Зверь в тени - Лури Джесс

– Извини, Джей, – сказала я искренне. Мне и правда было жаль. Я ведь попросила Джуни вести себя тихо, пока мы репетировали. А взамен пообещала, что она поиграет с нами на бубне. Джуни просидела почти всю репетицию молча, а я теперь нарушала свое же собственное обещание. – Давай в другой раз, ладно?

Мимо гаража проехал, посигналив, автомобиль. Мы дружно помахали, не удосужившись выглянуть. За рулем наверняка сидел какой-нибудь учитель, сосед или чей-то родитель.

Бренда подошла к Джуни, приобняла ее за плечи – точь-в-точь как Рикки Морин.

– Эти поганцы все испортили, правда? Давай я к вам заеду в выходные и мы втроем поупражняемся улыбаться?

Еще несколько недель назад Клод заметил, что у меня приятная улыбка. Я проверила это, как только оказалась в тот день дома. Клод оказался не совсем прав, но из всех особенностей моего лица рот, пожалуй, наименее всего был способен вызвать плач у маленьких детишек.

Я поняла: если поупражняться, можно сделать улыбку еще более приятной (чтобы было что предложить парням, если они попросят меня улыбнуться). Бренда пообещала помочь, и Джуни упросила допустить ее к нашему «тренингу». Но до сих пор мы были слишком заняты: летняя работа и репетиции украли почти все время.

– Клянешься? – спросила сестренка.

– Конечно, – хихикнула Бренда. – Клод, тебе тоже лучше пойти, пока мы не состарились и наши лица не лишились подвижности. – Подруга постучала по часам: – Время летит быстро.

Издав вопль, Клод бросился на нас, и мы сцепились в шуточной схватке – как в детстве. Бренда ухитрилась дать мне щелбан, Клод начал щекотать так, как умел только он, а Джуни заметалась между нами, норовя ущипнуть кого-нибудь за нос. Не прекращая возни, мы отключили лавовые лампы и сообща закрыли гараж.

Мы так развеселились, что я почти не заметила человека за рулем автомобиля, припаркованного в конце улицы, – с лицом, скрытым тенью, – похоже, наблюдавшего за нами.

Почти не заметила.

Было бы неточным сказать, что Бет пришла в себя, лишь оказавшись в подземелье. Нет, она уже приходила в сознание, пока ехала на пассажирском сиденье в машине; туман перед глазами рассеивался дважды. Довольно для того, чтобы ее телом овладевала тревога, зрение прояснялось, а в глотке начинал формироваться крик. Оба раза он протягивал руку и небрежно сжимал ее горло. И Бет снова проваливалась в темноту.

Но первым местом, где сознание вернулось к ней полностью, стала комната, в которой стояла кромешная тьма.

Она показалась Бет бездонной пустотой – пространством настолько черным, что поначалу у нее возникло ощущение падения. Бет вытянула руки, поскребла по скользкому земляному полу. Моргнула несколько раз, но так и не смогла различить никаких очертаний. Ее окружала одна удушающая чернота. Из груди снова начал подниматься крик, расцарапывая ей горло, как ржавый рыболовный крючок. Отчаявшись пробудиться из этого кошмарного сна, Бет с трудом поднялась на ноги, метнулась вперед и… натолкнулась на дверь. Удар отбросил ее назад. Не устояв на ногах, Бет снова осела на пол, на локти. Отрезвил ее солоноватый привкус собственной крови.

Бет осталась сидеть на холодном полу – с разъехавшимися в стороны ногами. Не в силах восстановить прерывистое дыхание, она осторожно ощупала себя. В левой части лба и носа, которыми она врезалась в стену, что-то запульсировало. Горло распухло и сделалось мягким, слишком чувствительным к прикосновениям, как и зубы за разомкнутыми губами. Руки Бет двигались все дальше и дальше, в отчаянном желании обнаружить хоть что-то реальное, на чем можно было сфокусироваться, – здесь, сейчас. Пальцы скользнули по рельефно-точечному узору из пятнышек кетчупа на ее рабочей блузке. Клиент так сильно ударил по дну бутылки, что забрызгал все вокруг. Когда это было? Несколько часов назад? Вчера? Едва сдержав слезы, Бет продолжила исследовать себя и пространство руками. Она осознала: останавливаться нельзя. Иначе можно было упасть духом.

Вот юбка. Она все еще на ней.

Бет задрала подол. Нижнее белье тоже было на ней.

