Окончательная синхронизация - Сергей Шангин

— Вы не поняли, Семен Петрович, именно к этому я вас и призываю — вы должны помочь следствию найти убийц ваших родителей, — следователь почему-то перешел на вы.

— Как?! Выдумки все это, случайность, везение!

— Все может быть. Но мы поможем. Есть соответствующее оборудование, препараты, технологии. Можно усилить, развить ваши способности таким образом, что вы сможете найти убийц ваших родителей. Со своей стороны можем гарантировать всяческую поддержку. Силовую, материальную, какую скажете. Предлагаю союз — мы помогаем вам в поиске преступников, взамен вы помогаете нам решить некоторые наши проблемы.

— Извините, я думал, что разговариваю с работником милиции, а вы, похоже, из этих… из фантастов! — мне противно было слушать этот бред. — Не можете найти преступников, так и скажите! К чему этот балаган? Вам доставляет удовольствие предлагать мне явную чушь, вместо того, чтобы признаться — мы не можем ничего сделать? — куда подевался мой трепет перед лицами облеченными властью, с весомыми красными книжечками, с лампасами и командным голосом. Меня бесило его тупое упорство.

— Семен Петрович, для начала давайте успокоимся! С чего вы взяли, что я из милиции? Сами придумали? Я вам такого не говорил, из моего звания это не следует, так что насчет того, что именно мы обязаны искать преступников, вы заблуждаетесь. Это, во-первых.

— А, во-вторых? — с вызовом переспросил я. — Скажете, что вы майор Перепеленко из восьмого управления ФСБ? — зачем-то ляпнул я в запале.

— А, во-вторых, заметьте, это не я вам сказал. Можете убедиться! — он подал мне удостоверение в развернутом виде.

Я тупо переводил взгляд с удостоверения на его лицо и обратно, пытаясь соединить воедино обрывки ускользающих мыслей. Этот тип специально солгал вначале, чтобы доказать мне самому, что… я умею читать мысли? Они, в самом деле были уверены, что я умею это делать! Я могу раскрыть преступление… найти убийц… у меня есть такая возможность!

— Согласен! Что нужно сделать? — осознав возможность, тотчас же согласился я. Чем быстрее мы начнем, тем раньше я смогу раздавить этих тварей. Не знаю — научусь, не могу — разорвусь, но сделаю.

Достаточно быстро я убедился, что поиски убийц не главная задача нашего сотрудничества. Такой задачи даже в принципе не ставилось. Никогда! Кроме желания развить мои способности у них ни-че-го не было! Наступил момент, когда я принял решение уйти, бросить это безмозглое занятие, вернуться к нормальной жизни. Боль утраты притупилась, преступники казались недостижимыми, безнадежность плутания в темноте становилась все более очевидной. Но выяснилось, что пути назад нет.

В той самой злосчастной аварии я погиб. Погиб для всех близких и знакомых. Более того — был похоронен и вычеркнут из жизни в бюрократическом понимании этого слова, меня не стало, как единицы учета населения. Мне очень убедительно сказали, что так надо. Надо для Родины, для безопасности сотен миллионов простых людей, которым угрожает смертельная опасность.

Вы понимаете, говорили мне, что мир нестабилен, что мы постоянно балансируем на грани третьей мировой войны? Неужели вы не захотите помочь своей Родине в очень важной и ответственной работе? Работе настолько секретной, что связь с внешним миром для вас исключается! Для внешнего мира вы должны исчезнуть, умереть, прекратить существовать.

Вспомните Штирлица, разве это не пример для подражания? У вас есть реальный шанс встать в один ряд с великим народным героем, правда без огласки и шумихи. В этом деле самое главное уберечь секреты от чужих глаз и ушей. Так надо, сказали мне и показали материалы, убедительно свидетельствующие, что меня уже нет в этой жизни.

Я читал собственный некролог и плакал как ребенок, разглядывая красочные фотографии с места ужасной автокатастрофы, в которой «погиб и сгорел». На всякий случай мне дали почитать проекты некрологов и показали фотографии различного рода «несчастных случаев» с участием моих близких, которых никто не убивал. Меня подставили, тупо, в лоб, как идиота. Я мог элементарно проверить все это, сходить домой и убедиться. Убедиться, что мне врут, нагло врут, понимая, что я не пойду, и не проверю.

Меня предупредили, что в вопросах государственной важности личное уходит на задний план. Если понадобится, то все, показанное на смонтированных фотографиях станет реальностью. Предупредили на всякий случай, чтобы я осознал — для меня нет дороги назад и нет возможности стоять на месте, тупо дожидаясь, пока ко мне потеряют интерес. Я должен сотрудничать активно, творчески, чтобы эти несчастные случаи однажды не стали явью. Они не пугали, не светили лампой в лицо, не вгоняли иголки под ногти — очень вежливые люди в штатском уговаривали меня выполнить долг перед Родиной.

