Время олимпийских рекордов (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович

Тут он вскрикнул и быстро вытащил её, тряся на воздухе.

— Б…ть щипит, словно в крапиву залез, — поморщился он.

— Идите руку под проточной водой подержите, — выпроводил его я из раздевалки, а сам приказав Илье не отходить от наших вещей, пошёл попрошайничать. В свете того, что непонятно было, что произошло, я и форму решил не одевать, не то что шиповки.

Тренера команды СССР узнав о случившемся, забегали, засуетились, но найти форму нужного размера, ведь я был самым высоким и массивным из спринтеров, они так и не смогли. Зоя Евсеевна, рассеянно смотрела на машущего рукой Сергея Ильича, которого решили направить на всякий случай в больницу, поскольку он всё жаловался на руку, которую словно что-то кололо.

— Снимаемся со 100 метров? — она повернулась к главному тренеру, который закусил губу от досады.

— Шорты и майку я могу взять у метателей ядра, размер сможем подобрать, — он досадливо осмотрел меня, — что с обувью делать? У нас нет на него ничего.

— Несите форму, — распорядился я, и вскоре слегка потрёпанный вариант мне вручили в руки.

— Пять минут! — Зоя Евсеевна взволнованно на меня посмотрела, затем видя, что я спокойно переодеваюсь, удивлённо спросила, — ты что? Босиком собрался бежать? Сдурел? Ноги собьёшь сразу! Давай лучше снимем тебя со 100 метров, побежишь только 200?

— Зоя Евсеевна, — я спокойно на неё посмотрел, — вы лучше до следующего забега найдите мне обувь.

— Ты уверен Иван? Одна медаль того не стоит, чтобы получить травму, — она обеспокоенно на меня посмотрела, и я понял, что она искренне за меня переживает.

Подойдя к ней, я попросил, взяв её за руку.

— Зоя Евсеевна, просто найдите мне обувь.

Она судорожно кивнула и бросилась из раздевалки.

— Илья, за наши вещи теперь отвечаешь головой, — обратился я к массажисту, который судорожно кивнул, таких подстав у нас ещё никогда не было.

Выходя вслед за всеми спортсменами, я занялся колодками, а нас стали представлять стадиону. Мои соперники внезапно все повернулись ко мне, смотря на мои босые ноги. Судья на старте, как же удивлённо поинтересовался у меня, почему я босиком и точно ли готов бежать. Я лишь кивнул головой, он пожав плечами, сказал нам приготовиться.

Выстрел привычно поднял меня из стойки, и я внутренне чертыхаясь и матерясь, бросился догонять соперников, поскольку старт без шиповок был просто ужасным. Догнать мне их удалось лишь на сорока метрах и финишировать вторым, поскольку ноги приходилось беречь и как в школе-интернате, чуть больше внимания уделять грунту перед собой, чем состоянию тела и правильной технике бега. Время в связи с этим получилось соответствующее, но поскольку в следующий забег выходили три лучших, то я конечно же тоже прошёл дальше.

Когда я возвращался под трибуны, стадион недовольно гудел, и слышался свист. Я демонстративно приложил руку к уху, но не услышав аплодисментов, отмахнулся, заходя в комнату ожидания, а затем в нашу раздевалку.

Почти сразу туда забежала и Петрова. Которая была мокрая от пота. Волосы едва не торчком стояли на голове.

— Ваня, нету обуви, — едва не плача, в отчаянии, сообщила она.

— Зоя Евсеевна, до завтра найдёте? Мы не в Москве, я не могу пойти по знакомым.

— А как же ты сегодня будешь бегать?

— Так же, как и сейчас, — вздохнул я, обращаясь к Илье, — помассируй пожалуйста ступни и голеностоп, болят с непривычки.

Он кивнул и нанялся ногами. Сначала влажным полотенцем протёр подошвы от смеси глины и гравия, затем занялся самими ногами. Петрова, понаблюдав минуту, покачала головой и пошла к выходу.

Глава 4

Второй мой выход на стадион снова ознаменовался недовольным гулом, но я лишь безэмоционально прошёл к своей дорожке. Новые спортсмены, сразу посмотрели на мои ноги, удивлённо переглянувшись, но никто не подошёл ко мне cвопросом, и я занял колодки.

