Смешные рассказы для детей - Эдуард Успенский

Мяч можно было бросать двадцать раз, пятьдесят, сто. И она бегала за ним двадцать, пятьдесят, сто раз.

В конце концов отсыхала рука, и при последней подаче мяча надо было срочно хватать Пиявку и запихивать её в ошейник. Иначе она скрывалась на неведомых дорожках парка с непредсказуемыми последствиями…

Два дополнения к Пиявке

Однажды мы взяли Пиявку в городскую квартиру. Она быстро обнюхала все углы, пробежала по обеденному столу, попила воды из блюдечка и заметила клетку с попугаем.

Клетка была пуста. Обычно наш попугай Жан Жак (розелла) летал по комнатам свободно. Загнать его в клетку было немыслимо.

Он грыз плинтусы, откусывал корешки книг и прилетал домой только позавтракать или поужинать. Причём он очень внимательно смотрел, как бы мы не закрыли за ним дверцу клетки.

Пиявка сообразила: раз есть клетка, должна быть и птичка, – и пошла разыскивать эту самую птичку.

Она нашла её в соседней комнате сидящей на двери. Пиявка нашла её не по шуму крыльев, а по помёту под дверью. Она подняла глаза и, увидев птицу, побежала вверх по двери к попугаю.

Это только казалось, что она побежала.

В самом деле, она прыгнула и, перебирая лапами, долетела почти до верха. И было впечатление, что она бежит.

Попугай схватился за сердце и от ужаса даже не взлетел.

Пиявка прыгнула второй раз. В этот раз её пробег был чуть ниже. Но она упрямо прыгала и прыгала. С каждым разом ей удавалось пролететь всё меньше. Со стороны её бессмысленные прыжки вызывали смех, ведь было понятно, что скоро она не прыгнет выше плинтуса, но характер и порода брали своё. Так она могла и умереть от разрыва сердца.

Сердобольная Элеонора взяла Пиявку на руки и затормозила этот бессмысленный аттракцион.

И впервые в жизни попугай Жан Жак прямой наводкой помчался в свою клетку. Мне показалось даже, что он сам закрыл за собой дверцу.

У нас в вольере, отчасти выходящем на улицу, жил ворон Клавдий. Тот самый, который дразнил Пиявку костью. Он немного умел говорить.

Однажды к нам пришла очень довольная собой старушка и заявила:

– А я с вашим вороном разговаривала.

– Как вы с ним разговаривали?

– Я ему говорю: «Карлуша, Карлуша», а он мне говорит: «Иди отсюда!»

Мы оторопели. Чтоб наш Клавдий говорил такое! А потом мы подумали и поняли. Когда мы разговаривали с вороном, Пиявка постоянно мешалась. Она бегала вокруг вольера и лаяла. И мы всегда кричали ей:

– Иди отсюда. Иди отсюда!

Вот он и научился. Вороны очень способные.

Пиявка долго жила у нас. Её трудолюбие было невероятно. Просясь в дом или на волю к Дире, она могла лаять и подвизгивать несколько часов подряд, не останавливаясь. Особенно это малоприятно ранним летом часов в пять утра.

Чтобы не травмировать соседей, мы запирали Пиявку в гараж. И тогда только мы одни слышали её непрекращаемый, приглушённый лай.

Короче, последние два года вся наша жизнь была постоянной борьбой с Пиявкой.

Очень вас прошу, если вам не надо охотиться на кабанов, не надо добывать лис и барсуков, не заводите себе ягдтерьера.

Ризены

Следующие собаки, которых я заводил, были ризены – ризеншнауцеры. Жили они у меня подолгу за городом, и как-то все эти собаки слились в одну. Все мои ризеншнауцеры просто близнецы. Все они чрезвычайно веселы, дружественны: поприветствовать тебя грязными лапами – это первое дело. Причём, если ты хочешь наказать собаку, треснув её по башке, и не мечтай. У неё реакция лучше, чем у самого лучшего боксёра. Будешь лупить воздух.

Сейчас у меня живёт ризеншнауцер Арсела.

Утро. Я выхожу в халате на крыльцо. Откуда-то вылетает Арсела и радостно с силой толкает меня грязными лапами в грудь.

– Ты что? А ну, сидеть!

Что ж, можно присесть на секунду, но зато при этом поскрести тебя грязной лапой.

Если бы так она радовала только меня, это бы ничего. Но она грязными лапами так же радует и жену Элеонору, и помощницу Зину, и тёщу Эмму Фёдоровну. Просто хоть не выходи из дома во двор.

Когда мимо нашего прозрачного забора проходит какой-нибудь жулик или просто какой-нибудь случайный сосед, Арсела разбегается и с радостным рёвом бросается на забор.

