Тропою волка - Михаил Голденков

— Ослабить Швецию неплохо бы, — говорили царю воеводы, — заставить, к примеру, с Данией воевать. То бишь Данию как старого соперника Швеции заставить с ней воевать. Пустить своего человечка к датскому королю Фридриху, да пусть он всякого наговорит супротив Швеции. Вот ежели и Дания начнет со Швецией воевать, мы, глядишь, и подписались бы.

Царь слушал, полагая, что так и следует в будущем сделать. Не знал он, что, пока его воеводы ломают головы, как бы ослабить Швецию, у этой страны мало-помалу появляется новый союзник, бывший союзник его, царя — Богдан Хмельницкий.

Уже в январе из Стокгольма пришла благодарность Ивану Выговскому за его содействие в налаживании дружеских связей между Швецией и Русью с Запорожским войском. Хмельницкий и Карл Густав объединялись для войны с Польшей. Уния Переяславской Рады трещала по швам с каждым днем все сильнее и сильнее. Царь думал и о том, как бы уже не воевать с Радзивиллом, а взять его на службу, так и быть, даровав ему привилегии. Ранее об этом сам просился Павел Сапега втайне ото всех, но, узнав, что царь не собирается назначать его Великим гетманом княжества, как и не собирается сохранять никакой автономии ВКЛ, постепенно свернул переговоры и стал также вести военные действия против Московии. Сейчас царь об этом своем чванливом отказе Сапеге уже жалел, решйв исправить ошибку, договорившись с самим Великим гетманом. Впрочем, ситуация менялась почти каждый день, как и мысли государя московского. Порой больше, чем война со Швецией, его беспокоили донесения об активности партизан, особенно в районе Смоленска, Мстиславля, Полоцка и Витебска. Чуть западней Смоленска, в Красном, действовал отряд из нескольких сот лесных мстителей, патрулирующий дороги и въезды в деревни. Выследить и разбить этих «воров» у московитян никак не получалось.

А литвинская шляхта разбегалась. Одни вместе с Великим гетманом и его почти пятитысячным войском ушли в Жмайтию, в Кейданы, под охрану шведов, другие — в Королевец, или иначе Кенигсберг под защиту пруссов. В Королевце, некогда также литвинском городе, православный архимандрит Павел Корсак из Мстиславля с монахами Тарасом Прокоповичем, Илларионом Бакиевским и Митрофаном Пашинским подписали личную присягу на верность шведскому королю. Полоцкий купец Василь Гира прислал Карлу Густаву для войны огромные деньги — 2700 талеров Великого княжества Литовского. Впрочем, слали деньги и Радзивиллу. Особенно удивила Великого гетмана сознательность партизан: эти по большей части простые деревенские мужики не оставляли у себя, а отправляли гетману все захваченные у московитян денежные средства. Казна литвинского войска постепенно пополнялась.

Столица же горела, горела как никогда до этого. И даже когда две недели спустя в болоньской харчевне «Зеленая Луна» литвинские студенты подписывали свое соглашение о создании отряда добровольных мстителей, огонь все еще не унимался, пожирая Вильну своими рыжими жадными языками. Пожары в городе не прекращались семнадцать дней и ночей.

Глава 2

ТЯЖКИЙ ВЫБОР КНЯЗЯ МИХАЛА

Януш Радзивилл с войском ушел в пограничный жмайтский город Кейданы, что расположился на западном берегу притока Немана Нявежи, где уже стояли шведы, а Кмитич с небольшим отрядом спешно выехал в Ригу, чтобы привести в Кейданы посла княжества Литовского в шведской Ливонии Габриэля Любянецкого, который выехал туда из Вильны еще в конце июля и о котором ничего не было известно. В Ригу Кмитич прибыл ночью, по Песочной дороге петляя по склонам холма Кубе, минуя уже уснувший рыбацкий поселок ливов.

Кмитич с радостным волнением смотрел на черные силуэты шпилей и башен на фоне фиолетового балтийского неба. Этот тесный, даже немного неопрятный по сравнению с Вильно город Кмитич полюбил и словно возвращался в тот веселый пятьдесят первый год, когда он учился здесь на офицера артиллерии. Где-то здесь жила веселая немецкая девушка Марта, благодаря которой он неплохо научился говорить по-немецки, где-то здесь обитал и чванливый Стрис, с которым у Кмитича сорвалась дуэль…

На улицах Риги жизнь затихает рано, даже в длинные летние вечера. Ни один почтенный горожанин не выйдет на улицу после захода солнца, если его не вынудит к этому нечто срочное. Литвины ехали в кромешной темноте, прислушиваясь к цокоту копыт по мостовой, к бульканью воды в сточной канавке, уносящей в Даугаву накопившиеся за день отбросы вперемешку с дождевой водой. Мостовая была вся в ухабах, кое-где выше, кое-где ниже — кто как вымостил. Каждый хозяин сам мостит участок улицы, прилегающий к его дому… Процессия держала путь к Вецпилсета — Старому городу, Рижскому замку, в резиденцию губернатора города Магнуса Де ла Гарды…

Любянецкий, слава Богу, оказался жив-здоров и находился в Риге. Правда, этот напыщенный господин так-таки ничего путного за все это время не сделал, похоже, проведя время в распитии вин и в светских беседах с Де ла Гарды. Слуги отказались будить его ночью — Кмитич же хотел встретиться с представителем Княжества не медля.

— Черт с ним! — ругнулся полковник и отправился спать, полагая, что утро вечера и в самом деле мудренее.

Уставший Кмитич заснул, едва приняв горизонтальное положение. Два часа глубокого сна — и вот он уже спешит на встречу с послом и губернатором. Де ла Гарды принял Кмитича с любезной улыбкой, которая тут же слетела с его лица, как только он узнал, что город Вильно захвачен царем. Вальяжный, в кружевах и в мягкой широкополой шляпе, Любянецкий резко побледнел, узнав, что от того города, из которого он выехал в Ригу десятью днями ранее, уже мало что осталось.

Любянецкий и губернатор Риги стали спешно подготавливать подисание договора о взаимопомощи. Это было сделано в тот же день — 10 августа. Атмосфера в Рижском замке во время подписания документа мало напоминала ту торжественность, что царила при первом заключении Унии в Вильне, хотя вызвала колоссальный ажиотаж: зал дворца не смог вместить всех желающих, несмотря на то, что официально пригласили немногих. Кмитич принес в город весть, всколыхнувшую абсолютно всех в Риге: захвачена и горит Вильна, «славянский Карфаген», как здесь называли столицу ВКЛ, один из главных, вместе со Стокгольмом, торговых партнеров Риги! Город пребывал в шоке.

— Поверьте, я и сам крайне заинтересован придать больше активности на литовским фронте. Но король, видимо, считает чуть иначе. Похоже, он сильно увлекся в Польше, — говорил уже не столь дипломатичный и замкнутый, как раньше, Магнус Де ла Гарды Габриэлю Любянецкому, который по-шведски как можно мягче стал укорять его в чересчур пассивной помощи. Встревоженный губернатор Ливонии явно давал понять, что тесного контакта с королем Швеции даже у него, самого приближенного ко двору человека, не всегда получается. За непроницаемым лицом ливонского губернатора скрывалась буря эмоций. Де ла Гарды в сердцах думал о короле Карле Густаве: «Полунемецкий идиот! Какого черта он там лазает по Польше?! Московиты скоро в Риге будут, если так пойдет дальше!»