Мировые религии. Индуизм, буддизм, конфуцианство, даосизм, иудаизм, христианство, ислам, примитивные религии - Хьюстон Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его ответу не следует удивляться, ибо подлинная религия есть самый открытый из просветов, через который в человеческую жизнь входят неисчерпаемые энергии космоса. И что же тогда сможет соперничать с ней в той силе, с какой она вдохновляет самые сокровенные созидательные центры жизни? Выходя из них вовне, в мифах и обрядах, она дает символы, которые влекут историю вперед, пока наконец ее сила не растрачивается и для жизни не начинается ожидание нового искупления. Этот возобновляющийся сценарий побуждает даже таких острословов, как Джордж Бернард Шоу, заключить, что религия – единственная в мире реальная движущая сила. (Альфред Норт Уайтхед прибавлял к ней науку, то есть доводил число этих сил до двух)[7]. Именно воодушевляющая религия будет предметом наших последующих глав.
3. И, наконец, эта книга реально стремится установить и поддержать связь. Я воспринимаю ее как работу в сфере перевода, попытку не только проникнуть в миры индуистов, буддистов и мусульман, но и навести мостики между этими мирами и миром читателя. Изучение религии может быть сколь угодно теоретическим и академическим, но я старался не упускать из вида актуальность этого материала для проблем, с которыми люди сталкиваются сейчас. «Если вы не в состоянии в общих чертах объяснить любому, чем вы занимаетесь, – писал один выдающийся ученый и вместе с тем знаток тонкостей коммуникации, – значит, ваша работа ничего не стоит»[8].
Это внимание к коммуникации вновь напоминает нам об отношении этой книги к историческим знаниям, о котором уже упоминалось ранее.
Насколько мне известно, ничто на этих страницах не противоречит историческим свидетельствам и фактам, но если выйти за пределы старания избежать явных неточностей, вопрос не так прост. Я устранял массу исторических подробностей, упрощая текст везде, где они замедляли темп и затеняли суть. Изредка я представлял выводы, которые подразумевались сами собой, и приводил примеры, соответствующие теме, но отсутствующие в самих текстах. Эти вольности могут кое у кого создать впечатление, что данная книга «демонстрирует равнодушие к фактам», однако историческая точность не входит в число ее основных задач.
Религия в первую очередь не вопрос установления фактов, а вопрос смысла. Здесь пригодится сравнение из биохимии. «Несмотря на то что строение молекулы белка мы знаем вплоть до точного расположения ее атомов в трехмерном пространстве, мы не имеем ни малейшего представления о том, по каким правилам она образует свою естественную форму»[9]. Религиозный аналог атомов из биохимии – факты, которые история, социология, антропология и текстология группируют вокруг религии. Собрание этих фактов может быть таким же исчерпывающим, как познания биохимиков в области атомной структуры молекул белков, но сами по себе эти факты безжизненны. Косвенным образом, а не напрямую я пытался применить в этих главах «правила», благодаря которым религиозные факты «образуют свою естественную форму». Я старался сделать их живыми с религиозной точки зрения.
Мы отправляемся в путешествие в пространстве, времени и вечности. Места зачастую будут отдаленными, времена – давними, основные мысли – всецело за пределами пространства и времени. Нам предстоит пользоваться чуждыми словами – на санскрите, китайском и арабском языках. Мы попытаемся описать состояния сознания, на которые слова способны лишь намекнуть. Мы прибегнем к логике, чтобы загнать в угол озарения, потешающиеся над нашими попытками. И в конечном счете мы потерпим фиаско; сами обладая иным складом ума, мы никогда не поймем всецело религии, отличающиеся от наших собственных. Но если мы воспримем эти религии всерьез, позорный провал нам не грозит. А для того, чтобы воспринять их всерьез, нам необходимы всего две вещи. Во-первых, нам надо увидеть в приверженцах этих религий мужчин и женщин, которые сталкиваются с проблемами, во многом подобными нашим. И во-вторых, нам надлежит избавить свой разум от всех предубеждений, способных притупить нашу восприимчивость или готовность к новым озарениям. Если мы откажемся от наших предубеждений, касающихся этих религий, если будем рассматривать каждую из них как созданную людьми в стремлении узреть нечто, способное помочь им и придать их жизни смысл, если постараемся непредвзято увидеть то же, что видели эти люди, тогда покров, отделяющий нас от них, может стать прозрачным.
Один великий анатом обычно заканчивал вводную лекцию для начинающих студентов-медиков словами, в равной степени применимыми и к тому, чем собираемся заняться мы. «В этом курсе, – говорил он, – перед нами будут плоть и кости, клетки и сухожилия, и порой все это может показаться настолько холодным и мертвым, что вас повергнет в ужас. Но ни в коем случае не забывайте: оно живое!»
II. Индуизм
Если бы меня спросили, под каким небом человеческий разум… особенно глубоко размышлял над величайшими вопросами жизни и нашел для некоторых из них ответы, заслуживающие внимания даже тех, кто изучал Платона и Канта, я указал бы на Индию. А если бы я сам задался вопросом, из какой литературы мы, воспитанные почти исключительно на мыслях древних греков, римлян и представителей одного из семитских народов, евреев, могли бы почерпнуть поправки наиболее желательные, чтобы сделать нашу внутреннюю жизнь более совершенной, более полноценной и более универсальной, по сути дела – поистине человеческой… я опять указал бы на Индию.
Макс Мюллер
16 июля 1945 года в обстановке глубокой секретности, далеко в пустыне штата Нью-Мексико произошло событие, которое может оказаться самым важным в ХХ веке. Цепная реакция научных открытий, начавшаяся в Чикагском университете и сосредоточенная на «объекте Y» в Лос-Аламосе, достигла кульминации. Первая атомная бомба, что называется, имела успех.
Никто не сыграл в этом достижении роль более важную, нежели Роберт Оппенгеймер, руководитель Манхэттенского проекта. Очевидец, не сводивший с него глаз тем утром, представил следующий доклад: «Истекали последние секунды, и он все заметнее напрягался. Он едва дышал. Схватился за какой-то поручень, чтобы устоять на ногах… Когда комментатор крикнул: “Сейчас!”, последовала колоссальная вспышка света… при низком, раскатистом рокоте взрыва у него на лице отразилось невыразимое облегчение». Так выглядело происходящее со стороны. Но в разуме Оппенгеймера в те моменты, как он вспоминал позднее, вспыхнули, словно молния, две строчки из «Бхагавад-гиты», в которых речь идет от имени Бога.
Я становлюсь смертью, сокрушителем