Сосед или жулик в испуге прыгает в сторону на два метра. Ах, если бы они знали, для чего она так к ним стремится! А она стремится поприветствовать их своими грязными лапищами, а при случае ещё ткнуть в нос своей ПОСТОЯННО МОКРОЙ МОРДОЙ, если они попа́дают в обморок.

И все, особенно Эмма Фёдоровна, говорят мне, что собака запущена, невоспитанна, ничего не умеет делать, потому что с ней не работают.

Ну что ж, займусь делом.

И вот уже два дня я учу собаку команде «сидеть», и ещё я учу Арселу ходить по следу. Я не знаю точных правил дрессировки, и некогда мне нанимать дрессировщика, я учу её по здравому смыслу.

Мне помогает мой сын Владик.

Поступаем мы так. Я натираю себе сапоги дешёвой колбасой (это для нас она дешёвая, для Арселы – лучший вид торта) и ухожу в поле.

Арсела рвётся за мной. Но Влад, намотав поводок на штакетину, удерживает собаку.

Я ухожу всё дальше и дальше. Арсела начинает скулить, а потом и выть. Со всей улицы приходят люди и пытаются выяснить, кто и за что мучает собаку.

Я захожу в лес, делаю большой крюк и выхожу на ту тропинку, по которой побежит Арсела, когда помчится по колбасному следу. И звоню Владу по сотовому телефону – ВПЕРЁД!

И Влад, цепляясь за поводок, бежит вместе с Арселой.

Я сижу в засаде и вижу – бежит Арсела.

Сзади большими двухметровыми прыжками несётся Влад. Ему мешает густая трава у леса, и он уже не прыгает – он едет на прицепе.

Вот Аресела остановилась, каким-то образом вылезла из ошейника и вольно понеслась чёрной стрелой. Через пятнадцать секунд она настигнет меня и будет облизывать и толкать грязными лапами в грудь.

Пятнадцать секунд, сто пятнадцать секунд – никакой Арселы. Только где-то вдалеке слышится её мощный лай. Но чу! Вот слышно сильное собачье дыхание, слышен стук лап… И на меня вылетает Джим. Есть у нас такая запасная собака – помесь дворняжки с пойнтером. Он радостно скачет вокруг меня и немедленно начинает совать нос в пакет, в котором лежит наградная колбаса для Арселы.

Джим – это отдельный разговор. Его не надо ничему учить, он всё знает сам. Знает, как открыть калитку на улицу, повернув вертушку, как прошмыгнуть в гостиную и спрятаться за шторами. Мне кажется, он умеет ездить на лифте и пользоваться ключами. Но о нём подробнее расскажет моя жена Элеонора. Это её собака.

Я вернусь к Арселе. Что же с ней случилось? Она встретила медведя? Она нашла ежа? Она устала и легла отдохнуть? Нет, она нашла Эмму Фёдоровну, которую любит больше всякой колбасы. Эмма Фёдоровна собирала грибы на двух соседних гектарах.

Но вернёмся к ризенам, как к породе.

Им нужнее простор. Они тогда бегают, прыгают и превращаются в одну сплошную мышцу. Они готовы возить сани с детьми, таскать хозяев лыжников. Один мой знакомый, владелец кобеля ризеншнауцера, часто ездил зимой к себе на дачу. От станции пять километров по хорошей снежной дороге его без особых усилий тащил пёс. Так же он добирался обратно до электрички.

Деревенские соседи все приставали к нему:

– Продай собаку. Продай собаку.

Он и сам давно подумывал отдать пса в хорошие руки. Очень трудно стало с большими собаками в городе.

– А зачем? – спросил он.

– Будем на станцию за водкой ездить.

Разумеется, они до сих пор ходят за водкой пешком.

Укус гадюки

Это было в рабочем посёлке Рагациемсе в Латвии. Мы с собакой Лаской – тибетским терьером – пошли к озеру искать янтарь. Около озера канал прокладывали экскаватором, и в отвалах песка можно было янтарь собирать, даже очень крупный.

Собаке Ласке янтарь был совсем ни к чему, она больше за компанию ходила, а я очень хотел кусок янтаря найти с мухой внутри. Такой янтарь редко, но встречается. И эта доисторическая муха меня очень интересовала. Я бы её с современной мухой сравнивал – у кого больше ног, крыльев, и узнавал бы, в какую сторону мухи за тысячелетия развивались.

Светит солнце, я янтарь ищу и вдруг слышу, моя Ласка как залает, потом как заскулит! Я обернулся, вижу, Ласка рычит на маленькую чёрную гадюку, а гадюка на песке вьётся, тихо так шипит и назад отползает.

«Укусила она или не укусила?» – думаю. И понял, что укусила. Уж больно моя Ласка лапой морду трёт.

Я Ласку схватил и в деревню ходу. Там спрашиваю у стариков: