Если только ты - Хлоя Лиезе

— Себ, ты знаешь, что я люблю тебя как брата.

Я закрываю глаза.

— Рен…

— И ты любишь меня как брата.

— Единственное, что я люблю, — подчёркнуто напоминаю я ему, — это…

— Хоккей, — говорит он с улыбкой в голосе. — Да, я знаю. Даже несмотря на то, что у тебя есть такая странная манера делать добрые дела, которые защищают меня и заботятся обо мне. Например, тот приём в конце сезона, из-за которого ты получил сотрясение мозга, и который ты выполнил, чтобы меня не сбили…

— Я споткнулся, — небрежно говорю я.

— Ага. Самый быстрый и проворный хоккеист в лиге «споткнулся» и получил сотрясение мозга. Конечно. Я хочу сказать вот что: ты явно не хочешь этого признавать, но ты способен на хорошие поступки. Ты способен искупить свою вину.

Горячая, острая боль пронзает мою грудь, когда я встречаюсь с ним взглядом.

— Вот тут ты ошибаешься. Даже Фрэнки так не считает.

— Неее, — Рен встаёт и нежно сжимает моё плечо. — Она не говорила, что ты неисправим. Фрэнки сказала, что исправить это будет сложно, что на это потребуется время. Хорошие вещи, исцеляющие, ведущие к росту, часто бывают такими. Победы одерживаются терпением, выдержкой и маленькими постепенными шагами. Ты уже знаешь это, Себ. Ты пережил это. Да, ты талантлив, но ты также глубоко предан своему делу — посмотри, как усердно ты работал день за днём на протяжении двух десятилетий, чтобы стать элитным хоккеистом, добиться всего того, чего ты достиг в профессиональном плане. Ты хочешь сказать, что не способен на то же самое в личностном плане?

Эта острая боль становится всё острее и глубже, проникая опасно близко к скукоженному органу в моей груди, который лучше не замечать.

— Есть ли смысл в этой мотивационной речи?

Когда Рен говорит, его голос звучит необычно мрачно.

— Я хочу сказать, что Фрэнки может помочь тебе, насколько это возможно, но в конечном счёте всё зависит от тебя, твоей мотивации, твоей веры в себя. Ты должен посвятить себя переменам, которые изменят всё к лучшему, Себ.

Я стону и провожу обеими руками по волосам.

— Да, я знаю.

— Я думаю, тебе нужно сократить употребление алкоголя, — предупреждает Рен. — Или лучше совсем от него отказаться.

Я морщусь.

— Это кажется немного экстремальным.

— И никаких кутежей.

— Кутежей? — я фыркаю. — Мы что, в девятнадцатом веке?

Меня бьют подушкой.

— Ладно, — ворчу я. — Никаких «кутежей».

Рен встаёт, скрестив руки на груди.

— Если ты какое-то время будешь придерживаться правил, залечишь свою ногу, дашь Фрэнки немного времени, чтобы она нашла способ восстановить твой имидж, то очень скоро вернёшь расположение команды.

— И моих спонсоров, — напоминаю я ему. — Давай не будем забывать о спонсорах.

Он закатывает глаза.

— С деньгами у тебя всё будет в порядке, даже если ты потеряешь нескольких спонсоров.

— Ах, да, но тогда как я смогу позволить себе разбить ещё одну машину стоимостью в сто тысяч долларов?

Глаза Рена становятся на редкость ледяными.

— Шутка, — говорю я ему, садясь. — Это была шутка.

— Слишком рано шутить о таком, — бормочет он, поворачиваясь обратно к кухне. — Ты мог серьёзно поранить себя или кого-нибудь ещё.

Я откидываюсь на спинку дивана и смотрю в потолок. Рен прав. Чтобы расположить к себе команду и моих спонсоров, я должен какое-то время выглядеть так, будто веду себя прилично и привёл жизнь в порядок. Ключевое слово: выглядеть. Само собой, меняться на самом деле я не планирую.

Если я не сделаю вид, что исправился, я могу потерять единственное, что для меня важно. Хоккей. Редкую дружбу, которая проложила себе путь в моё существование. Образ жизни, который приносит мне все те удовольствия, которыми я так наслаждаюсь.

Растянувшись на диване Рена, я ломаю голову, впервые за свою взрослую жизнь задаваясь вопросом, как бы мне провернуть хитрость и притвориться порядочным человеком.

Я даже не представляю, с чего начать.

Глава 3. Зигги

Плейлист: Liz Brasher — Body of Mine

Воскресный семейный ужин раньше был моей любимой частью недели. Все местные Бергманы, а также братья из штата Вашингтон, когда те приезжают в гости, рассаживаются со своими половинками за длинным столом из потёртого дерева в доме моих родителей. Смех и разговоры за столом с семейными блюдами моей шведской мамы при мерцающем свете свечей.

Но теперь воскресный семейный ужин — это просто ещё одно место, где я чувствую себя в ловушке роли, которая сидит на мне, как старая одежда после скачка роста — слишком маленькая, раздражающе тесная. И я не знаю, как именно это изменить. Я знаю, что переросла ярлыки, которые носила раньше, но никак не могу понять, что я хочу носить сейчас, и что будет казаться правильным.

Наверное, я хотела бы, чтобы именно моя семья могла выкроить мне побольше места, чтобы они были хотя бы немного открыты для возможности моего роста и перемен, пока я разбираюсь с этим.

Я сижу со своей племянницей в детском конце стола, окружённая книжками-раскрасками и крошечными леденцами — это чтоб вы понимали, как далеко мне до исполнения этого желания.

Не поймите меня неправильно, моя племянница Линнея — Линни, как мы её зовём — очаровательна. Ей три с половиной года, она очень разговорчивая и такая развитая не по годам, что я беспокоюсь, что она даст фору моим озорным братьям, Вигго и Оливеру.

Однако, пока мы едим вкусную еду, поставив свечи на другом конце стола, чтобы она не могла до них дотянуться, я отчётливо осознаю, что последние двадцать минут слушаю её шутки о какашках и пуках — пусть и очень остроумные шутки о какашках и пуках — в то время как мои родители сидят на другом конце стола, увлечённо беседуя с остальными моими местными братьями и сестрами и их партнёрами. Родители Линни, моя сестра Фрейя и её муж Эйден, который держит на плече своего маленького сына Тео, сидят напротив моих братьев Вигго и Оливера, а также