— Ты мог отказаться, — возразил мне внутренний голос.

— Чтобы он, да отказался? Его помани морковкой, он и побежит, хвостом помахивая, — вступил в свару другой голос.

Явились, не запылились. Представьте, что вы пригласили в гости любимую девушку и рассчитываете на ужин при свечах, а она заваливается с кучей родственников, и ведет себя так, словно это уже ее квартира.

— Я несколько занят, чтобы выслушивать ваши нотации, — мысленно буркнул я своим вечным спутникам, оптимисту и пессимисту. Меня грела светлая тоска по безвозвратно ушедшему беззаботному прошлому, а тут вваливаются без приглашения, хамят, как торговки на вокзале.

— Чем именно, позвольте спросить, ты занят? — хором заорали оптимист с пессимистом.

— Он думает, что можно все изменить! — восхитился оптимист, — Давай, Сеня, так держать! Верным путем идешь, товарищ!

— Ничего он не думает, вату катает, сопли жует, в собственную жилетку плачется! Одиноко ему, печально! Тьфу, размазня! — раздраженно буркнул пессимист.

Да одиноко, да печально, а к кому, извините за назойливость, мне обратиться со своими проблемами?

— Куратору пожалуйся, — посоветовал доброхот-оптимист, — он тебе пустого не насоветует, командир как-никак, а значит отец солдату.

— Кто отец? Этот конь в пальто, которого он отродясь в глаза не видел? Этот солдафон — упал-отжался? Ой, уморил! — загоготал пессимист.

Прав он, не буду я куратору жаловаться, потому как должен жизни своей радоваться, от доверия светиться радостно, и жизнь свою положить любимой Родине служа. Только в курсе ли та Родина, что я тут под землей ради нее загибаюсь? Иногда сомнения подкатывают непонятные, грустно становится, но ничего, затянем потуже ремешок на сердце и дальше служить. А сердце тревожится, мается, потому как помнит оно милых ему людей. Только смысла нет в той памяти, поскольку секретность превыше всего, превыше любви и памяти.

Мы изгои, которых никто не изгонял. Мы боги, которым никто не поклоняется. Мы сила, прикованная к скале страшными клятвами и жизнями наших близких. Нас не должно быть, но мы есть и нас нашли.

Мы психосенсы, то есть люди, которые слышат мысли других людей. Мы нужны всем, но никто не хочет находиться с нами рядом. Нас боятся больше чем чумы и смерти. Боятся за то, что мы можем узнать ВСЕ, что вы думаете, думали и даже собираетесь подумать, но еще не оформили в ясные сознательные образы.

В умелых руках мы страшное оружие и поэтому первыми до нас добрались именно те, кто имеет власть, желает власти большей, маскирует это желание заботой о людях, Родине и ее процветании. Нас нет, хотя мы есть и работаем, погружаясь по уши в дерьмо чужих мыслей.

Я говорю МЫ, но о существовании прочих сенсов могу только догадываться. До сих пор я работаю в гордом одиночестве, как Робинзон на необитаемом острове. Нет, хуже, чем Робинзон. Он мог по-го-во-рить! Да, да, поговорить о том, что его мучает с другими людьми, хотя бы и через много лет одиночества. А с кем я могу поделиться своими мыслями, ощущениями, надеждами, переживаниями? Кто меня поймет? Все, кто знает о моих способностях, только смотрят с завистью и мечтают когда-либо научиться тому же. Они еще не знают, что этому научиться нельзя, потому что это даже не талант, это уродство организма!

Стоп, хватит предаваться терзаниям, мы у цели. Серая безликая комната, освещенная тусклым светом уличных фонарей. Он не включает свет, ему не хочется обнаруживать свое присутствие именно в этой комнате. Поэтому он осторожно двигается в полутьме от двери в сторону камина, стараясь не задеть ничего из предметов, сделать как можно меньше шагов по мягкому персидскому ковру. Он чутко прислушивается к тишине, его беспокоит эта тишина, хотя должна радовать.

В комнате нет никого, и никто не помешает ему спрятать артефакт в сейф. Сейф! Именно его мы ищем, нам нужен код сейфа, ловушки и прочие сюрпризы, оберегающие артефакт. Артефакт без имени, без названия. Самая желанная награда всей нашей работы, по крайней мере, так утверждает мое начальство. Никто не знает, или притворяются, что не знают какова природа артефакта и почему он так нужен нам. Партия не обязана все объяснять. Сказано нужно, значит так нужно и баста!