Серебряная куница с крыльями филина - Ан Ци

ли – «серьёзные дяди» ли замешкались, делили что-то другое, продавали-покупали, «Парад планет» в эти дни как раз образовался или в Книге судеб стояло его имя, только ректором вследствие обширного инфаркта своего предшественника сделался Владлен Николаевич Рябинин, пятидесяти четырёх лет от роду, женат, детей нет, член почившей в бозе КПСС, по уши влюблён…

Эрна Александровна, эта история довольно давно началась. Я ещё тогда кафедрой заведовал. Ей было около тридцати, она только защитилась и из МИФИ к нам перевелась. Там ей доцентство не светило, а у нас года через три беспорочной службы это вполне реально. Надо, само собой, наукой заниматься, публиковаться, делать методические работы и… Впрочем, неважно.

Мне она понравилась сразу, но не больше. Флирт, правда, постепенно начался, не без того. У нас, как положено, что-то отмечали регулярно. Да и «престольные праздники» не забудьте вроде седьмого ноября и первого мая по старинке или новых этих… Словом, повод выпить по рюмочке, смотаться в ресторан и потанцевать всегда найдётся. Это, знаете, очень располагает, многие кафедральные романы так начинались. Но я человек осторожный. И она держалась корректно, никаких инициатив, ничего сверхэмансипированного в ней не было. Она, кстати, замужем тоже, я с ним знаком… В общем, я с ней танцевал, провожал пару раз домой, предпочитал её общество другим, и только. Ничего тогда у нас не случилось.

А через некоторое время я проректором, а потом и ректором стал. Мы с Ниной перестали видеться постоянно. И ещё – у неё не было детей, и тут вдруг узнаю, что она ушла в декрет! Ну конечно, я её потом долго вообще не видел. Позвонил – поздравил, она в ответ тоже позвонила, и всё. И вот приходит она снова на работу, получает, наконец, своего доцента и приглашает всех коллег в ресторан. А я кафедру себе тоже оставил, когда большим боссом стал, чтобы окончательно не забуреть, да и положено по этикету… В общем, меня, разумеется, тоже пригласили, а я, хоть и занят был чрезвычайно, но явился. И вот с этой вечеринки что-то сдвинулось во мне. Я ей на следующий день позвонил, и мы встретились первый раз вдвоём – отправились в Пушкинский музей, потом на выставку Филонова. В следующий раз – в кино, она выбрала Годара. Потом гулять. Я её стал с работы встречать чуть не каждый день – ждал где-нибудь в подворотне как мальчишка. Пытался чем мог помочь – всё как раз поисчезало, пустые полки в магазинах, инфляция чудовищная, а у неё малыш! Она мне потом сказала, что вовсе не была уверена, что готова на большее пойти, на развитие, так сказать, отношений! Ты мне, мол, раньше страшно нравился, но ты тогда осторожничал – как бы чего не вышло, а теперь я остыла. Мне приятно, конечно, твоё внимание, но… не знаю, не знаю!

Время шло, мы виделись уже постоянно, я сделался постепенно необходим, у нас образовалась какая-то своя общая жизнь, но хотите верьте, хотите – нет, полгода, целых долгих полгода – никаких близких отношений! А потом… Я и сейчас не знаю… Может, она меня пожалела? Она говорила: «Ты так трогательно заботишься обо мне!» С мужем-то у неё не очень ладно стало, он вплотную занялся коммерческими делами, когда социализм начал рассыпаться, и они здорово друг от друга отдалились. Ну и однажды Нина всё-таки пришла ко мне!

Я уже в то время без неё совершенно не мог жить. Лекцию читаю, и вдруг накатывает горячая волна, в глазах темно, язык просто не слушается. Или в ректорате, в министерстве на коллегии, ещё где-нибудь среди больших бонз – что-то отчаянно важное происходит, я сам должен выступить или на вопросы ответить, принять какие-то решения, а я ничего, просто ничего не соображаю! Не слышу, что они говорят! Думаю, только о ней одной. Даже и не думаю вовсе, а горю, голова гудит, ощущение такое, будто воздух вокруг горячий, да ещё и красноватого цвета!

Он замолчал. Вытащил зачем-то авторучку, поискал что-то глазами на столе, но спохватился и раздражённо засунул её обратно. На лбу Рябинина появились мелкие капельки пота, а небольшие серые глаза за стёклами массивных очков сделались беспомощны и печальны.

Женщина, сидящая напротив, и не подумала его торопить. Она тоже сняла очки и тихонько вздохнула.

– У меня в горле пересохло. Я сейчас чаю попрошу. Присоединяйтесь! Или я Вам клюквенного морса могу предложить.

Владлен Николаевич с облегчением задвигался в кресле и ухватился за брошенный спасательный круг.

– Эрна Александровна, вот зачем Вы спросили? Я сразу вспомнил! Я не пил и не ел с полудня. Но я потерплю, не в первый раз.

– Совсем не надо терпеть. У нас на втором этаже круглосуточное кафе. Я распоряжусь, если хотите. У них отличные острые сосиски «гриль» с зеленым салатом.

– С удовольствием. А сейчас Вашего морса, если можно. Звучит очень соблазнительно.

Эрна позвонила по телефону, а Рябинин за это время передохнул. К его удивлению, пока она доставала из холодильника морс, наливала его в пузатый бокал, на что потребовалось всего несколько минут, в дверях появилась давешняя немолодая сестра с едой, и в воздухе разлился аппетитный дух жареного мяса. Сестра резво накрыла небольшой лёгкий столик на колёсах, подкатила его к ним и исчезла. Тогда они вместе перекусили и начали болтать о бесконечных реформах в высшем образовании. Владлен даже, незаметно разгорячась, заметил, что с этой чрезвычайно консервативной сферой обращаться следует очень осторожно, традицию необходимо беречь, новаторство дозировать аккуратно, умело и тактично. Потому что наломать дров проще некуда, ломать не строить и… Тут он решительно положил вилку, сделал последний глоток и объявил.

– Знаете что, я, пожалуй, отправлюсь «за занавеску». Свет мы, действительно, сделаем не слишком ярким, и я начну. – Эрна села по другую сторону от полупрозрачной ширмы, выключила верхний свет, отрегулировала специальную лампу, и потому видела теперь только его силуэт. Записей она при этом первом разговоре делать не стала. А пациент сначала говорил медленно и довольно громко. Затем он заволновался, голос его стал прерываться, понизился и под конец он почти шептал.

– Это для меня просто превратилось в кошмар! Я так её люблю! И она! Я теперь уж не сомневаюсь, что и она! И – ничего! Вы понимаете, никогда! И ни разу!

– Владлен Николаич, Вы уже сделали самое важное дело и преодолели главные трудности. Теперь у нас с Вами будут «рабочие» разговоры, и я стану задавать вопросы. Вы не устали?

– Устал безумно! У меня даже руки-ноги