Бет надавила. Никакой болезненности.

Облегчение едва не захлестнуло девушку.

Он еще не изнасиловал ее.

Пока.

А вокруг было так темно. Так черно…

Глава 4

Район Пэнтаун состоял из шести квадратных кварталов. Он появился благодаря страховому агенту Сэмюэлю Пэндольфо, который в 1917 году решил возвести очередной большой завод по производству автомобилей в старом добром Сент-Клауде, в штате Миннесота. Заводской комплекс Пэндольфо, занявший двадцать два акра земли, включал пятьдесят шесть домов, отель и даже пожарную часть для рабочих.

А чтобы завод не простаивал в непогоду и рабочие приходили на работу и в дождь, и в снег, Пэндольфо распорядился прорыть тоннели между заводскими корпусами и их домами. Те, кто знал не понаслышке, какой бывает зима в Миннесоте, увидели в этом решении проявление здравого смысла.

Увы, предприятие Пэндольфо закрылось через два года после открытия, обрекши массивные заводские корпуса пустовать и оставив без работы всех обитателей нового района. Мой учитель истории был убежден: не обошлось без саботажа – уж слишком хорошими были идеи Пэндольфо. А отец считал, что дело было не в этом. По мнению папы, Пэндольфо был поганым бизнесменом и получил то, что заслужил (а получил он десятилетний тюремный срок). Как бы там ни было, Пэндольфо оставил в Сент-Клауде и завод, теперь занимаемый производственной компанией «Франклин», и жилые дома, и подземные тоннели.

Клод, Бренда, Морин и я – мы все жили на одной улице Пэнтауна. Только Морин на одной ее стороне, а мы втроем на противоположной. Дом Клода находился на углу; прямо напротив стоял дом, который Морин делила с матерью. В трех домах от Клода – в длинном коричневом бунгало, опоясанном верандой, – обитала Бренда. У нее было два старших брата: Джерри служил в армии, а Карл учился на ветеринара за пределами штата. Мы с Джуни жили в другом конце квартала. И прямо под ногами у нас тянулся подземный лабиринт, соединявший подвальные этажи всех домов. Наша жизнь в наземной среде мало чем отличалась от жизни остальных детей и подростков. Но, спустившись вниз, под землю, мы становились другими. Грызуны, снующие в темноте существа, подергивающиеся усы… Было бы странно, если бы мы выросли без всего этого.

Хотя родители разрешали детям играть в тоннелях и даже поощряли это, шансов повстречать там взрослых практически не было. Если только этим взрослым не нужно было попасть в другой дом, а погода подводила. Так случилось в январе прошлого года, в преддверии вечеринки, посвященной просмотру сериала «Корни». Снежная буря, разбушевавшаяся наверху, превратила тоннели в оживленное подземное царство: карманные фонарики высвечивали дружелюбные лица людей с пластиковой посудой и мультиварками в руках. В те дни район охватила гавайская «лихорадка»: все хотели похвалиться своим отличным знанием гавайской кухни и потащили на вечеринку кушанья с ананасами. Меня это устроило, ведь дома осталось столько хороших закусок: и водяные каштаны, завернутые в бекон, и аппетитное, текучее сырное фондю, и салат «Амброзия»…

Клод как-то спросил: «Почему вы все еще живете в Пэнтауне, ведь твой отец – такая важная шишка, окружной прокурор! И вы богаты, можете уехать куда угодно!» Когда я задала этот вопрос отцу, он расхохотался. Так сильно, что на глазах проступили слезы, и ему пришлось их вытирать.

Мой отец был похож на Кеннеди. Не на того известного, что был президентом, а на его младшего брата. Отсмеявшись и отдышавшись, он сказал: «Хизер, мы не богатые. Хотя и не бедные. Мы оплачиваем все наши счета и живем в доме, который нам вполне подходит. В доме, в котором я вырос».

Это действительно что-то значило – прожить в доме целую жизнь, как мой отец. Он прожил в Пэнтауне весь свой век. Я не знала его родителей, моих бабушку и дедушку. Они умерли до моего рождения; дедушки Кэша не стало еще до того, как мать с отцом поженились. Он воевал во Вторую Мировую войну, но вернулся домой живым. И выглядел очень угрюмым на единственной фотографии, которую я видела, – той, что стояла на каминной полке. Бабушка Кэш казалась добрее, но в ее глазах сквозила такая напряженность, словно ее слишком часто обманывали.