В этом забеге я пришёл третьим, поскольку соперники попались сильнее, так что пришлось ускорить бег, в ущерб безопасности, но даже это позволило занять мне только третье место. Увидев ещё более худший результат на табло, чем в первом забеге, я стал слышать недовольные выкрики с ближайших трибун, даже кричали «Позор». Я снова дошёл до входа в подтрибунные помещения, и приложил руку к уху, словно показывая, что слышу всё. Свист усилился.

Когда я вернулся, Илья мне прошептал.

— Прибегал товарищ Белый, забрал у меня твою форму и шиповки. Я ведь правильно сделал, что отдал?

— Да, молодец, — я похлопал его по плечу, — правый голеностоп, бежать всё труднее.

Он кивнул и занялся ногой. Сегодня был ещё четвертьфинал 100 метровки, на который я привычно вышел босиком, чем ещё больше разозлил болельщиков, соперники лишь криво улыбались, слыша, как меня матерят свои же соотечественники.

Благодаря работе Ильи, ноги успели как вспомнить былое, так и правильно размяться, так что в этом забеге я пришёл вторым, пройдя в завтрашний полуфинал. Возвращался я в раздевалку опять под недовольный вой трибун, видимо ожидавших от меня привычные рекорды в квалификационных забегах.

— Сполосну ноги, потом немного разомнёшь их, — кивнул я Илье, направляясь в туалет, затем получив массаж и переодевшись, одним из последних спринтеров пошёл на выход, охраняемый милицейским кордоном. Правда вне его, спортсмены вынуждены были пройти до стоявших автобусов метров сто, и тут их могли окликнуть как болельщики, так и журналисты. Правда соревнования продолжались, на сегодня завершились только самые короткие дисциплины в беге, видимо всё остальные были на стадионе, поэтому когда вышел я, то увидел лишь трёх репортёров и все были с иностранных каналов.

— Мистер Добряшов, мистер Добряшов, можно ваши комментарии? — они бросились ко мне, видимо ждали только меня.

Остановившись, я повернулся к ближайшему, который судя по флагу на микрофоне представлял какой-то французский канал.

— Что вас интересует? — на английском спросил я его.

Он обрадовался и поднёс ко мне свою аппаратуру ближе.

— Я, как и многие из моих коллег приехали сюда увидеть вас и ваши рекорды, — заговорил он с акцентом, — почему же вы нас их лишили? Почему вы все забеги бегали босиком, показав очень плохое время? У вас нет обуви?

— Обувь у меня есть, — я спокойно на него посмотрел, — я выходил на старты босиком осознанно. Как и эфиопский марафонец Абебе Бикила в 1960-ом году на Олимпиаде в Риме я бы хотел привлечь этим жестом внимание всей мировой общественности к детям Африки. Голод, болезни и рабский труд, до сих пор нередки на этом континенте, а внимание просвещённой европейской общественности к сожалению, направлено на другие менее важные проблемы. Так что к вашим читателям я бы хотел обратиться с просьбой помнить о том, что в Африке у детей нет еды, воды, не говоря уже об одежде и даже самой простой обуви.

Услышав от меня такое заявление, глаза всех мгновенно расширились, появились фотоаппараты, и они попросили попозировать меня босиком. Я тут же не стесняясь снял с себя кеды, и не только попозировал им, но и прошёлся пару раз туда-сюда.

— Господин Добряшов, — обратилась ко мне вторая журналистка в очках, — вам не обидно, что вы выступаете с такой благородной целью, а ваши соотечественники вас освистывают? Я плохо знаю русский, но большинство на стадионе сегодня явно были против вас.

— Я несогласен с вами, — улыбнулся я, — да, некоторые неосознанные личности ожидают от меня что-то, что они считают правильным со своей точки зрения, но большинство советских граждан, я твёрдо убеждён в этом, поддерживают меня. За них я очень горд и благодарю за поддержку.

— Но…но…, — она удивлённо на меня посмотрела, а я уже улыбнулся и извинился перед ними.

— Простите, мне нужно отдохнуть и восполнить силы, завтра после финалов, вы сможете задать мне больше вопросов.

Они защёлкали фотокамерами, попытались узнать у меня больше об этом политическом заявлении, но я, извиняясь, и широко улыбаясь направился к автобусу.