснутой гильзы никто не даст! И-эх! Знал бы, как ветер дунет, — поправочку бы внёс, а так…

Мы шли по базару — Айсману стукнуло вдруг в башку, что ему непременно нужна новая куртка. Причём непременно из бармаглота. Спору нет, на ощупь штука приятная — по себе знаю, был у меня как-то лоскут этой кожи в качестве тряпки для протирки, — но ведь за стенами её разве что самоубийца наденет. В отличие от старой Серёгиной куртки, которая хоть и выглядит, словно её полосатый гиппо дня три жевал, но зато Макаркину пулю с пяти метров удержала. Вещь! Крокодилы благодаря этой шкуре уж какую сотню миллионов лет живут без всяких там видоизменений. Динозавров пережили, людей переживают и бармаглотов тоже наверняка переживут. Тем более что и зубов у крокодилов больше, не очень, но больше. Это вам не какая-то жертва мутации!

К тому же середина лета — время года для бармаглотов не то чтобы удачное, а совсем наоборот. Сейчас они кто на север откочевал, кто в спячку залёг. Из нор полезут лишь поздней осенью. У шатунов же, как правило, шкура такая облезлая, что с ней никто и не заморачивается.

Но Серёге стукнуло, а когда ему вот так чего ударяет — разрывной не вышибешь! Спасибо ещё, что к портному не потащился, хоть на это ума хватило. Там бы сделали в лучшем виде, только чтобы оплатить её, пришлось бы с самого Шемяки кожу содрать, да и с меня тоже… верхний слой, тонкой стружкой.

Базар в этот день был один из самых больших на моей памяти. Только палаток сотни две, да ещё столы под навесами. Ну и толпа на пару-тройку тысяч рыл. Пустыря, само собой, не хватило, и хозяевам пришлось в ударном темпе отгораживать частоколом здоровенный кусок пастбища, что на упорядоченности торгового процесса сказалось отнюдь не благоприятно. В том смысле, что и раньше на здешнем базаре чёрт мог запросто оба копыта сломать и левый рог в придачу, прежде чем что-либо нужное отыщется. А теперь…

Не-е, всё-таки правильно нам тогда с Айсманом дед Павел сказал: «Такие, как мы, — мизантропы по натуре!» А уж когда толпа людей, да ещё на ограниченном пространстве… шум, сутолока, пылиша, мельтешня… у меня от таких вещей чувство, словно ствольная коробка вот-вот трещинами пойдёт. Так бы взял да полоснул длинно, на весь рожок, — сразу б небось тихо стало, спокойно…

Серёга моего пакостного настроя не замечал. Или делал вид, что не замечает. Шёл вразвалочку, не торопясь, задерживаясь чуть ли не у каждого прилавка, хотя, чтобы определить наличие-отсутствие искомого, то есть куртки, хватило бы одного беглого взгляда. Не заметить выделанную бармаглотовку — на такой подвиг, по-моему, разве что дальтоник способен.

Ну, в особо тяжёлых, точнее, в особо идиотски-бессистемно разложенных случаях, так и быть, не взгляда — одного вопроса торгашу.